***
Сириус Блэк не плачет, совсем не плачет, заперевшись в туалете. Это просто что-то в глаз попало, да.Слушай, твои родители — не лучшие люди, да. Но вы не виделись столько времени! Не поднимай острые темы, не упоминай особо о нас и хорошо отмечай Рождество! И да, если что, пиши. У меня есть некоторые… связи в Лондоне)
Лицо Джеймса, читающего короткую записку из-за плеча, смешно вытягивается. Впрочем, через пару секунд он знакомо улыбается. Сириус знает — эта улыбка означает «Мерлин, опять Эллингтон что-то вычудила». Сириус знает это, и грубыми движениями смахивает две слезинки. Губы сами растягиваются в улыбке. Джеймс с силой хлопает его по плечу: — Ну что, дружище? Он не отвечает, просто рывком отрывается от стены и, повернувшись к лучшему другу, запускает руку в волосы: — Я просто в предвкушении от встречи с дорогой матушкой и братом, Джим, но это не должно мешать мне веселиться. И он колдует шуточное проклятье на зеркало, перед тем как пулей вылететь из туалета. Джеймс Поттер, не отставая от друга, быстро прикидывает: «К банке с шуточными сладостями стоит добавить заколдованные игрушки. Спасибо, Эллингтон».***
… — И тут… — Мэри выдерживает драматическую паузу. Алиса смешно морщит нос, старательно сдерживая чих от дыма. — И тут он говорит… — АПЧХИ! Купе полностью заполняется смехом. Алиса смеется, дым из ее ушей закручивается в серые рожки над головой. Ремус наклоняется вперед от хохота — и они с Мэри стукаются лбами. Только начавший затихать смех Сириуса усиливается — он запрокидывает голову, уже не пытаясь замаскировать трясущиеся от хохота плечи. Джеймс умирает от смеха, что распирает, на сиденье. Проходящие мимо третьекурсники ускоряют шаг — из-за двери слышатся страшные звуки. Лили Эванс, тихо выскользнувшая из купе в этот момент, смеривает их хмурым взглядом и сворачивает в другую сторону. Она должна найти Северуса. Ее губы бесшумно повторяют: — Дружба — это не просто слово.***
Артур Кэмпбелл ценит дружбу с Анитой, правда, ценит, но в некоторые моменты он просто хочет ее немного убить. Чисто для профилактики. Перед глазами упрямо маячат слова:Слушай, к тебе щас подвалит кое-кто… Ну, это о них я говорила! Наша Белоснежка — Бруно, парень-скала) Удачки и счастливого Рождества!
Он не то, чтобы имел счеты с когтевранцем-шестикурсником Бруно, но общая история у них была, и не то, чтобы они прониклись взаимной симпатией друг к другу. Когда сам Кэмпбелл был сопливым первокурсником, а темнокожий парень — на третьем курсе, соответственно, так уж получилось, что они оба были оставлены на отработку у Слизнорта. Артур, любящий эксперименты, а тем более с зельями, в те времена проводил эксперименты в основном на уроках — больше было негде. Парень не имел ни малейшего понятия, что сотворил пугающий рейвенкловец, но в классе их было четверо: Бруно, старик Слагхорн, он сам и котел, полный желтого желе, которое отчего-то не поддавалось заклинаниям. Ну, Слизнорт в один момент отвернулся, и Артур решил применить недавно увиденное заклинание мыла — в теории, оно должно было покрыть его перчатки мыльным раствором. В его голове все прошло успешно, и котел очистился за несчастные десять минут, но вот на самом деле… Заклинание попало не на перчатки, а в сам котел. Оттуда мигом повалил дым, а через пару секунд он сам, Бруно и половина класса были в грязно-желтом зелье, которое — что тут же выяснил Слагхорн — все еще не поддавалось очищающим заклинаниям. Занавес. Сверлящий взгляд Бруно еще несколько раз снился ему в кошмарах. Вспоминать о том, как он еще две недели батрачил на Слизнорта, не хотелось. Думать о том, что к нему сейчас должна подойти эта темнокожая скала, тоже не хотелось. Не то чтобы у него был выбор. Артур одним сердитым глотком допил кофе. «Эллингтон, чтоб ее». Люси, сидевшая на противоположном сидении и наблюдавшая всю эту картину, фыркнула и вырвала записку из рук товарища. Через несколько секунд она, красная от смеха, уже уворачивалась от сглаза. Стивенсон, будучи в курсе ситуации, уже предвкушала этот диалог. А то, что он состоится, и к ним в купе правда нагрянет парень-гора, она не сомневалась. «Анита слов на ветер не бросает».***
Луи Бруно не был склерозником. Даже напротив — он имел весьма хорошую память, особенно — на лица, но некоторые вещи просто очень легко выветривались из головы. Так, он, конечно, помнил свой третий курс, опасного первокурсника и отработку у Слагги, но имя и лицо того пацаненка давно затерялись в глубине мозга. Словом, стоило ему переступить порог купе, как взгляд сам метнулся от шатена с высоким хвостом, к рыжей малявке с их факультета и снова к шатену — малявка была женского пола, и имя «Артур» ей не особо подходило. Лицо парня показалось Луи знакомым и, поизучав его десяток секунд, на поднятую бровь он вежливо поинтересовался: — Мы раньше не встречались? Относительно взрослый «Артур» по-детски хлопнул ресницами. В стороне малявка, скрывая улыбку, поднесла ладонь ко рту. Бруно на миг показалось, что все наоборот: это рейвенкловка закончила половину третьего курса, а вот гриф впервые едет домой на Рождество. Однако он лишь мысленно вздохнул, глядя на непонятную смесь эмоций на лице парня. «Люди слишком сложные для понимания».***
На платформе 9 и ¾ очень много людей. На платформе 9 и ¾ чужие нити судьбы сплетаются в яркий клубок. Вон разом бледнеет Сириус и натягивает на лицо противную усмешку. Они с Джеймсом идут в одну сторону, но вскоре резко расходятся. К высокой брюнетке мальчик подходит нарочито медленно, теребя алый галстук. Упрямо сопя, бежит Мэри, волоча за собой чемодан в сторону высокого усатого мужчины. Медленно пробираются сквозь толпу Лили со Снейпом. То и дело мелькают рыжая косичка и слишком длинный зеленый шарф. Алиса пропадает из виду незаметно, просто раз! и ее уже и след простыл. Ремус успевает заметить своего однокурсника, Питера, и помахать ему на прощание, смущенно улыбаясь перед тем, как острый после недавнего полнолуния нюх учует родителей. От них гораздо меньше пахнет тягучим страхом, все больше — сладковатой надеждой и виноградным волнением. Ремус рад. Он бежит, едва не врезаясь в какого-то рейвенкловца, бормочет смазанные извинения и тут же бежит дальше. Сумка неприятно бьет по бедру, но это легко вытерпеть, а вот чувствовать маму с папой и не видеть их — невозможно. Ремус бежит, и ему кажется, что он самый счастливый человек на планете.***
Ремус уже не видит, как, ловко оттеснив мальчишку в толпу, невысокая девушка с объемной косой одним движением вырывает галстук из рук Сириуса. — Ты мозгами хоть иногда пользуешься? — тихий шепот на ухо может разъесть стекло не хуже кислоты. Андромеда Блэк склоняется над кузеном. Алый галстук крепко зажат в небольшом кулачке. Сириус, может, и не живет в серпентариуме, но является Блэком. Горяченный шепот поднимает в воздух каштановый локон, выбившийся из прически. — Меда, отдай галстук! — Ты зачем ее провоцируешь? — Я с гордостью несу знак Гриффиндора! — Так хочешь обеспечить себе веселые каникулы, гриффиндорец? — А может, и хочу! Еще несколько секунд девушка вглядывается в лицо Сириуса. Никто не отводит взгляда. — Ладно, — она вздыхает, и сквозь маску принципиальной старосты на секунду выглядывает простая уставшая девушка — и тут же прячется обратно. — Ладно. Так повяжи хоть ровно, балбес. И завязывает галстук ровным узлом, чтобы после сразу исчезнуть в толпе. Сириус бормочет тихое «спасибо» в пустоту, ерошит волосы, и с лицом смертника идет дальше. Через три шага одним рывком галстук оказывается сдернут влево. Из всей своей семьи Сириус больше всего любит Рега и Андромеду.***
Нарцисса Блэк, склонившись над своими вещами и занавесившись светлыми волосами, не отрывала взгляда от открывшейся сцены. Она, конечно, знала, что ее сестра гораздо более лояльна к бунтарским поступкам Сириуса, но ожидала от нее гораздо большего напора. С другой стороны, Меда была старостой и готовилась к ЖАБА — она очень устала за этот семестр, и Нарцисса могла понять ее нежелание возиться с кузеном. С тихим вздохом девушка распрямилась, застегнув сумку. «Остался только он». Осталось одно маленькое дельце, и можно перемещаться домой. Нарцисса подняла сумку вверх невербальной Левиосой, и тихо отступила чуточку влево. — Удачных каникул, Люциус. Потревоженный юноша невозмутимо обернулся, будто бы это и не он вовсе сейчас разглядывал маленькую стычку Блэков. Краем глаза Нарцисса уловила, что Андромеда и Сириус вновь нырнули в толпу. Хорошо. — И тебе, Нарцисса, — любезно кивнул ей Малфой. Он был на курс старше и являлся вторым старостой Слизерина, то есть — был напарником Меды. Кроме того, высока была вероятность того, что им придется работать вместе в следующем году — она собиралась направиться по стопам сестры и стать старостой. Словом, они были знакомы и было вполне уместно перекинуться бессмысленными поздравлениями. Учитывая, что это помогало отвлечь слишком любопытного и преприимчивого Малфоя от изучения взаимоотношений между Блэками, Нарцисса не жалела о паре потраченных минут. Через еще две минуты и двадцать секунд она, невозмутимо поправляя волосы, исчезла в воронке портала.***
Петунья чувствовала себя очень странно с самого утра. В ней боролись настолько противоположные по сути своей и настроению эмоции, что девочка чувствовала себя проснувшимся вулканом, который вот-вот полыхнет. Но извержения все не случалось, только в голове все грызлись и грызлись любовь к сестре со жгучей обидой. Ни то, ни другое, не побеждало, и оттого весь день Петуния была непривычно тиха, пытаясь справиться и разобраться с собственными мыслями. Не то чтобы она впервые испытывала такие чувства — вовсе нет. Вот только раньше они были куда слабее, будто дожидались дня приезда младшей сестры, чтобы полыхнуть. Светловолосая девочка перекатилась с носков на пятки, угрюмо глядя на снег перед собой. На фоне счастливых родителей ее задумчивость и нахмуренный вид смотрелись странно. Не то, чтобы Петунию это волновало. Она снова перекатилась — с пяток на носки и обратно, поправила аккуратную зеленую шапку, оттеняющую ее глаза и, наконец, поняла — ей необходим совет. Вот прям жизненно необходим — до приезда поезда оставалось еще чуточку больше получаса, и за это время ее могло просто разорвать на две части. Обращаться к родителям… было бесполезным и бессмысленным шагом. Они бы наверняка сказали Петунии забыть про глупую старую обиду и распахнуть сестре объятия. Но они сказали бы это не для того, чтоб это помогло бы справиться Петунье с противоречивыми чувствами. Они сказали бы это оттого, что любили Лили и не желали ссор между сестрами. Нет, родители абсолютно не подходили. Петунье нужен был человек, который смог бы объективно оценить ситуацию и дать совет исходя из своего опыта и здравого смысла. Эмоции не должны были быть затронуты. Вот только такого человека у нее не было. Голова начинала болеть и девочке нестерпимо захотелось снять шапку и подставить лоб прохладному ветерку, но стоящие в метре родители немного этому мешали. Петуния перекатилась в третий раз и развернулась к родителям. — Мам, пап, я хочу немного прогуляться. Когда мы шли сюда, я видела красивую статую. Вроде, «Место встречи» называется? — Да-да, «Место встречи», милая. Но ты не потеряешься одна? Давай я схожу с тобой. Петунья укоризненно глянула исподлобья: — Я уже взрослая, пап! Тем более, я запомнила дорогу, — тут она приняла важный вид и, приподняв подбородок, начала произносить. — Сейчас идти прямо, затем свернуть направо — там был магазинчик с едой; затем — снова прямо и прямо, по мостику, мимо лестницы… — Ладно-ладно, Туни, мы поняли, ты все прекрасно запомнила, — шутливо замахала руками миссис Эванс. — Ну же, Ричард, тут и правда совсем недалеко, а наша Туни — очень ответственная и самостоятельная. На этом моменте девочка улыбнулась и задрала нос. Правда, тут ей на нос свалилась особо крупная снежинка и Петунья чихнула. Какой-то частичкой сознания она пожалела, что снежинка не упала на лоб. — Хорошо, милая, иди, прогуляйся, — тут же сдался Ричард Эванс. Петунья благодарно кивнула, сдержав порыв сморщиться от резкой боли в висках, и в тот же миг развернулась. Ей нужно было пройти всего сотню метров, а там — поворот и снятая шапка. По ее лицу расползалась улыбка. Петуния еще не знала, что головная боль утихнет лишь на время, но через пару десятков минут снова появится и будет сопровождать ее до самого вечера. Она еще не знала, насколько сильно это повлияет на ее настроение. Она еще не знала, что только чудом удержится от оскорблений сестры тем же вечером. Петунья еще много чего не знала и это, наверное, к лучшему. По крайней мере сейчас она могла проводить рукой по лицу, убирая пряди назад, могла щуриться от крупных снежинок, летящих прямо в глаза, и могла беззаботно смеяться над маленькими ребятами, которые пытались пристроить голову снеговика на громадное туловище. Прямо сейчас она могла осторожно втыкать угольки-глаза в третий шарик снега, беззаботно улыбаться и встряхивать головой, не боясь резкой боли в висках. Здесь и сейчас, на заснеженной Юстон-роуд, была только маленькая Петунья Эванс. У этой Петуньи не было головной боли из-за сестры-волшебницы, не было острого недостатка внимания, не было никаких проблем, забот, комплексов. У этой Петуньи было пятеро новых знакомых — шестилетних детишек, у этой Петуньи глаза сверкали хризолитом, руки были испачканы углем, волосы светлой волной рассыпались по спине. У этой Петуньи внутренний огонь горел ярким костром, доставал до небес и отражался в темноте ее зрачков. Петунья Эванс запомнила эти счастливые полчаса на всю жизнь. И каждый раз, когда она об этом вспоминала, у нее в груди, где-то слева разгоралось что-то теплое, приятное, в голове начинали кружиться прохладные вестницы счастья — снежинки, а губы расползались в мягкую, широкую улыбку, так несвойственную ей.***
Для Эйлин Снейп это Рождество было особенным. Для Эйлин, вообще, весь этот год стал особенным, но Рождество — старинный праздник, подводящий итоги тому, что случилось за последние двенадцать месяцев, был для нее особенно важен. И Эйлин была очень довольна, когда поняла, что скоро увидит сына. И, конечно же, она собиралась забрать его с платформы 9 и ¾. Но вот тут она обнаружила одну маленькую проблемку. Только когда она собирала деньги на поезд в Лондон, Эйлин внезапно поняла, что… да. Она не была в обществе волшебников уже десять лет. Не то чтобы она горела желанием вернуться туда, но Северус… Ради сына Эйлин была готова на очень многое. И потому к часу дня, наученная опытом, Эйлин взглядом выискивала сына в толпе. И, наконец найдя, замерла. Потому что сын снова был с ней — с маленькой, надоедливой грязнокровкой, что живет по соседству. Заметив ее, Северус с явной неохотой сказал что-то рыжей гриффиндорке (не то чтобы Эйлин ожидала от нее чего-то еще) и повернул к ней. Маленькая грязнокровка махнула ему напоследок и исчезла в толпе. «Пошла к родителям», — догадалась Эйлин. На сердце стало тяжело, будто и не было этого радостного настроя. Подошедшему сыну женщина молча кивнула и пошла к выходу с платформы. Эйлин не заметила, как мальчик молча сжал губы, стиснул руку на ручке сумки и несколько длинных до бесконечности секунд смотрел ей в спину. Северус смотрел в сгорбленную спину матери, одетую в черную утепленную мантию старого фасона, а внутри него что-то с треском ломалось.***
Люси Стивенсон, выйдя в маггловскую часть вокзала, незаметно завернула за угол колонны, скрываясь от глаз людей. Девочка одернула легкое пальто, смахнула с вязаной шапки снег и, выудив из старого чемодана шарф, замоталась в него так, что на лице видны были одни только глаза. Наконец она подхватила чемодан, заботливо оттряхнув его. Итак, ей предстояло найти вторую платформу, у которой ее дожидались. «Звучит не так уж и сложно, но…» Снег, летящий точно в глаза, заставлял щуриться, от холодного ветра, продувающего легкое пальтишко насквозь, по светлой коже тут же начали гулять мурашки. И только синий галстук, повязанный на ее шее, окутывал Люси теплым коконом. И несмотря на чертов холод, под шарфом крупной вязки скрывалась улыбка, кровь горела, внутри кипела энергия, а в голове пузырилась холодная газировка. Возможно, причина была в заклинании, накинутом на обычный кулон — в подарке Артура на Новый Год. Кулон согревал тело, работал с перебоями, но не давал девочке простыть. А возможно, что дело было в нескольких поздравительных открытках, что были спрятаны на дне чемодана. Открытки грели душу, разнося по организму хмельную теплоту. Если бы шарф не защищал лицо Стивенсон, ее улыбка осветила бы всю улицу.***
В старинном замке, где-то в далекой Шотландии в постелях спокойно спят старые дети, а в Лондоне сотни часов одновременно отсчитывают секунды. Последние секунды уходящего года. тик так За окном сыпет снегопад, трещат поленья в камине, а по комнате тут и там расставлены свечи. В центре вытянутой прямоугольной комнаты стоит стол, наполненный едой. На черноволосой девочке аккуратное зеленое платье, волосы собраны в причудливый пучок — Алиса Абнер спешно переносит из кухни оставшиеся блюда. Палочка в ее руках аккуратно поворачивается, и тарелка из фарфора успешно приземляется на белую скатерть. Мистер Абнер разливает по стаканам напитки, и вскоре ее дергают за стол. Трое людей одновременно поднимают стаканы. Миссис Абнер улыбается нежно: — Чтобы в наступающем году удача была с нами. тик так Мороз рисует на окне узоры, тихо царапает по стеклу ветка герани. В комнате немного неуютно — под потолком летает единственный источник света — шарик, сплетенный из тонких нитей волшебства. На небольшом столе не так много еды даже на двух человек, что сидят напротив друг друга. — Чтобы следующий год был лучше этого, Питер, — печально улыбается рано постаревшая женщина. — Чтобы ты нашел друзей, а я — работу получше. Питер Питтегрю молча поднимает кружку, блестя светло-голубыми глазами. тик так В комнате ярко горит свет, шарики света летают над головами людей, иногда сталкиваясь. На высоком мужчине в очках праздничный колпак, а когда женщина, строго глядя и потряхивая гривой черных волос, выговаривает ему, мужчина лишь смеется. — Он приклеился заклинанием, Дори! — Фините Инкататем! … — Да чтоб тебя, Карлус! Мужчина разражается громким смехом — на оправе его очков появились огоньки. Джеймс выпрыгивает из дверного проема со скоростью метеора. — Мам, пап, я нашел! Мам, па-, — он молчит секунду, глядя на отца, и взрывается смехом. — Ахх-х-хв-ха… Как вы до этого додумались?! — Джеймс! На лице Дореи Поттер, в девичестве — Блэк, сияет улыбка, но она пытается остановить творящийся вокруг хаос. — О, пап, а если так? — Джеймс прищуривается. — Фините Инкантатем! Неяркий зеленый луч ударяет в узкую спину — Дорея, прыгнувшая на мужа и спасшая его от новых украшений, с ужасом ощупывает лицо. — Что у меня… Ее обрывает звонкий хохот сына и мужа. Карлус подцепляет прядь длинных волнистых волос, в которых блестят снежинки, и смеется: — Ты слишком красивая, Дори, на тебе даже шуточный сглаз смотрится как украшение. И они почти пропускают куранты, когда миссис Поттер вспоминает о них и спешно призывает со стола бокалы, чуть не проливая все на владельцев стакана. Поттеры дружно салютуют друг другу, сидя на полу. — И чтобы следующий год был не хуже, и чтобы мы хоть раз в жизни нормально отправздновали Рождество! Они стукаются стаканами под возмущение мистера Поттера: — Но это так скучно, Дори! тик так в темной комнате горит одна-единственная лампочка. Стол перевернут, стулья валяются в стороне, а посередине комнаты громко ругаются мужчина с женщиной. Худенький брюнет, прихватив с собой одну волшебную палочку да натянув куртку, выскакивает за порог. Северус Снейп выдыхает облачко пара, колдует Темпус, не скрываясь, и тихо произносит: — Ну, с Рождеством тебя, Снейп. тик так в комнате тихо. Очень. Слишком тихо. За столом сидят четверо — мужчина, женщина и двое мальчиков. Они молча сидят, не глядя друг на друга, пока женщина не поднимает руку. — Поднимем же бокалы за то, чтобы Блэки оставались такой же сильной семьей. Все молча приподнимают бокалы, и только старший мальчик едва заметно морщится. «Какая же гадость…» За окном валит снег и Сириус думает, что, Мерлин, даже у бездомных магглов сейчас Рождество более настоящее и праздничное, чем у него. тик так — Ты не понимаешь, это шампанское совершенно не сочетается ни с одной из закусок! — А твое вино слишком сладкое и абсолютно не похоже на алкоголь! — Так и должно быть, дурень! Его будет пить наш сын! — Он достаточно взрослый… — Ну вообще-то я тут, и это раз! а во-вторых, вы сейчас пропустите Рождество! — Драккл подери… — Не ругайся при сыне! — Пресвятые чулки Морганы, Артур уже взрослый! — Мы опаздываем, мам, пап! — Ох, черт! — Набралась у своих этих магглов, теперь домой тащишь! — Зато я не тащу домой чулки Морганы! — Ох, чтоб вы в следующем году стали хоть чуточку взрослее, — отсалютовал Артур пластмассовому Санта Клаусу, которого мама назло отцу притащила домой. Санта Клаус промолчал. На заднем фоне продолжали спорить мистер Кэмпбелл и мисс Йорри. Артур все еще жалел, что не унаследовал фамилию матери. тик так в светлой комнате вкусно пахнет запеченной индейкой, стол заполнен едой, а за столом сидит четыре человека. — Чтобы в следующем году Лили продолжила преуспевать в колдовстве, у нас с Ричардом все складывалось на работе, а Петуния… чтобы Туни … продолжила заниматься шитьем также успешно! Платиновая блондинка аккуратно поправляет прядь волос, смахивая накатившие слезы и стискивает зубы. Ее отец, родной отец, не имеет ни малейшего понятия, чем она занимается. Петунья Эванс ненавидит шить. Счастливая (до слез, да) семья стукается стаканами. Лили растягивает губы в широкой улыбке и отстраненно думает, что еще немного, и из ранки на губе пойдет кровь. Лили видит. Видит то, как у сестры под кожей ходят желваки, как холодно смотрят серо-зеленые глаза и видит — внутри зрачка, сузившегося до размера маленькой точки, горит боль. Лили смеется натянуто, так фальшиво-фальшиво, что ей самой странно — как другие не заметили? Лили смеется и произносит звонко: — За то, чтобы мы все были счастливы, да, Туни? Петунья кивает. За окном взрывают петарду. В глазах цвета хризолита вертится немой вопрос. тик так В доме тихо. Негромко играет старое радио, трещат поленья в камине, а за столом идет негромкий разговор. Но вот уже почти полночь, и небольшая, но крепкая семья поднимает бокалы. — За радость, — твердо произносит мистер Дирборн. — За счастье, — улыбается миссис Дирборн. — За нас, — подытоживает парень. Тихо звенят бокалы, трещат поленья, по всему дому плывут аппетитные запахи… Атмосфера меняется в одно мгновение. Стремительно бледнеет яркая шатенка, хватается за горло одной рукой. По белоснежной скатерти расползается красное пятно — опрокинутый бокал вина с отломанной ножкой валяется под столом. Миссис Дирборн едва не летит со стула, но сын подхватывает ее в последний момент. Из комнаты улетает, оставляя за собой полупрозрачный след, патронус мистера Дирборна. Он летит в Мунго. У Карадока движения медленные, рваные. Он аккуратно укладывает свою мать на пол и споро проверяет ее на банальные проклятия. Ни-че-го. Милена Диборн выгибается дугой, расцарапывает шею до крови и задыхается, задыхается, задыхается, когда вдруг, в один миг… обмякает. — Мама! тик так Со стола пахнет гусем, пудингом, овощами; от родителей все еще пахнет капустой и морем, но почти исчез страх, остался лишь легкий флер… И это подкупает. Ремус снова и снова вдыхает родные ароматы, пытаясь запомнить, вобрать в себя и оставить в памяти навечно. С его рассказом о друзьях, Хогвартсе и учебе, все четче проступает лимонная гордость и черничная радость. И Ремус ощущает, как от него самого все больше и больше пахнет черникой. И ему нравится. Наверное, так и должно проходить Рождество? — За нашего сына! — О, да, за Ремуса! — За вас. тик так В доме тихо. Справедливости ради, по другому тут и не бывает. Не то чтобы это кому-то не нравилось. Их троих все устраивает. В доме тихо. Трое человек сидят за круглым столом, аккуратно ужинают и молчат. Тишина не печальная, не неловкая, и даже не давящая. Тишина — уютная, заботливая, в такую можно укутаться, как в одеяло, и сидеть. И все будет хорошо. Семья Бруно единожды поднимает бокалы. — За достойных. Луи Бруно абсолютно согласен с этим. Учитывая, что самые достойные существа на этой планете — животные, то он всеми конечностями за. За окном шуршит падающий снег. тик так Холодно. Снег красиво блестит, освещенный луной, звездами, и парой Люмосов. В стороне белеет снеговик, слепленный с помощью заклинаний. Девушка, вдохнув, с силой втыкает в землю последний фейерверк. Теперь осталось только… По знаку палочки ее отца их переносит на несколько сотен метров дальше. Семья Вулкфил переглядывается, одинаково заговорщески улыбается, и наконец миссис Вулкфил командует: — Запускай! Марианна переносит взгляд на пустое заснеженное поле. Один только снеговик выделяется… «Снеговик!». Она машет палочкой быстро, резко, не точно и отвратительно неаккуратно. Вливает слишком много сил и устало падает на снег. Но снеговик появляется в метре от девушки за секунду до того, как срабатывают фейерверки. Небо над полем раскрашивается в сотни цветов, потрясающих воображение. Марианна левой рукой сжимает ручку-палочку снеговика, а правой — ладонь матери. В этот момент она верит, что все будет хорошо. тик так Часы бьют полночь, а в светлой комнате с телевизором и волшебным радио разгорается скандал. — Неужели даже сейчас, в такой праздник для истинно верущих, мы должны следовать этим вашим колдовским традициям?! Столько лет не прадновали, и все было хорошо! — Сейчас ты и Мэри знаете о волшебстве, мы обязаны праздновать по-нормальному! — Да что ты знаешь о нормальности?! Ведьма! Макдональд тихо выходит из комнаты — ее родители не замечают этого. Быстрым, злым шагом доходит она до своей комнаты, открывает и тут же захлопывает дверь — и сползает по ней. Трясутся плечи, судорожно сжаты губы. Длинные ногти впиваются в детскую ладонь, оставляя глубокие полукольца. Мэри Макдональд плачет в своей комнате. Этажом ниже самозабвенно кричат друг на друга ее родители. — С Рождеством, чтоб его! тик так В комнате светло. Небольшой стол с маленькой елочкой посередине спокойно вмещает еду на четырех человек. Молодая женщина с русыми волосами, убранными в хвост, аккуратно накладывает еду маленькому мальчику лет семи. Мужчина смеется громко и ерошит волосы. Тихую идиллию наполняет звуком девочка, влетевшая в комнату. — Пойдем на улицу! — Зачем, Люси? — Увидите! Ну же, пойдем! Пойдем-пойдем-пойдем! На столе остывает худая индейка. На заднем дворе маленького домика в небо смотрят, раскрыв рот, трое человек. Люси ухмыляется в шарф. Ночное небо наполняется сотней картинок, новыми оттенками, яркими фигурами. Ночное небо становится порталом в волшебство, в чудо. Падает снег. Под потертыми ботинками скрипит снег, холод пробирает до костей. Люси потирает бровь, которой чуть не лишилась в ходе экспериментов, и довольно улыбается. Сейчас ее греют не открытки и не амулет. Ее греет эта детская радость и удивление на лицах родных. В рыжих кудрях белеют снежинки. Люси Стивенсон любит творить чудеса для близких.