***
Напряжение Хамбэя продолжало расти. Намерения Моточики были ему не ясны, а потому предположения были самими разными, но одно из них захватывало весь разум: «Всё это ловушка, чтобы разоблачить меня. Иного быть не может!» Из-за этого стратег вёл себя ещё осторожнее и внимательнее следил за реакциями Моточики. А выражения лица пирата подстрекали замыкаться ещё больше — он часто расстраивался. Напряжение вызывало нарушение сна, однако этому Хамбэй радовался: пусть он теперь и спал урывками, но зато избавился от кошмаров, и объяснять, почему он во сне смеётся с того дня, когда Моточика впервые привёл его на стройку, не приходилось. Положение Хамбэя усугублялось ещё тем, что к процессу присоединился Ясуда. Стратег понимал, что если так продолжится, то недолго и сойти с ума, и нужно как-то справиться с этой проблемой. И он принял решение, которое бы раньше оставил на крайний случай. Стал плыть по течению. Хамбэй в одну из бессонных ночей, когда организм кричал, что ему необходим отдых, просто смирился с тем, что ничего не знает об окружающих его людях и успокоился. Этого было достаточно, чтобы восстановить ясность ума и здоровье за три дня*. Теперь Хамбэй активно участвовал в разговорах и сам рассказывал о себе. Ясуда, ранее приходивший каждый вечер для допроса, стал появляться всё реже и смотрел уже как-то понимающе. Моточика рассказывал о себе, тем самым снабжая Хамбэя информацией. «Иногда истина куда проще. Ведь ты никогда не узнаешь, если не спросишь». И стратег спрашивал. Спрашивал обо всём, что его интересовало, и удивлялся, почему ни у кого такой интерес не вызывает подозрений.***
— А что находится здесь? — интересовался Мотоясу, указывая на очередную комнату в чертеже. Моточика не скрывая любовался им: альбинос своим любопытством напоминал ему ребёнка, который стремится изучать всё новое. Эти изменения в поведении Мотоясу воодушевляли пирата. Когда он случайно повредил цветок, он думал, что время упущено и всё пропало, но объект воздыхания сам потянулся к нему, быть может, привык к чужой территории и стал открываться. Теперь у Моточики было время подумать, как бы подарить тот самый цветок, чтобы это выглядело ненавязчиво и элегантно, — благо этих цветов был целый куст. Склонившись над чертежом, Демон западных морей бурчал что-то себе под нос, пока не воскликнул: — А! Да-к это же каюта Сигэ! И он засмеялся. Его настроение подхватил и Мотоясу, почёсывающий спинку попугаю, который повадился садится к нему то на плечо, то на руку, а когда раззадоривался, и вовсе принимался перебирать волосы альбиноса. — Моим ребятам нужно будет организовать хорошую пьянку по окончании строительства! — сказал Моточика, когда прекратил хохотать. — Если уж я иногда не понимаю, что изображено, то как они умудрились без меня построить основную часть? Вот ты можешь это объяснить? — Не знаю… Может, у них просто хорошая память, раз ты говоришь, что основную часть не менял? — предположил альбинос. Демон западных морей хотел было ответить, но его перебил крик: — Эй, Ибэ! Ты не видал, где я молоток оставил? И… Ай. Да не надо уже — нашёл! Ох, голова моя дырявая… — Да, дело тут вовсе не в отменной памяти, — заключил Мотоясу, глядя на довольную ухмылку Моточики. — Но других предположений у меня, к сожалению, нет. Понять такое нагромождение линий невозможно, если не чертил это сам. — Ха-ха, это точно! Так что будем считать, что у них работает какая-нибудь телесная память, — подытожил пират, и на этом они оставили чертежи в покое.***
Умение держать свои настоящие эмоции сокрытыми и выдавать только их часть в нужном ключе, которое оттачивалось в многочисленных переговорах, беседах с подчинёнными и даже в обсуждениях с господином, сейчас позволяло Хамбэю втираться в доверие. К тому же это умение было почти бессознательным и находилось в шаге от становления навыком. Стратег беспрепятственно смеялся, удивлялся или задумчиво тянул слова, когда нужно. И поведение выглядело таким естественным, что окружающие совсем не опасались его, а напротив — позволяли вторгаться в личные границы и открывали порой даже самые потаённые уголки души. Они не замечали, что этот вежливый, улыбчивый и сообразительный человек не открывается так же сильно. Стратег лишь подтверждал догадки людей о себе. Так было всегда. «Похоже, от этой маски я никогда не избавлюсь…» — Моточика-кун, я считаю, что нужно быть очень хорошим стратегом, чтобы так планировать строение крепости. А уместить все детали на чертеже? Можешь изображать скромность, но я поражён, — с улыбкой говорил Хамбэй, и он не лгал — продуманность чертежа его действительно восхищала. — Ну, это уже перебор. Возможно, в планировании разных механизмов вплоть до крепости я и силён, но в сражениях… — Моточика на миг задумался. — Как бы это описать? Решаю проблемы по мере поступления! Хамбэй чуть прищуривает глаза — это он запомнит. — Значит, ты больше тактик. — Ты только не перехвали меня! — улыбка с лица пирата вдруг пропала, и он стал серьёзным. — Ясуда-сан считает, что мне не хватает такта в общении, чтобы быть стратегом. Не понимаю, как это связано, но в некоторых случаях моя прямолинейность портила всё, — признался Демон западных морей. Воцаряется молчание. Хамбэй на время задумывается, но потом решается: — Да, Ясуда-сан прав. Умение общаться подразумевает предсказание слов собеседника и планирование собственной реакции на все исходы. То же и в сражении — ты предсказываешь ходы противника и решаешь, как поступать в возможных ситуациях. Это умение очень полезное, но и без него можно обойтись. Можно быть хорошим правителем, даже не будучи стратегом. — А ты хорошо понимаешь людей, — вновь улыбается Моточика. — Как можно было понять, что я беспокоюсь о том, насколько из меня хороший правитель? Наверное, из тебя выйдет замечательный стратег. Или уже? Секундное замешательство Хамбэй скрывает за лёгким смехом в кулак. Пират смотрит не подозрительно, а с интересом и ожидает ответа. — Давай по порядку? Ты изменился в лице, когда говорил о том, что тебе недостаёт такта в общении. Такт в общении сводился к стратегии. Значит, ты расстроился из-за того, что из тебя не очень хороший стратег, — объяснял альбинос, а Демон западных морей сосредоточенно слушал. — Но почему тебя беспокоит это? Мне не хватило бы информации, чтобы сделать вывод, если бы я не видел, как ты общаешься с подчинёнными и как они отвечают тебе. Ты заботишься о них. Значит, тебе важно делать всё ради их блага. Но ты считаешь, что для этого нужно многое предугадывать, а значит, быть стратегом. Из всего следует, что для тебя хороший правитель — это стратег. И поэтому ты расстроился. Моточика был настолько поражён, что забыл о своём втором вопросе. Он не мог оторвать взгляд от Хамбэя и продолжал идти по инерции. Стратег прикрыл рот рукой и отвёл взгляд, разыгрывая смущение. — Знаешь, Мотоясу… — вышел из оцепенения пират. — А ведь в этом ты похож на Ясуду-сана. Он так же легко понимает других людей. На этот раз Хамбэй решил использовать шанс и вывернуть разговор в нужную сторону. Сюжет кошмаров, которые мучили его первую неделю пребывания во владениях Тёсокабэ, не хотел стираться из памяти, и потому требовал разбирательств. К тому же это хорошая возможность сблизиться с лекарем. «Дружба с этим человеком позволит многое: если удастся сохранять видимость, что я такой же, как и он, то Ясуда бессознательно будет стремиться оправдать мои неясные действия. Да и только он может объяснить, почему моя болезнь исчезла». Размышляя таким образом, Хамбэй заявляет прямо: — Кстати, о нём… Я помню, что ты как-то упоминал о его умении толковать сны… — Моточика уже приоткрыл рот, но стратег его успокоил: — Нет, сейчас со сном у меня всё в порядке! Так что можешь не беспокоиться. А вот те сны, что я видел до того, как прийти в себя после… — он не мог подобрать слова, которым можно было описать нахождение между жизнью и смертью, но пират понимающе кивнул, тем самым показывая, что эту часть можно упустить. — И ещё несколько дней после того, как очнулся. Я всё ещё обеспокоен ими. Хотелось бы поговорить об этом с Ясудой-саном, раз уж он разбирается, но ведь у него и без меня забот хватает. На секунду воцарилось молчание, и Хамбэй успел подумать, не сказал ли он чего лишнего, чем навлёк на себя подозрения, но Моточика задумчиво кивнул и улыбнулся ему: — Знаешь, а ведь сегодня он вечером свободен. Нечего тут тянуть, пошли! Он схватил стратега за руку и потянул за собой, на ходу говоря, что Ясуда будет очень рад беседе и ещё больше — необычной задаче, которую надо решить, что лекарь сначала будет «тушеваться», прикрываясь своим якобы плохим знанием этого явления, но потом начнёт рассуждать и, может быть, затянется это всё до поздней ночи. Хамбэй начал сомневаться, что риск был оправдан. Когда Моточика, не предупредив о том, что желает зайти, раздвинул сёдзи, стратег и вовсе пожалел о своей затее. «Ясуда точно будет не в духе после такого и, чтобы выпустить пар, устроит мне допрос…» Но к его удивлению, Ясуда спокойно поднял голову — до этого он читал книгу, название которой Хамбэй не успел разглядеть, — осмотрел вошедших, остановив взгляд на альбиносе, и спросил: — У этого молодого человека возникли какие-то проблемы со здоровьем, что Вы его ко мне привели, господин? — Нет, но это тоже по Вашей части! — заявил Моточика. Ясуда попытался возразить, но Демон западных морей подтолкнул Хамбэя, сказав что-то вроде: «Оставляю его на Вас!» — и ретировался, оставив ошарашенного стратега один на один с лекарем. Пожилой мужчина с грустью посмотрел на захлопнутые сёдзи, вздохнул и обратился к застывшему в нерешительности альбиносу: — Проходите, Мотоясу. Присаживайтесь. Пути к отступлению были отрезаны, и Хамбэй прошёл к указанному месту, стараясь сохранять хотя бы относительное спокойствие. — Мне очень жаль, что моя неаккуратная жалоба привела к тому, что Вас оторвали от отдыха… — нашёл, как подать свою тревогу стратег. — Я могу представить, насколько тяжело быть лекарем и как Вам важен отдых. К тому же моя проблема смешна — всего лишь кошмары, которые давно прошли… — Но что-то в них Вас беспокоит? — скорее уточнил, чем спросил Ясуда. — Да. Меня беспокоит то, что мне снилось. Раз за разом я видел одно и то же по сути, но люди и окружение менялись. Однако если Вы откажитесь толковать это, я пойму. Расчёт Хамбэя был верным — Ясуда в силу своей деятельности не мог просто так отпустить человека с жалобой, пускай даже такой**. Он поднял ладонь, останавливая собравшегося встать стратега. Окинув ещё раз молодого человека взглядом, лекарь задал вопрос: — Что именно Вас обеспокоило в этих кошмарах? И Хамбэй начал описывать часть снов. Рассказывал про то, как его раздирали, как за ним гнались, а убежать было невозможно, как он рассыпался, будто всё, что от него было — пустая оболочка, и как его убивали союзники. Лекарь внимательно слушал, время от времени потирая подбородок; смотрел он, казалось, сквозь стратега. После того, как Хамбэй закончил говорить, Ясуда и вовсе перестал на него смотреть и весь ушёл в свои мысли. Альбинос же прокручивал в голове все свои слова, проверяя, не сказал ли он лишнего и можно ли будет добавить что-то ещё. — Наверное, мой господин упоминал, что я рассматриваю все сны через страхи и желания человека, — прервал затянувшееся молчание Ясуда. — В кошмарах отражены страхи. Но все Ваши сны связаны с саморазрушением. Говорите, Вы видели их до того, как очнулись здесь? — Да… — прошептал Хамбэй и кивнул на всякий случай. — Ох… Это довольно странно… Вы так винили себя за что-то, что раз за разом уничтожали себя. Возможно, Вы по какой-то причине знали или догадывались, что Ваш господин погибнет, — тут у стратега невольно дёрнулась рука, и он вспомнил, как говорил Кодзюро, что понимает, каково ему: тогда он не мог себе такого представить. — Или же Вы накрутили себе, что провал Вашего задания приведёт к краху клана Тоётоми. В любом случае, эти сны вызваны виной за какую-то ошибку, которую Вы посчитали непростительной. С глаз Хамбэя будто пелена спала — всё вдруг стало таким понятным, что он даже удивлялся, как не догадался до этого сам. Но тут всплыл ещё один элемент. Взгляд помрачнел, но стратег решил спросить: — Погодите, пожалуйста… А голос, который сопровождал сны? Сначала это был голос моего господина, потом мой… — Обвиняющий? — Хамбэй кивнул. — Это только подтверждает догадку, — вдруг Ясуда с особым вниманием посмотрел альбиносу в глаза, отчего тот испугался, подумав, что его на чём-то поймали. — Да-к вот в чём дело! — стратег напрягся. — Вас больше всего в этой ситуации беспокоит рассудок? Хоть это было скорее утверждение, Хамбэй кивнул, сохраняя напряжённую позу, — показывать, что он испытывает облегчение, пока было рано. Да и Ясуда сделал какую-то мысленную пометку. — Вам не о чем беспокоиться. Сны порой настолько странны и нелогичны, что с ума сойти недолго, если так тревожиться, — лекарь улыбнулся. — Но у меня был довольно странный случай, когда я смеялся во сне как безумный! — не отступал Хамбэй, подкрепляя причину для беспокойства. — Кажется, тогда пришёл Ваш господин и как-то успокоил меня. Ясуда кивнул и сложил руки на груди. — Знаю, сам видел. Я уже думал над этим. Скорее всего, Вы с помощью смеха снимали напряжение. Вы же как раз перед сном узнали о том, что Ваш господин погиб. И во сне могла возникнуть такая ситуация, когда Вам хотелось плакать, кричать или смеяться, чтобы справиться с ситуацией, но это было невозможно. После этих слов Хамбэй вспомнил, что желание смеяться во сне у него всё же было. Теперь он в полной мере ощущал лёгкость и ясность. — Даже не знаю, как Вас благодарить… — и стратег не лукавил. — Благодарить здесь нужно не меня. Случай и рассказы тех, кого я лечил — пожалуй, тем людям стоило бы выразить благодарность, ну, и судьбе тоже. Если это всё… — Ясуда поднялся, вслед за ним встал и Хамбэй. — Позвольте, я Вас провожу. Стратег и сам не хотел задерживаться: сказывалось понимание, насколько такому занятому человеку необходим отдых. Ум был настолько светел и не замутнён напрасным беспокойством, что без усилий и намерения начал вычислять. Судя по беседе, лекарь хоть и продолжает выслеживать странности в поведении стратега, которые в своей сумме могли бы дать основание подозревать этого молодого человека, но делал это, скорей, из нежелания признавать, что предчувствие его подвело. Для Хамбэя это замечательный расклад. У самых сёдзи стратег неожиданно вспомнил самый странный сон, с которого началась череда кошмаров. Он так резко повернулся, что Ясуда, шедший сзади, инстинктивно отскочил назад. — Похоже, Вы что-то ещё вспомнили, — предположил лекарь. — Да. Ещё один сон. Он был до кошмаров. Конечно, не сказать, чтобы и он был кошмаром, но довольно странный… Ясуда прервал сбивчивую речь Хамбэя жестом: — В этом… сне… Был какой-то один объект в пустоте и, может быть, ещё голос? — стратег кивнул, и лекарь продолжил: — Не хотелось бы говорить подробно об этом сейчас: голову ненужным забьёте. Вам будет достаточно на данный момент, если я скажу, что это не показывает состояние Вашего рассудка? — альбинос продолжал смотреть в глаза зажатым в угол зверем. — Что ж… Это не было сном. Но сейчас больше я не скажу. Хамбэй продолжал выпытывать ответ глазами, но Ясуда не поддавался; его взгляд был усталым, но в то же время решительный — он не ответит при любых обстоятельствах. Стратег отступил. Глаза его наполнились такой болью, что лекарь поспешил успокоить: — Не волнуйтесь. Я уверен, что Вы морально сильны и не позволите себе терять рассудок. И сейчас причин для волнений нет. Обсудим это завтра. Принимая слова, альбинос улыбнулся, и, попрощавшись, ушёл в отведённую ему комнату. Там Хамбэя ждал ужин, ещё тёплый, но тому есть не хотелось. Он отодвинул поднос и заметил, что на нём помимо еды был цветок — тот так хорошо вписывался в общую картину. Удивлённый стратег взял его и поднёс ближе к себе, чтобы рассмотреть; белые лепестки образовывали причудливый узор, который альбинос сравнил с водоворотом, и он был уверен, что впервые видит этот цветок. Долго думать, кто его положил, не пришлось. Ответ был один — Моточика. Хамбэй беззвучно усмехнулся, вспоминая, как неловко правитель Сюкоку оказывал ему знаки внимания. Если бы не этот цветок, он так бы и не придал значения действиям пирата. Обессиленный насыщенными событиями дня Хамбэй повалился как был — с цветком в руке — и сразу же уснул.***
— Да не могу я так больше! — подскочил альбинос, ещё не осознавший, что кричит наяву. — Что ты имеешь в виду? Сознание начинает проясняться. Голова сама поворачивается на звук голоса. Подозрительный взгляд устремляется прямо в глаза. Стук сердца, кажется, слышен на всю комнату.