***
Разбираться со своим отношением к Моточике Хамбэй сейчас не собирался, не до того; сейчас лишь важно, что его удаётся держать за определёнными границами, и неожиданность умозаключений того пока не вредит. Первоочерёдной задачей было принятие решения, что делать с Противником Эпохи Сэнгоку и с проницательным лекарем. «Не припомню, чтобы Мацунага сдерживал обещания. Если я просто соглашусь на условия, результат мне не понравится. Придётся убрать обоих». Была лишь одна загвоздка — Мацунага Хисахидэ придёт в сопровождении легендарного шиноби, Фумы Котаро. Хамбэй узнал о нём ещё на службе у Тоётоми: он так же, как и Противник Эпохи Сэнгоку, собирал различные слухи и молвы. И этого шиноби убрать будет сложно, да и, наверное, невозможно. А значит, нужно переключить его на Ясуду, который умудрился обнаружить местоположение того во время беседы Мацунаги и Хамбэя. И было подозрительным, как лекарю удалось незаметно подобраться со спины: слова о наличии подземных ходов стратега не убедили, вряд ли подобное вообще существует. Выходит, этот пожилой мужчина ещё более опасный противник, чем ожидал Хамбэй. Но это так же означает, что теперь есть, что противопоставить Фуме в условиях ограничения количества осведомлённых лиц и участников операции. «Но для начала нужно собрать как можно больше информации». Хамбэй раздвинул сёдзи и прошёл в комнату, где его ждал Ясуда. Не успел стратег расположиться, как прозвучал вопрос: — Да-к что Вы обсуждали с моим господином? — Не думаю, что у нас есть время на подробности, но… — альбинос понимал, что уйти от ответа ему не дадут, а Ясуда после этой встречи уточнит у Моточики. — Я спрашивал про крестьян. Тех, что покидали Сюкоку. И понял, какой же добрый у Вас господин. Большего лекарю было не нужно: выражение задумчивой печали на лице собеседника успокоили его. — Мои грехи больше Ваших, но даже я смог начать всё заново, — эту информацию, хоть она и не многое говорит, Хамбэй решил запомнить. — Но вернёмся к делу. Вы мне перескажите разговор с Мацунагой, а я Вас просвещу насчёт клинка и времени. В пересказ стратег не включил только предложение помощи в побеге от Противника Эпохи Сэнгоку. Хамбэй поделился мыслью, что Мацунага мог знать о его пребывании на Сюкоку, но подгадать момент, когда бы можно было поговорить один на один невозможно. Ясуда нахмурился и спросил, что ещё стратег знает об этом человеке. Когда выяснилось, что Противник Эпохи Сэнгоку не станет действовать наобум, лекарь скрипя сердцем признал, что кто-то из подчинённых Тёсокабэ мог поспособствовать тому, чтобы информация попала к этому коллекционеру. — Скорей всего, это вышло случайно, — надеялся Ясуда. — А потому возникают новые вопросы. В каких отношениях Вы с моим господином? И Мог ли кто-то из подчинённых знать об этом? — Полагаю, я ему нравлюсь. А подчинённые могли додумать больше. Возможно, Мацунага засел неподалёку, и получил информацию вчера, когда подчинённые веселились. Но похоже, нам теперь придётся остерегаться каждой тени в замке, чтобы не допустить утечку информации, — усмехнулся Хамбэй, смягчая первое утверждение. — Думать мы будем не здесь, — неожиданно серьёзно заявил лекарь. — Теперь моя очередь объяснять, в чём дело. Мацунага знает, что мой господин планирует устроить празднование по поводу окончания строительства Фугаку и присоединения к Токугаве ради установления мира в стране. Поэтому даты совпадают, — Ясуда нервно потирал руки. — А что касается клинка, который этот хитрец стремится добыть, то я и сам знаю немного. Говорят, он попал сюда из Китая ещё в начале Эпохи Сэнгоку, и вместе с ним пришёл слух, что тот, кто убьёт им кого-то, обречён на резкие изменения в жизни. Какие это изменения и ведут ли они к смерти, никто не знает. Вот только ходит ещё один слух, будто этим мечом было убито несколько императоров, из-за чего его теперь называют «Благородной кровью». Видимо, поэтому им и заинтересовался Мацунага. — А как мы решаем проблему места обсуждения? Ясуда встал, показывая, что на сегодня разговор окончен. Понимая, что от этого человека недовольными взглядами он не добьётся ничего, Хамбэй тоже поднялся и пошёл к выходу. Вдруг на его плечо легла рука: — Завтра утром будьте готовы ко всему. Почти беззвучный шёпот заставил стратега напрячься. Пока оставалось неясно, кто этот человек и на что способен, и это беспокоило. Однако Хамбэй приказал себе думать о стратегии. В сущности, не важно, кто на самом деле Ясуда, — нужно лишь знать, что он достаточно способный, чтобы обнаружить и задержать Фуму; к тому же лекарь и сам предложит такой вариант разделения. Стратег не знал только, кому достанется этот проклятый клинок и будет ли он настоящим. Это предстояло решить. Хамбэй вернулся в выделенную ему комнату, но… Начал сомневаться, что попал туда, куда нужно. — Прошу прощения… Кажется, я заблудился. — Нет, братец Мотоясу, это мы к тебе! Хикодзи, конечно, ещё не отошёл, но я, если что, попридержу его. Братан ушёл смотреть, как там остальные, — объяснял Хиятаро, то и дело оглядываясь на бормочущего что-то во сне друга. Оба сидели посреди комнату, привалившись плечом друг к другу, и были пьяны. Недоверчиво осмотрев своих «надзирателей» — а он был уверен, что Демон западных морей оставил этих двоих, чтобы они присмотрели за ним — и решив, что Хиятаро ещё в адекватном состоянии, Хамбэй всё же зашёл. — Что всё же вчера было? — поинтересовался стратег, хотя в целом уже понимал, что произошло. Однако Хиятаро был не настолько трезв, чтобы рассказывать только основные моменты. Поэтому весь следующий час Хамбэй слушал, как веселились пираты, и жалел, что вообще спрашивал. И всё же его удивляло, что были способны сделать эти люди «на спор» и как кто-то ещё умудрился сохранить адекватность, если пили они всю ночь напролёт; а окончание этого рассказа и вовсе было уму не постижимо — перед ним сидели победители, которые смогли продержаться до утра. «Боже… Куда я попал?» Этот вопрос возник, когда проснулся Хикодзи и начал в очередной раз говорить Хиятаро, что небольшая вылазка на территорию Мори была отличной затеей, хоть легендарного тунца и не нашли. Ещё он почему-то решил, что Хамбэю будет интересно послушать легенду про эту самую рыбину, и стратегу ничего не оставалось, кроме как слушать, закатывая глаза и вздыхая — но этого никто не замечал.***
История эта началась в простой рыбацкой деревушке, а её участниками были простые крестьяне, столь далёкие от знати и пространственно, и нравственно, что не платили налог за землю и жили только за счёт своего улова. Рыбу они и готовили, и продавали, и обменивали на другую еду и питьё, а если в сети попадались моллюски, был праздник — из раковин делали украшения, которые в то время разбирали не хуже жемчужных бус, что в основном плелись тут же. В этом была заслуга крестьян, что обладали вкусом к красивым вещам. Так продолжалось долгое время. И жили бы они так же спокойно, как раньше, да только знать расширяла свои границы. Уже и у этой мирной деревушки появился владелец, который требовал платить налог если не монетами, то украшениями, так заботливо сплетёнными жителями. Можно было бы и договориться, жить дальше, отдавая часть товара. Однако знать на то и знать, чтобы не соглашаться. Она забирала все украшения, оставляя крестьянам одну рыбу, и вскоре деревня обеднела. Не хотел владелец признавать ту цену, которую платили жителям за украшения, потому и забирал всё. Позже зачем-то запретили продавать и обменивать рыбу, но крестьяне в этой деревушке были настолько мирными, что не могли разом разозлиться и поднять бунт, да и слабы были многие к тому времени, когда недовольство возросло. Казалось, на этом и закончится наша история, но… Жил там один бойкий юноша. Имя уже забыто, но вся деревушка отмечала его нрав. Говаривали, будто этот парнишка, двадцати лет отроду, был зол, как тигр, и неукротим, как дракон. Он-то, не договорившись с остальными, и отправился прямиком к владельцу. — Какой прок от мёртвой деревни?! Дайте разрешение на торговлю и не забирайте все украшения! — кричал он, стоя перед домом: владелец и не думал выходить. Успокоили юношу тогда слуги, выпроводили с территории знати. Долго злился парнишка: яростно кидал камни в море и выкрикивал бранные слова. Но остыл он и начал думать: «А почему же владелец забирает украшения и не продаёт их?» — вспомнил жалобы былых покупателей, которые теперь не могли приобрести необычные жемчужные бусы и заколки из ракушек. И решил юноша пробраться на территорию знати ночью и узнать, в чём причина. Пробраться не составило труда: телом был он тонок и гибок, как бамбук, а поступь его в мягкости и бесшумности мог превзойти только кот. Воровским взглядом парнишка оглядел дом и приметил, как ему показалось, окно почивальни владельца. Цепляясь за решётку, вмиг он вскарабкался и заглянул внутрь. Не было в комнате владельца, даже если бы она вдруг оказалась его. В свете свечи расчёсывала свои длинные чёрные волосы дама в изящном наряде — юноша видел её со спины, поэтому не мог сказать, жена ли это владельца или дочь. Только гребень был украшен маленькими ракушками, и признал в нём парнишка работу своих земляков. Вновь окутала его ярость, и сжал он руку так, что решётка, за которую держался, треснула и потревожила задумчивое состояние дамы. Не сразу она встревожилась — лишь обернулась, решив, что беспокоит её ночная птица. Но как бы не прятался юноша, дама заметила его и уже собралась кричать, да тот быстро спохватился, влез в почивальню и закрыл ладонью ей рот, в один прыжок преодолев расстояние, разделявшее их. — Днём меня не выслушали, быть может, сейчас мою просьбу услышат? — быстро шептал юноша. — Жители голодают! Нам нужно торговать, чтобы выжить! Но запрет на торговлю и присвоение вами наших украшений не позволяют. Что сделать, чтобы вернуть нашу прежнюю жизнь?! Он отпустил даму, решив довериться судьбе. К его счастью, она не стала кричать и звать на помощь: лишь посмотрела своими большими чёрными глазами будто сквозь и прикрыла небольшие, но пухлые губы рукавом. — Тогда достань жемчужину цвета лепестков сакуры. Да такую, что по размеру сравнится с моими глазами. Тогда я договорюсь с отцом, — сказала дама. Тогда юноша обрадовался и кивнул. До своего дома он добрался быстро, потратил времени раза в три меньше, чем на дорогу к дому владельца. Проверил сети и лёг спать, решив с утра отправляться в море. Проснулся парнишка с первыми лучами солнца, да сразу стал собираться, даже не поев — всё равно ничего съестного не было. Сложил сети, прыгнул в лодку, оттолкнулся от берега и поплыл. Некоторые жители это видели, но не придали значения: от этого юноши всегда можно было ожидать чего-нибудь дерзкого. Плыть пришлось долго, время подумать было. Но вместо планирования, где вообще искать моллюсков с жемчужиной, парнишка упорно вспоминал лицо дамы в обрамлении чёрных волос. Мысли о спасении деревни перетекали в раздумье, что же попросит дама, когда он изъявит желание взять её в жёны. О том, что такое невозможно из-за статуса, юноша не думал: не считал, что что-то может случиться не так, как он хочет. Но на подвиги он всегда был готов. Как берег исчез из виду, перестал парнишка грести и стал сети ставить. Да только не догадался он, что дно глубоко, а сети до него не достают. Вот уж и лодка наполнилась рыбой, а раковин нет. Разозлился юноша и прыгнул в воду, решив, что так быстрее будет. Глаза болели от соли, но он упрямо всматривался в глубину; и не зря — увидел очертание рифа, что был по другую сторону лодки, отчего сети его не зацепили. Обрадованный парнишка ускорился. Риф тот был обширный. Стал юноша выискивать нужные раковины, да открывать прямо в воде. И ждала бы его глупая смерть, если бы судьба не решила смиловаться: нашёл он большую розовую жемчужину на пятую попытку и стал всплывать. Однако нет добра без беды, зацепился юноша за камень, да ободрал ногу. «Ничего, — думает. — Доплыву!» И продолжил он всплывать. Только у самой лодки схватила его за ногу акула, видимо, недалеко охотившаяся и почуявшая запах крови. Как ни колотил парнишка по голове её, как не пытался разжать мощные челюсти — ничего не выходило. И тогда решил он оставить ногу акуле. Но громадная рыбина почуяла и это, отпустила ногу и впилась в бок. Воздуха не хватало, и юноша стал терять сознание. Никто в деревне не знал, какова настоящая цель плавания парнишки, — все думали, что это очередная несуразная выходка, и не беспокоились о нём. Но когда выловили его голову, ужаснулись, а после их охватила такая ярость, что они решились всей деревней заявиться к владельцу. — Вот к чему приводят Ваши запреты! — заявил старейший из жителей и размотал голову бедного юноши. — Он, видно, хотел достать побольше редкого жемчуга, да дурак, попался акуле! Лицо бедолаги потеряло свои очертания, но было ещё узнаваемо. Щёки разбухли и стекали вниз, словно тесто, глаз и вовсе не было — должно быть, их съели мелкие рыбёшки, но синие губы были плотно сжаты. Бледная кожа местами лопалась, а тёмные волосы, спутанные с водорослями, висели рваным и мокрым тряпьём. И когда владелец взглянул на то, что осталось от наглеца, что не так давно посмел требовать отмены запретов на торговлю, рот головы несчастного открылся, и из него выкатилась розовая жемчужина, которая сейчас бы уместилась в глазнице на месте отсутствующих глаз. Кто-то охнул, а потом захлопнулись сёдзи. Разгневанный владелец стал браниться, и слуги спешно прогнали крестьян. Ночью дочь владельца спрыгнула со скалы в море. Никто не знал, какими чувствами она руководствовалась: виной ли за то, что сгубила жизнь молодого человека, или же любовью, обретённою в столь короткий срок и утраченною навсегда. Но говорят, судьба не приняла этот поступок красивой дамы и в наказание превратила ту в огромного тунца, приговорив к вечной жизни в стихии, убившей безрассудного юношу. Крестьяне умерли от голода, деревня давно исчезла, но гигантский чёрный тунец продолжает скитаться вблизи того места, где раньше жили талантливые люди.****
Как бы Хамбэй не показывал, что ему неприятно слушать некоторые моменты, этого не замечали, и ему приходилось выслушивать все подробности того, как акула рвала на части глупого крестьянина, как тот лишился глаз, пока был жив — что, конечно, выдумка для приукрашивания истории, — а позже описание изуродованной головы. Стратег то ли настолько привык скрывать эмоции, что изменения были незаметно, то ли настолько красочно реагировал, что вызывал лишь желание продолжать. В любом случае, он облегчённо выдохнул, когда рассказ закончился. — Благодарю, что скрасили время ожидания этой интересной историей, но хватит на сегодня. Лучше скажите, скоро ли вернётся Моточика, — переводил разговор на реальные события Хамбэй, не желавший слышать очередных кровавых подробностей, которых ему с лихвой хватило: память о кошмарах ещё не стёрлась. — Наверное, до вечера разборки затянутся, — предположил Хикодзи. — А то и до ночи. Недолго Бэкиноскэ ситуацию контролировал. Эта информация удручала — в компании трезвеющих пиратов придётся быть долго. — Кстати… — вспомнил Хиятаро. — Нам ведь Ясуда-сан просил пересказать эту легенду. Это показалось немного странным. Есть мысли, зачем ему это? «Конечно! Ясуда не собирается отдавать Мацунаге клинок, так как считает — и правильно, — что тот, получив желаемое, забудет о сделке и раскроет моё настоящее имя. Но он так думает, потому что не знает настоящих условий сделки, хотя дело это не меняет. И вам двоим это знать не положено». — Возможно, он хотел бы услышать моё мнение насчёт смысла этой легенды. А может, это просто шутка — вы отправились за этим тунцом, а выловив меня, спутали с женщиной. Предположение Хамбэя рассмешило пиратов. Сам стратег теперь настраивал себя на восприятие любых странных моментов, если они как-то были связаны с Ясудой: эту историю он мог и не понять, если бы не привык улавливать суть, чтобы потом ответить, когда собеседник решит что-то спросить о рассказанном им. То, что навыки, приобретённые на службе Тоётоми, выручали его и здесь, вызывало двойственные чувства. Однако теперь появилась замечательная возможность вывернуть разговор на обсуждении личности Ясуды, что и сделал стратег, не желая тратить время на что-то бесполезное.