***
На часах — восемь вечера, в нескольких метрах ругаются Артур и Люси, а Наруто пишет очередное эссе. Этими эссе она может заклеить все стены — настолько много их накопилось за почти три месяца учебы. И сейчас, честно говоря, Наруто не столько пишет, сколько наблюдает за цирком. Артур и Люси ругаются всегда весело. Стивенсон достаточно высока для своего возраста, но Кэмпбелл старше ее на пару лет, и неплохо так возвышается. А еще у Люси очень обширный словарный запас — Наруто некоторые обороты записывает. Профессора потом жалуются на записи на обратной стороне, но Узумаки-то знает, что они знатно ржут над этим. Эссе по Травологии пишется медленно — в час по слову, и неудивительно, что через сотню с лишним минут забавная парочка уходит, попрощавшись, и Наруто остается в гордом одиночестве. Но она прекрасно знает, что это ненадолго — благодаря ее общительности остаться одной почти невозможно — не то чтобы это мешает девочке. Наруто уверена, что социум и общение гораздо, гораздо лучше одиночества. Так и выходит — через десяток-другой минут к ней подсаживается Марианна. У этой девушки глаза, похожие на туман — красивые и немного жуткие, а еще в них также легко потеряться. Наруто она немного напоминает Хинату, а еще — Элизу. Но и на ту, и на ту, Вулкфил похожа лишь отчасти. Основное отличие — страсть Марианне к науке. Вулкфил сегодня тихая и немногословная — даже больше, чем обычно, не шутит странно и не бурчит себе под нос. Словом, сама не своя, но Наруто не спрашивает. Она не полезет в чужую душу без разрешения — так делают мелочные мерзавцы. И девочка дожидается этого разрешения. — Скажи, Нита, почему люди предают? Ты считаешь их частью семьи, частью… своей души, а они рвут эту душу на части. Марианна говорит размеренно и задумчиво — видно, что она продумала эти слова. Смотрит пристально, не моргая — этот ответ для нее слишком важен. А Наруто откладывает немного потрепанное перо — она срывала на нем гнев, и говорит серьезно. Ну, почти. — Кое-кто из моих знакомых сказал бы, что предательство — это суть человека, и оно неизбежно, — взгляд Наруто чуть затуманивается, а перед глазами встает старик с тростью и забинтованной рукой. В глубине голубых омутов плещется незамутненное презрение. — Я эту позицию не понимаю и не принимаю. Люди предают — это правда. Почему? Ну, вообще причин много, но их можно свести под одну — они дорожат собой больше, чем своими друзьями. Наруто говорит, а презрение все четче проступает в ее глазах. В Конохе не принято предавать. Там принято заслонять товарища грудью, подставляться под удар ради других — в Конохе предателей не любят абсолютно. Наруто все потому же не считает Саске предателем — собой он не дорожил совершенно, и жизнь товарищей всегда ставил выше своей. Учиха вбил себе в голову, что «я живу лишь для победы над Итачи. Победа над таким подонком стоит немногого, а значит мою жизнь можно оценить в пару рье». Саске просто запутался — он не предавал — и в этом Наруто уверена на несколько сотен процентов. Марианна молчит. Наруто видит, что внутри нее скрывается буря чувств и мыслей, но молчит. Это решение самой Вулкфил, ее размышления и ее выводы. Узумаки не имеет права вмешиваться — лишь подтолкнуть. — Что делать, если предали? — Жить дальше. Наруто улыбается мягко и как-то очень по-взрослому. Глядя на эту улыбку, становится сразу понятно, отчего шестикурсница пришла за ответами к одиннадцатилетней пигалице. В улыбке домашнее тепло смешивается с пряной горечью.***
Начинается ноябрь, и в замке становится все холоднее. Саске тихо благодарит предков и клановую селекцию за огненную чакру — она впервые настолько ему нужна, а Наруто выкручивается с помощью теплых пледов, свитеров и умений ирьенина, втихаря завидуя Учихе. Напарники, конечно, уже привыкли к сырости Лондона, но промозглые ветры Шотландии им в новинку. День через день льют дожди, небо затянуто серыми облаками — друзья срочно роются в книгах в поисках подходящих заклятий. Плюсы от этого есть, но их удручительно мало: проще тренироваться в своих стихиях — никто не обращает внимания на облысевшие деревья и подозрительный дымок над лесом, да легче сбежать из замка. Тренировки не останавливаются — со стихиями напарники почти закончили. У Наруто по плану старый-добрый Расенган, а у Саске — Чидори. Наруто, наконец, находит пользу в длинных, балахонистых, и жутко неудобных мантиях — под ними могут быть пять штук свитеров, и никто ничего не заметит. Начинается ноябрь, и школу охватывает возбужденное бурление — на одиннадцатое число назначили первый квиддичный матч — «Гриффиндор/Слизерин». И Наруто, и Саске, не понимают смысла игры, но не могут остаться в стороне — играют их факультеты. А пропуск игры твоего факультета — знак жуткого неуважения, и вполне может караться бойкотом. Напарникам такие проблемы нафиг не сдались, и они еще усердней зарываются в книги — сидеть несколько часов на улице в такую погоду может быть чревато последствиями — это во-первых. Ну, а во-вторых, они оба в достаточной мере любят комфорт и не хотят его лишаться. Из полезных находок только Импервиус — водоотталкивающие чары, Волшебный огонь, да Чары горячего воздуха. Были еще и Чары осушения, но слишком сложные, да и не особо полезные — обучение им было признано ненужным. Саске выучил заклинания быстро, и Наруто оставалось лишь пыхтеть и отрабатывать Импервиус в сотый раз. На пятой бессонной ночи до Узумаки дошло нечто важное — нужно использовать свои преимущества. Немногочисленные медицинские чары, которые она знала, Наруто сейчас не подходили, оставалась Боевая Магия, которую никуда не пришьешь, и Трансфигурация. О чакре блондинка даже не думала — не хватало спалиться на такой мелочи, как матч. Трансфигурация Наруто нравилась. Там все было легко и понятно — представил предмет в деталях, взмахнул рукой, сказал одно слово и вуаля — на столе уже не перышко, а небольшой обрез бинта. То есть, конечно, это тоже требовало отработки, но не тех усилий, что блондинка затрачивала для освоения заклинаний. Чары девочка выучила — на чистом упрямстве и чувстве противоречия, но проблему начала решать по-другому. Наруто старалась трансфигурировать что-то постоянно. Маленькое и легкое, или побольше и потяжелее — практика, постоянная, беспрерывная практика. Усталость от волшбы накатывала с жуткой силой, ела Наруто за пятерых и на кухне — чтобы не смущать остальных, но дело потихоньку двигалось. К матчу напарники готовились, как к войне.***
Ремус немного завидовал своим однокурсникам. Для них главное событие — матч, что назначен на одиннадцатое число. У Люпина событие было помасштабнее. Полнолуние ноября пришлось на четвертое число, и Ремус лишь поблагодарил богов, что на его тихое заявление о больной голове и отправке в Крыло не было сильного отклика. Его предложили проводить, он отказался, отказался еще раз, и все, в принципе, складывалось удачно, пока не пришла Анита. Мысленно Люпин взвыл — Эллингтон пеклась о чужом здоровье и была достаточно принципиальной, чтобы не оставить его в покое. Попытка незаметно ускользнуть провалилась — его заметили. — А ты куда, Ремус? Люпин поморщился — даже не наигранно, голова и вправду болела — и ответил: — Я в Крыло, к мадам Помфри. Анита вздернула бровь: — А что случилось? — Да голова раскалывается… — Тогда давай я тебя провожу. — Не стоит, не стоит. Естественно, это не подействовало. — Давай-давай, пойдем. А то свалишься в обморок на камни, можно и голову разбить, а можно и не только голову, тут удивительно твердые камни, — негромкое бурчание сопровождало их всю дорогу к мадам Помфри. Попытки Ремуса вставить хоть слово не увенчались успехом — девочка их даже не заметила и продолжила говорить. Больничное Крыло находилось достаточно далеко — на втором этаже, и Ремус очень хотел отсрочить свое появление там. Бурчание однокурсницы, которая пребывала в плохом настроении, пережить было легко — Ремус отключился от ее слов уже на четвертой минуте. А вот появление у Больничного Крыла с Анитой напрягало. С нее сталось бы остаться ждать его там. Зверь внутри рвался наружу, добавляя сумбура в мысли. Одним словом, в голове у Люпина образовалась настоящая каша из переживаний, страхов, надежды и досады.***
А Наруто просто хотела проследить за Ремусом. Его слегка шатало, и вкупе с бледной кожей и большими зрачками Люпин смотрелся больным. Очень больным. Чересчур больным, если бы кто-то захотел спросить Узумаки. И как бы не чесались у Наруто руки, она решительно одергивала себя от осмотра и вела однокурсника к лицензированному медику, успокаивая себя тем, что если мадам не сможет ему помочь, она сама придет на помощь. Идя по коридору и болтая чепуху, Наруто вспоминала прошлые месяцы. И вспоминалось то, что Ремус уже третий раз — стабильность, мать ее — попадает в Крыло. «Я определенно чую закономерность». Осталось только выяснить эту закономерность. Ребята дошли до Крыла, Ремус неловко попрощался и спросил, глядя в сторону: — Ты сейчас в гостиную? Вообще Наруто собиралась проследить за тем, как его лечат, чтобы потом иметь возможность помочь, но девочка подумала… и решила, что такие подробности Люпин не оценит, а потому послала легкую улыбку в ответ: — Нет, мне еще надо Тео найти. Ну, ладно, давай, выздоравливай. Ремус скрылся за дверью, а Наруто накинула технику Хамелеона и беззвучно отправилась на поиски окна — вылезти и залезть в Крыло — там точно есть окна. Супер-план накрылся медным тазиком, когда обнаружилось, что все окна в Крыле намертво закрыты какими-то чарами изнутри. Наруто досадливо цыкнула и стала наблюдать снаружи, надеясь, что никто не захочет выглянуть в окно. Как ни странно, особого лечения не было. Мадам просто дала какое-то зелье Ремусу и… повела куда-то? Это выглядело очень странно и просто просилось на расследование. А еще Наруто было слишком скучно, чтобы упускать такой шанс развлечься. Ну и тот факт, что непонятная болезнь случилась не с кем-нибудь, а с Ремусом, который был хорошим товарищем, тоже был весом. В общем, Наруто вернулась в замок через то же окно и, прикрытая дзюцу Хамелеона, пошла за мадам и Ремусом. Вечер переставал быть томным. Мадам Помфри и Ремус уже подходили к выходу из замка (что удивительно — это был служебный выход, который строго-настрого запрещалось использовать ученикам. Да и куча чар совсем недетского уровня защищала его), когда мальчик тихо взвыл и согнулся пополам держась за голову. Только истинно шинобивская выдержка помогла Наруто не кинуться к нему — уж слишком сиплый был вой и слишком сильно — костяшки побелели — Ремус хватался за голову для обычной головной боли. Сказать, что Узумаки удивилась реакции мед-ведьмы — ничего не сказать. Она просто погладила Люпина по голове и всучила очередную склянку зелья, которую тот, не задумываясь, выпил. Наруто напряглась — вся ситуация медленно превращалась не в забавное расследование, а в непонятную катастрофу. Все шло неправильно, не по заведенному алгоритму. Во-первых, мадам Помфри никогда не выпускает больных и недолечившихся учеников из крыла. Во-вторых, если она не может с этим справиться, мадам всегда вызывает медиков из Мунго. А там уже два пути: либо болячка окажется слишком страшной и больного увезут в само Мунго, либо медики вылечат его тут. В любом случае, мадам Помфри никогда не дает больному выйти из Крыла раньше окончания лечения — а тут нате вам, она сама сопровождает Ремуса! Наруто нахмурилась, сжала зубы и продолжила слежку. Отметила незнакомое заклинание, больше похожее на словесный ключ к замку, которым мадам открыла служебную дверь. Девочка едва успела проскользнуть за слишком бледным Ремусом, а мадам Помфри уже вновь закрывала выход. Наруто матернулась на пределе слышимости — куда бы сейчас эти двое не пошли, они пойдут по свежей грязи — последнее время она была везде. А на такой грязи следы остаются от малейшего касания, что уж говорить о незаметном преследовании. Думала Узумаки недолго — как и в любой сложной ситуации, мозги у нее крутились быстро, ища способ предотвратить локальную катастрофу. Например, сейчас возможная катастрофа заключалась в ее обнаружении. Времени на размышление не было от слова совсем — Наруто уже стояла на серой мешанине грязи, и уже оставила следы, когда выпрыгнула из двери. Куноичи вдохнула и сложила несколько печатей. Точные, выверенные движения, и, откуда ни возьмись, налетает ветер — он кружит листочки и прочий мелкий мусор, скрывая слабое дзюцу Хамелиона, которому нужно время, чтобы подстроиться, и скрывая четкие отпечатки детских ботинок на разбухшей земле. Мадам Помфри заковыристо прокляла непогоду, но ничего не заметила, а Ремусу было совсем не до того — он опять схватился за голову. Наруто скрипела зубами, Наруто материлась одними губами, Наруто была как та мышь — кололась, но продолжала жрать кактус. Хотя, пожалуй, съесть кактус было бы более приятно, чем поддерживать сильный ветер на территории в несколько десятков километров. А учитывая то, что выпрыгнула Наруто на улицу без куртки и ее же ветер пронизывал и ее саму, было особенно обидно. Но основную свою функцию поток стихийной чакры, преобразованный в саму стихию, выполнял — следов Наруто не оставляла. Их попросту сметало ветром. Шли они не особо долго. И направлялись, как бы странно это не звучало, к излишне живому дереву, которое, насколько знала Наруто, посадили как раз в этом году. Дерево было излишне драчливым и звалось «Гремучая Ива». Несмотря на то, как тяжело было поддерживать эту недо-технику, Наруто крайне внимательно наблюдала за окружающим миром и событиями. И когда сухая ветка, направленная простой Левиосой (хотя кому как, конечно — лично Наруто мучилась над левитацией почти неделю), задела определенный сучок, и дерево резко поникло, опустив воинственно двигающиеся ветви, Наруто уронила челюсть. Когда Ремус в сопровождении мадам направились к корням и начали скрываться за ними, Узумаки ломанулась за ними, забыв подобрать челюсть. Снаружи завывал искусственный и не совсем ветер, неподвижно стояла Ива, а под ее корнями пробирались мальчик со зверем внутри, женщина с ярко-синими мозгошмыгами и девочка с чужеродной энергией.***
Туннель под корнями Ивы был узким и низким — ужасно неудобным. Однако он все расширялся, и когда впереди показалась дверь, Наруто уже спокойно шла, не сгибаясь. И потому когда Ремус вошел в дверь один, она проскользнула за ним. За дверью мадам активировала какие-то чары. Судя по бубнежу — сложные чары. И все было нормально: Наруто осматривала комнату и пыталась понять, что тут происходит, а Люпин тихо сидел у стены, когда пробило двенадцать. То есть, пробило, конечно, только в голове у блондинки — внутренние часы остаются с настоящим шиноби навсегда, даже в другом мире. Наруто отметила про себя, что комендантский час начался два часа назад и что возвращаться придется длинным путем — залезать на башню по стене, потом спускаться… Наруто отметила предстоящий головняк, вздохнула про себя: «А насколько все было бы проще, не закрывай завхоз на ночь ворота. Тьфу!», — и… отпрыгнула на стену — интуиция взвыла белугой. От резкого движения, ускоренного чакрой, техника Хамелеона слетела вмиг. Картина маслом: на стене стоит растрепанная девчонка, не собираясь падать, хотя стоило бы — она стоит под углом в девяносто с лишним градусов. Девчонка стоит, не отрывая глаз от морды молодого серого волка. Человек и волк играют в гляделки, а на заднем фоне пыль кружится в лунном свете. На исцарапанном, испещренном следами когтей деревянном полу высвечивается яркое пятно — то падает лунный свет скозь небольшую дыру в крыше. Человек и волк играют в гляделки, из которых никто не может выйти победителем — но никто не может и сдаться. Волк не выдержал первым. Бросился вперед, одним прыжком сокращая дистанцию, намереваясь вцепиться в горло наглой человечишке… Но не повезло, не фортануло — из всех возможных людей серому зверю попалась Узумаки Наруто. Стоит ли говорить, что волк был спущен с небес на землю весьма жестким способом — с помощью удара ногой с разворота? Стоит ли говорить, что тот удар был усилен чакрой? Думаю, нет.***
Что бы не говорили злые языки и сплетники, глупой Наруто не была. И хоть логическая цепочка у нее сложилась не сразу, это произошло достаточно быстро — это произошло раньше, чем она прибила несчастного зверя. Логическая цепочка была дурацкой, невозможной и абсолютно ненадежной, но у Наруто других и не бывало. В любом случае, мысль «Болезнь, которую Ремус скрывает — двенадцать-ноль-ноль — волк есть, Люпина нет, а ведь ничего не появлется из ничего» смогла остановить Узумаки от ненамеренного и случайного убийства. И у Наруто взамен старой появилась новая диллема — волк хочет ее убить и сожрать, а ей нельзя его убивать (если понять, откуда появился волк, можно узнать и место, куда отправился Люпин) и не хочется жрать. Через пять минут серый зверь валялся в углу комнаты, скованный фуин-печатью. Наруто привыкла решать свои проблемы быстро и эффективно, и оттого особенно ценила фуин — он немало в этом помогал. Волк — валялся, пыль — кружилась, Наруто — ходила по кругу и бурчала себе под нос. Теория Узумаки была такова: у Ремуса была болезнь, которая проявляла себя раз в месяц. Эта болезнь отправляла его куда-то, а на его место выдергивала кого-то другого. Именно поэтому мадам Помфри навешивала на дверь такие чары — чтобы непонятный кто-то никому не навредил. И, судя по всему, Ремуса выкидывало обратно самого — именно поэтому никто его не пытался вернуть, и он стандартно появлялся на следующий день (это Наруто вытащила из собственных воспоминаний). И сейчас девочка решала важный вопрос — что делать ей? С одной стороны, ей надо поспать — она не спала уже два дня подряд. С другой стороны, нельзя оставлять фуин-печать на волке — это улика, да и не выбраться отсюда — мадам Помфри не поскупилась на чары. Последний факт стал самым веским доводом, и Наруто, тяжело вздохнув, вытащила палочку из кармана и принялась за скучную рутину — принялась трансфигурировать себе спальное место. Несмотря на недоступность на данный момент кровати, Наруто планировала выспаться и принялась воплощать свои планы. Через десяток минут девочка лежала в спальном мешке с узором из дерева и печатями незаметности вокруг. Волк все также валялся в углу. — Спокойной ночи. В ответ донесся лишь тихий скулеж. Наруто перевернулась на правый бок, спиной к зверю, и засопела. В ту ночь ей приснился рамен старика Теучи. В ту ночь Наруто спала крепко и сладко. А вот пробуждение у нее было не из рутинных… Скорее, оригинально-экзотическое. Наруто разбудил дикий крик, крик из тех, что холодит кровь и напоминает о самом жестоком из известных методов убийства. Кричал Ремус. Если бы Наруто не оставила свою челюсть еще около Ивы, она бы уронила ее вновь.***
Фуин-печати незаметности работали в одну сторону — они не пропускали звуки, издаваемые Наруто, не давали сконцентрироваться на том углу, где она устроилась, и вообще были незаменимой штукой. Вот только они прекрасно пропускали звуки и картинку внутрь — в семь утра Наруто разбудил жуткий крик. Жуткий крик превосходно сочетался с жутким видом выворачивания волка наизнанку. Этого Наруто, конечно, не ожидала. Но еще меньше она ожидала, что волк вывернется наизнанку и превратится в… Ремуса. Немая сцена. С тихим звоном раскололась стройная теория блондинки, с зеленым мерцанием медицинской техники разбилась надежда на галлюцинации. Наруто была абсолютно адекватна, а картина перед ней была реальностью. Тихий шепот на чужом языке: — Вашу ж мать… Ремус мотнул головой.***
Наруто потом не вспомнит, каким образом она смогла незаметно убрать все печати: и со стен, и с Ремуса. Наруто потом не вспомнит, как она добиралась обратно в замок. Наруто не запомнит почти все утро — стресс, все дела, но будет помнить жуткий крик и то, как волк выворачивался наизнанку, становясь человеком. Наруто потом удивится — как она не заметила первого превращения? А через неделю Люпина поймают и, отведя в укромный уголок, ошарашат: — Я знаю, что ты оборотень, и я хочу помочь. Ты думал о техниках индейских шаманов?***
Ремус Люпин знал, что Анита — странная. У нее были непонятные принципы и приоритеты, но она была слишком приятным человеком, чтобы кто-то обращал на это внимание. Но одиннадцатого ноября Ремус понял точно — Анита Эллингтон не от мира сего. Кто еще бы, находясь в твердом уме и памяти, предложил ему помощь с оборотничеством? А самым странным и… подкупающим было то, что она не боялась. От солнечной блондинки совершенно не пахло страхом — это Ремус мог утверждать точно. От нее веяло мятной деловитостью и ромашковой увлеченностью. Вкупе с флером надежды и ноткой тихого лукавства это подкупало отчаянно и абсолютно. И Ремус не устоял: — Ты уверена? Легкое движение плеч и улыбка: — Полностью. — Ну, тогда нет — я не слышал о индийских шаманах. — О, я такую книгу откопала! Пойдем, покажу. И он пошел. Потому что солнечная блондинка, обычная однокурсница, ничем ему не обязанная, была первой, кто предложил помощь. И отказаться от той помощи было выше сил Ремуса.