Сборник по пейрингам Киметсу

Освещённая солнечными лучами, светло-сиреневым горит глициния. Тихо колышутся её ветви. Тёплый дневной ветер роняет нежные лепестки на торчащую из земли рукоять сломанного клинка, принадлежавшего некогда молодому истребителю демонов. У невысокой каменной могилы стоит на колене мечник, опёршись о землю ножнами катаны. Его взгляд опущен и задумчив, стройный стан слегка сгорблен. А в положении его есть что-то, горько отдающее позором. Виной. Его лицо держит фарфоровое спокойствие на людях вечно. Он оторван от остальных собственными мотивами. Ему… просто не хочется вмешиваться в чужие судьбы и коверкать их. Он — Томиока Гию, нынешний Столп Воды. Член организации по истреблению демонов — нечисти, деспотов и кровопийц для всего человечества. Этим он и занимается на автомате последнюю… вечность. Всё время с момента, как «прошёл» финальный отбор. — Я обещаю, Сабито. Будь спокоен. «Эти твари будут спать. А я не сомкну глаз, убивая их». Гию поднимается и твёрдым шагом пускается идёт. Последний взгляд на камень будто окончательно выводит его из раздумий о прошлом. Сейчас нет рядом Сабито. Никто не тронет за плечо с криком поддержки, и избавиться от назойливых скорбных мыслей не поможет. Томиока один на всём белом свете — без собственных амбиций, желания жить и опоры в виде близких людей. Краем сознания он понимает, что это неправильно. Нечеловечно. Да и не имея за спиной тех, кого хочешь защищать, ценить, любить, двигаться вперёд с клинком через полчище плотоядных гадов сложно. Несколько тяжёлых лет Томиока провёл в душевных скитаниях и угрызениях совести — убивать демонов постоянно он стал за Сабито. Пытаясь жить и за него тоже. Изматывая себя до невозможности, и вместе с тем — незаметно приближаясь к мастерству. Но когда узнал о присуждении ему звания столпа, то почувствовал себя самым жалким на свете, вспоминая крепкий взмах катаны своего друга и его пламенные речи. Гию видел себя недостойным слова «сильнейший». Видел себя мерзким. Лже-сильнейшим из девяти мечников. С первого взгляда на столпов он укрепился в этой мысли. Статные, сильные, решительные — каждый выглядел по-своему и по-своему же выделялся. Темпераментом, манерами, дыханием — даже словами. Они все достойные мечники. И прекрасные люди. Томиока правда хотел наладить отношения с ними, последними, кем должен был дорожить. Столпы могли стать его смыслом и двигателем, Гию бы взамен защищал их, как мог. И помогал в самых отчаянных испытаниях. И из них всех странно повёл себя только один. Он взглядом будто сжигал, как при первой встрече, так и в последующих. Острые черты лица, грубые шрамы на нём, взъерошенные волосы и сжатые в кривую полоску губы подтверждали недружелюбный настрой столпа. Что ж, Томиока был сразу готов, что понравится не всем. Да и критиковать за это никого не хотел. Остальные хашира приняли его почётно. Игуро, не зная пока развития дальнейших событий, тоже поприветствовал мечника с должным уважением. Гию был рад этому, но продолжать общаться со столпами хотел и рассчитывал только в случае необходимости. Заводить друзей — не его стезя. Поддерживать их нахождение рядом и не бесить нынешней безымоциональностью — тем более. Он привык, что отношения мог строить только по двум дорожкам: вражды или взаимной тишины. Чтобы он не мешал никому реализовывать собственные планы, мечты, желания, и чтоб никто другой не обращал на него — недостойного, скорее всего, человека, — внимание. К сожалению, стать невидимым для всех столпов у него не получилось. А обременять вниманием его стал тот самый хашира с непонятными беспорядочными глазами. С самого первого дня работы со статусом одного из сильнейших мечников он начал ощущать пристальный, давящий взгляд. Теперь тот человек — ненавистник? А как без этого, думал Гию. С его персоной ведь так просто нажить врагов. Томиока этого меньше всего желал, но и против не был. Сам относился к себе, как к мусору, незаслуживающему уважения. Вот только такой активной слежки за собой не ожидал. Первые дни он хоть и пропадал на миссиях, словно зацикленный, но всё равно приносил главе отчёты. Раз в пять-семь дней. И там, в штабе, он первым делом по прибытию ощущал тот самый взгляд. Оглядываться не стеснялся: из чистого любопытства он узнал, что столпом ветра и, по совместительству, наблюдающим, оказался Шинадзугава Санеми. Мечник с такой же кровавой судьбой, что и он. Но Гию всё равно видел в нём достойного. И привычно — сильно сближаться с ним не собирался. *** Поздней ночью столп шагал с миссии. Измотанный сражениями, беготнёй за демонами и бесконечными разговорами прохожих. С небольшими ранами по всему телу и одной саднящей полосой вдоль правой руки. Он не появлялся в штабе две недели. Он медленно распределял в слабо соображающей голове распорядок последних дел на время до рассвета; домыслил, что с докладами нужно подождать до утра, а завалиться на футон — уже сейчас. Благо, по дороге в штаб Гию успел сделать из себя человека в ближайшем водоёме. «Демон? У штаба столпов?» У него безупречная реакция: когда сзади кто-то схватил его за плечо и рывком развернул, Гию перехватил сильную руку и тут же перехватил рукоять катаны. Чтобы та была наготове. На секунду Томиока задержался взглядом на лице противника и внезапно подавил боевую решимость, стыдливо опуская руки. Демон, как же. Только Высшие Луны рискнули бы напрямик нападать на охотников в таком месте. А в штабе истребителей — столпы. И этот человек перед ним, с кожей, испещренной шрамами, с глазами, тёмными, но чёткими во тьме, один из них. Санеми также отбрасывает от него руку. Мечникам остаётся теперь только в недоумении смотреть друг на друга — кто безучастно, кто по привычке загадочно. Первым усмехается в тишине Шинадзугава, да так, что кожа глубоких шрамов натягивается на левой щеке. Столп Ветра стоит так с несколько секунд, будто принимает важное и последнее решение в жизни. Чего бы то ни было. — Убью, думаешь? — надменный суровый голос столпа окончательно перерубает Гию дорогу назад. К тому моменту, когда он направляется в здание спокойным шагом. В одиночестве. — Нет, — просто отвечает Гию. Видимо, собеседника это выбешивает. — Тогда чего защищаешься? Столпу совестно и неловко отвечать. Он слишком быстро принял решение оказывать сопротивление, причём там, где не стоило. Санеми выглядит решительным и грубоватым человеком. Так может, он просто хотел этим жестом обратить на себя внимание? — Мне очень жаль, что так произошло, — ровным голосом раскаяние звучит донельзя фальшивым. Но Томиока ничего не может поделать с привычками и следами старых шрамов. Интонацией голоса люди показывают эмоции. А Гию редко чувствует что-то, кроме вины. Кажется, совершенно позабыл все остальные. Томиока не хочет никому делать больно своими словами, но измениться не в силах. Он жалеет, что не может улыбаться, как Сабито, как новый соратник, Кёджуро Ренгоку, яркий и тёплый. О него, знает он, людям хочется греться. Но собственная потухшая душа делает лишь одно: зависает тихим штилем, не способным никому понравиться. Столпа Ветра это не устраивает. — Мы всё-таки союзники. К чему ложь? — тут уже Шинадзугава нешуточно злится. Прищуривает тёмные глаза, сводя брови. Тон Гию, настолько неживой и холодный, он видит неискренним. Столп вздыхает. Вновь опускает взгляд. — Извини, — продолжать разговор он не хочет, ровно как и злить Санеми. Собой, своим присутствием. Он разворачивается, чтобы продолжить путь к штабу, как вновь чувствует крепкую хватку на своём плече. В этот раз Гию не дёргается, зная, кто это может быть. — Стоять, — твёрдо чеканит Санеми, замечая, что Томиока останавливается. Да только… больше ничего и не делает. Даже не сопротивляется. — Больно рожа у тебя бесстыжая. Ну вот, Гию всё-таки натыкается на конфликт. Вновь злит человека собой. Своей чёртовой манерой, своей беспомощностью, своей незаживающей душевной раной. Господи! Почему бы прямо сейчас ему, как виновнику, не провалиться под землю? Навсегда?! Он молчит. Да что там, и будет молчать до последнего, пока не потребуют ответа силой. Пока не заставят говорить, доказывая, что даже его голос не будет помехой словам. А Санеми и не понуждает говорить. Сам, наверняка, не хочет слушать. Вместо того командует сам. Снова резко отпускает Гию, только теперь с долей особенной злобы. — Ну же, вали! — Томиока плохо чувствует ноги. Сейчас, когда Шинадзугава будто «напоминает» о двухнедельных забегах, двигаться неистово сложно. Он делает несколько шагов сначала к, а потом по небольшой лестнице на крыльцо высокого дома. И все — под тяжёлым взглядом Санеми. Не успевает Гию расслабиться, как его на повороте резко впечатывают грудью в деревянный столб и придавливают следом. Так сильно, что с ремня соскальзывают ножны с катаной и в несколько ступеней падают на землю. Томиока хочет сконцентрироваться на своём клинке, но повторные тычки в спину не дают двигаться. Становится сложнее дышать, хоть и боль проходит также стремительно, как появилась. Томиока утыкается в дерево. И ничего-ничего не делает. Даже не злится на Санеми и не пытается дать сдачи. А какой смысл гордости, когда ты даже не человек? Когда ты — существо, каждый день висящее на грани жизни и смерти? Жалкое, всё равно никому не нужное. И тела своего столпу не жаль. Пусть Шинадзугава пачкает о него руки, сколько душе угодно. — Так вот ты какой, Томиока Гию, — рычит сзади Санеми, хватая столпа за волосы. Жёстко. — Я думал, ты чересчур надменный. А выходит — подстилка?! Гию вцепляется опущенными руками в столб, словно соглашаясь со своей участью и статусом. Терять ему больше нечего, а если и жизнь — то так будет вдвое лучше. — Жалкий… Один из сильнейших столпов — такой жалкий! — этими словами Санеми плюётся в воздух, не скупясь. Он разозлён так, что Гию может слышать кипящую кровь в его вздувшихся венах и ощущать Санеми, его дыхание, на спине. Шее. Если честно, уже повсюду. Ведь Шинадзугава говорит, намертво прижавшись к Гию всем телом. …Чего добивается? Раскаяния? Осознания? Санеми просто воротит от этого человека. Томиока же сознаёт свою ничтожность, потому ни одному слову не перечит и даже не пытается смягчать боль давления рёбер о твёрдую опору. Просто принимает наказание за то что он… такой. Шинадзугава сзади источает напряжение. Гнев, ярость, всё вместе! Гию же как океан, только вид его не показывает спокойствия: скорее, отчаяние. В синих глазах видна лишь глубокая тоска, никаких здоровых эмоций. Даже когда Санеми опасно сжимает его горло, рычит и почти заходит пальцами на сонную артерию, Томиока не дёргается, лишь жадно хватая воздух губами. Кажется, близится смерть. Облегчение навсегда, чтобы никогда и никого больше не ранить. Никому не добавить неприятностей. Жизнь ведь и так сложна, а Гию знал, что лишь прибавляет проблем всем тем, с кем общается. Всё же, Санеми убьёт его. И единственное, о чём стоит сожалеть, так это о Сабито. Он ведь надеялся, что его друг проживёт долгую и яркую жизнь в компании новых хороших людей. Редко будет вспоминать горе и станет очень, очень сильным охотником на демонов. Добьётся высот столпа для того, чтобы охранять людей. Что же, добился. Да только с постоянной мыслью о собственной ничтожности. «Сабито был бы сильнее, смелее, лучше…». Гию с момента смерти друга совершенно потерял себе цену. Томиока уже скоблит деревянную колонну ногтями, загоняя под ногти щепки. Он не может не дёргаться, когда организм теряет кислород и возможность его восполнить с каждой секундой всё больше. Сердце бьётся уже в зажатом горле, пустые лёгкие жжёт. Гию задыхается, застывая с открытым ртом и хрипя. Ещё одно движение и Санеми покончит с ним. Будто по щелчку, ведь и сам не заметит: серые глаза тёмные от гнева, на жилистых руках ещё острее выделяются вздутые от напряжения вены. Там, в одной из комнат штаба, загорается тусклый свет. Чей-то силуэт перебегает из стороны в сторону, направляясь к выходу. «Чёрт», — думает и шипит Санеми, в волнении косясь на здание. Скользит с небольшим скрипом дверь. Шинадзугава, всё ещё, но слабо держа Гию за шею, отшвыривает его в сторону, взглядом угрожая: «Ничего не было, или ты точно труп!». Томиока повинуется ему, едва держась на ногах, отходит подальше от входа, восстанавливает дыхание. Кашель рвётся наружу, медленно возвращается чувство твёрдой земли. До конца разгорается боль в теле — от недавней охоты за демоном и от смертоносной хватки Санеми. Гию на неё плевать, но разворачиваться всё равно тяжело. За весь спектр неприятных ощущений отвечает усталость. Тем временем из двери показывается вопросительное личико Канроджи. — Шинадзугава-сан? — удивлённо говорит она, с ног до головы разглядывая Санеми, — Вы на улице так поздно. Что-то не так? Митсури права в своих вопросах: столп Ветра тоже вернулся сегодняшним вечером, злой, с твёрдым убеждением, что никуда не выйдет ещё сутки, залечивая раны и готовясь к новой охоте. И вот неожиданность, сейчас стоит на пороге штаба. — Нормально всё, вышел воздухом подышать, — спокойно лукавит Санеми. — Это верно, ваш последний противник был силён… Хм, это ведь Томиока-сан? Томиока-сан, добрый вечер! — она выходит на поскрипывающий порог здания и приветственно машет рукой. Столп стоит в двух-трёх метрах от неё, повернувшись спиной. Выражения лица не видно, но с уверенностью можно считать, что оно — олицетворение спокойствия и загадочности. Гию отвечает еле слышно, как обычно, мёртвым голосом. — Здравствуй. От одного этого слова Шинадзугава вскипает и, сдерживая ярость, плюёт в сторону. Гию не оборачивается. — Заходите, Томиока-сан, вы верно, тоже очень устали. — Нет, спасибо. Я ещё немного пройдусь, — звучит совсем монотонно. Даже подозрительнее, чем когда Гию говорил раньше. Он медленно начинает идти в сторону тропинки, уходящей глубоко в лес. Ноги немного неуклюжи — слабость от многочасовых погонь. Митсури едва успевает пожелать столпу доброй ночи. — Что с ним такое? Его долго не было с нами. Надо было настоять, чтобы Томиока-сан остался! Она мнёт в руках распущенные косы и с тревогой смотрит ему вслед. Чуткая сердобольная девушка, обеспокоенная состоянием окружающих ещё более, чем своим. Санеми тоже провожает Гию тяжёлым взглядом, только вдобавок — презрительным. «Сбежал». — А, чёрт его знает. Не обращай внимания. — Хм… Ладно, пойду спать. Если что передай ему, что Шинобу переложила некоторые лекарства и… И ещё катану! Это ведь его? На ступенях и правда лежат ножны, кое-где испачканные кровью. Остатками демонической, вероятно. — Передать? — Митсури говорила так, будто они теперь семья. Семья ли? Ну, бред, с кем-то родниться Санеми не любил. Да и горький опыт научил его… Семьям и всё, что с ними связано. Прежде чем он успевает саркастично согласиться, девушка уже скрывается в здании. — Спокойной ночи, Шинадзугава-сан! Спокойной… Не-ет, сейчас, как минимум, точно. Санеми остаётся наедине со своими мыслями и колющим нервы вопросом, что сделать дальше. — Хмф, передать. Позвать «домой», к врачам и в кровать… Это просто смешно. Такого как он — никогда! Он игнорирует катану, оставляя её валяться, суёт руки в карманы и горбится. Цепляясь глазами за дорогу, по которой ушёл столп, у него снова чешутся пальцы. Свидетелей уж точно не будет. Да, это неплохая идея, свернуть Гию шею. Выбить мёртвое неправильное спокойствие из Томиоки. Выжать всю эту дрянь, накопившуюся в нём, презирающую сущность «человек». Шинадзугава вновь загорается этой идеей, кульминации которой помешала Митсури. Хорошо, что она ничего не видела. И что Гию, вовремя принявший привычное спокойствие, не показал ей синяков на своей шее. *** Уходить всё дальше от штаба, когда всё тело требует отдыха и лечения нелегко. Делать это ночью — опрометчиво. Гию отгоняет мысль опасности, ведь является истребителем демонов. Бред, он не пропадёт. А если и умрёт то в бою, не наложив на себя руки, не скончавшись от глупости. Сабито обязательно бы простил друга за это. Ведь это вполне достойная смерть. Для такого, как он. Недалеко штаб столпов. Разве демоны в своём уме пойдут в одиночку на отряд сильнейших? Наверное, единственный, кто бы ещё мог обоснованно рискнуть, так это их Прародитель. Вокруг относительно тихо. Лес сгущается, на несколько метров лунный свет заслоняют ветви раскидистых елей, а после путь выходит к узкой грунтовой. Получается, не так далеко и поселения. Гию преодолел всего шестьсот-семьсот метров и уже покинул окружение штаба. Этот отрезок площади незнакомый, но на горизонте привычно возвышаются горы. Неведомое, но правильное чувство приказывает столпу остановиться перед этой картиной. Перед высоким беззвёздным небом. На минуту или несколько, чтобы подумать, зачем он вообще ушёл. От Санеми? Сбежал от него? Наконец, всё-таки, испугался, что может умереть и скрылся? Исключено. Постоит недолго и вернётся, а завтра, после нескольких часов восстановления, предоставит отчёт об убитых демонах и уйдёт на новую миссию. Как ни в чём не бывало. Господи, да хашира ежедневно смотрит смерти в глаза, удушающе чёрные, поражая демонов ударами катаны! Почему сегодняшнее стало для него новинкой? Сзади вдруг становятся слышны шаги. Даже нет, бег. Кто-то стремительно приближается к этому месту. Гию долго не гадает, понимая, что это лишь в крайнем случае демон. Кто-то — силуэт из леса, — Санеми, конечно же. Он твёрдо выходит со сжатыми кулаками и гневным выражением лица. С самого начала его глаза направлены взором в чужие, впиваются в этот недвижимый океан. Ворох непонятных чувств повисает в воздухе, когда столпы стоят в метре друг от друга. И главное — равнодушие. — Пошёл. Вон. — Санеми чеканит слова глядя на столпа, а после — по сторонам. Хватает катану за рукоять, всё также прожигая Гию дикими глазами. Лезвие покидает ножны и замирает, почти утыкаясь остриём в землю. Томиока холодно прослеживает это действие, пропускает мимо ушей чужие слова. Знает, что сейчас произойдёт. Ему конец. Конец, ведь?..