переживи углы.
переживи углом.
перевяжи узлы
между добром и злом
***
Через десять дней Чимин вместе с чемоданчиком таблеток, вручённый Вон Бином, выходит из дверей больницы, постепенно вещи омеги перебираются в квартиру Намджуна, как и их владелец. Его больше не дёргает Хуан, но каждый раз тело пробирает дрожь стоит телефону издать звук. Старший устроил его перевод на домашнее обучение, оставил с ним охрану, а сам пропадал целыми днями, появляюсь дома лишь глубокой ночью, когда Чимин крепко спал. Чимин откупоривает очередную белую баночку и выуживает большую желтую таблетку, постоянно застревающую у него в горле. Долго смотрит на раскрытую ладонь с пятью таблетками и заталкивает в рот, давится, запивает водой. Вспоминает, что нужно поужинать, взглядом на столе не находит еду, подходить к холодильнику с зеркальной поверхностью он не решается. Уже как два месяца омега не может смотреть на своё лицо, избегает зеркалов и отражающих покрытий. У Чимина свои черты вызывают отвращение, сравнимое с наблюдением разлагающегося лопнувшего трупа, хочется стилетами провести по бледной коже вдоль и поперёк, чтобы не видеть эти мерзкие глаза с тупым взглядом, безобразные губы, огромный нос. И кричать, кричать, кричать, надрываться, а в конце лишь хрипеть. Это началось после очередной ночи в бараке, тогда в круге был он и старше его лет на двадцать-тридцать омега. Обреченный свои последние слова подарил Чимину, как тот помнит, он говорил, что лицо омеге подарено Богом и поцеловано ангелами, что улыбка заменит людям солнце, а в глазах тепло под миллионами километров льда, едва дышащая, пробирающая сквозь смерти, что такое прекрасное создание не должно убивать и причинять боль лишь по желанию сдвинутого с ума альфы, что ангелы, как Чимин, служить Сатане не обязаны, они свет и любовь в мир предназначены нести, что все души, стоящие за спиной гайдзина, перекрасили его серебрянные волосы в ярко-алый, на щеках, да и по всему телу отпечатки кровавых рук убитых белыми стилетами. Чимин тогда впервые растерялся, легкие работали глубоко и отточено, как часы, как марш, вдох-выдох, его это не собьёт с толку, вдох-выдох. «Убей!» — рявканье Хуана привело в сознание омегу лучше, чем ведро ледяной воды. «Вырвать сердце» — промелькнуло в голове, а потом один стилет со скоростью света оплёл сердце обреченного сухожилием, стянул и вытащил из сердца, Чимин слышит глухой удар бессердечного тела о бетонный пол. Омега долго рассматривал себя в зеркале ванной, в голове крутились обрывки фраз убитого. Представлял как из каждого штриха, каждой поры выходит гной с кровью. А лицо уродливое такое, что людям показывать нельзя, лишь пугать им. Тогда впервые руки Чимина были в крови не из-за выпущенных стилетов, а из-за осколков зеркала. Омега отгоняет от себя всплывшие картинки, стряхивает головой, глубоко дышит. Уже ночь. Намджуна нет. Снова. Чимин просыпается из-за грохота. Что-то громко ударилось о кафель. Омега трёт глаза, отгоняя сон, садится на кровати, три часа ночи. Из коридора бьёт тёплый желтый свет, кажется, пришёл Намджун. Грохот повторяется. Чимин отбрасывает край одеяла, идёт к источнику звука. Глаза расширяются, потому что на белоснежной двери ванной кровь, след от руки. Омега тихо приоткрывает дверь, на крае ванны сидит Намджун, держась за бок, сквозь пальцы просачивается кровь, белая рубашка болтается на левой руке, аптечка валяется на полу. Альфа видит в проёме двери Чимина, одетого лишь в его огромную чёрную футболку, едва прикрывающая его худые ноги, на шее снова тонкий платок. Он разбудил его, волосы растрепанны, только-только попрощавшиеся с подушкой. Чимин ступает на тёплый пол, подбирает аптечку, смачивает белоснежное полотенце. Молча подходит к Джуну, снимает до конца рубашку, его останавливает хриплый голос. — Почему не спишь? — старший недоволен, что его увидели в уязвлённом состоянии. — Почему истекаешь кровью? — передразнивает Чимин. — Иди в кровать, я сам справлюсь, — отодвигает от себя омегу Намджун. — Нет, — грозный взгляд старшего режет лучше острого ножа, но омега стойко выдерживает, — я не буду задавать лишних вопросов, перевяжу рану и пойду спать. Альфа понимает, что не отвяжется, вздыхает и убирает руку от раны. Чимин видит длинный порез, начинающийся почти от пупка до самого бока, от ножа. Вытирает оставшуюся кровь полотенцем, отчего белоснежная ткань становится розовой, а после красной. Удар был не сильный, порез неглубокий. Пальцами подхватывает бинт, разматывает, не замечая долгий взгляд Намджуна на его руки. Омега подходит вплотную к старшему, чтобы сделать повязку по всему прессу через спину. Альфа выпрямляется, чтобы было удобнее и утыкается носом аккурат в шею Чимина, отчего последний напрягается, чувствует кожей размеренное дыхание, пальцы не слушаются, но повязка все-таки накладываются, завязывается бантик, омега удовлетворенно смотрит на белую полосу, обвёрнутую вокруг смуглого торса, а в следующую секунду лицо становится недовольным, потому что красное проступает уродливым пятном. — Все в порядке, — видя перемену во взгляде младшего, говорит Намджун. — Ладно, я пошёл спать, — Чимин уже хочет развернуться и уйти, как чувствует, что левое запястье окольцовывает крепкая рука, недоуменно смотрит на Джуна, тот невесомо проводит по красным рубцам, по каждому уродливому клейму. От касаний альфы по телу разносятся разряды тока, хочется отнять руку, но она будто налилась свинцом и стала весить в разы больше. — Прости меня, — Намджун не поднимает глаз, смотрит лишь на свои пальцы, что очерчивают контур каждого естественного пореза, — я не защитил тебя, а мог, я, как последний трус, смотрел на его издевательства над тобой, прости меня, пожалуйста, — смотрит прямо в глаза Чимину, тот сглатывает, видеть глаза главного наследника клана такими тоскливыми страшно, — прости, пожалуйста. Я обещаю, что тебя больше никто и никогда не тронет, не позволю. Чимину нужно несколько секунд, чтобы переварить информацию, почувствовать скатывающиеся слёзы по щекам, сильные руки вокруг талии и уткнувшееся лицо Намджуна в грудную клетку, шепчущее «прости», чтобы в этом гребанном бренном несправедливом мире эту мольбу, искупление слышал лишь один пятнадцатилетний омега, который сильнее всех альф чужого клана вместе взятых. И Чимин прощает, понимает, чтобы почувствовать дом и себя в своей тарелке ему понадобилось пятнадцать лет, пятнадцать чертовых лет, чтобы наконец не чувствовать себя покинутым всеми. Он дома. В объятиях старшего неродного-родного брата, первого человека, кто берет в расчёт чувства его, кто не считает его просто оружием, а видит человека, разбитого маленького заблудившегося ребенка. Худые пальцы омеги зарываются в жёсткие волосы, сильнее обнимают. Здесь. Глубокой ночью. Зарождается главная связь сильнее всех войн и атак, землетрясений и наводнений, атомных и водородных бомб, метеоритов и взрыва чёрной дыры. Чимин всегда был один, ему предначертано умереть в одиночестве, но судьба решила поощрить и сжалиться. Подарить глоток счастья среди развалин реальности. В этой тяжелой борьбе с жизнью он вырвал крупицы простого земного тепла. Лишь спустя время Чимин поймет, что он никогда не выигрывал эту схватку, ему лишь поддались. Но сейчас можно расслабиться и насладиться моментом. Почувствовать, как теплые слезы скатываются по щекам, теряюсь в волосах Намджуна.Десять лет спустя
Два частных самолёта приземляются с разницей в десять минут. Они уезжали из Миртиса едва умевшими ходить дракончиками, сейчас по обоим трапам спускаются расправившие крылья истинные Красные Драконы. Солнце ласкает их повзрослевшие мужественные лица, ветер колышет белую рубашку Хосока и полы черного пиджака Чонгука. Альфы вдыхают горячий воздух, чтобы после стольких лет скитаний по разным странам, городам, осознать, что они дома и надолго, навсегда. Хозяева Миртиса вернулись в родную гавань. Клану Ким стоит приготовить своё главное оружие против двуглавого Дракона, что восходит на престол, не оставляя никому надежд на спасение, Прагарас будет их. Они так решили. Братья отмахиваются от охраны и личных водителей. Старший садится в цвета мокрого асфальта матовый гелендваген, другой заводит и слышит рёв новенькой белой порше. Педали газа утопают в полу, личная охрана остаётся глотать клубы пыли, а в следующее мгновение рассаживается по машинам и пытается нагнать боссов.***
Бомгю с возрастом понял всю прелесть загородного дома и огромного сада. Омега каждое утро любовно поливает свои розы, орхидеи, гортензии, радуется, когда видит маленькие бутоны, огорчается неудавшимся побегам. Но сегодня впервые цветы не получили своего должного внимания, Бомгю ждёт своих сыновей. Подгоняет прислугу, поваров ведь его мальчики не были дома больше двух лет. Омега смотрится в зеркальце, с грустью замечая морщинки на лице. Отвлекается, когда слышит тихий звук колёс о плитку двора. Выходит на огромное крыльцо, отделенное от въезжающих машин множеством ступенек и замысловатым фонтаном. Его Драконы выходят из водительских дверей, снимая солнцезащитные очки, открывают заднюю дверь и достают букеты роз, Хосок красных, Чонгук белых. Они улыбаются, смотрят на папу, за несколько секунд преодолевают расстояние и крепко обнимают родителя. И, правда, их давно не было дома. Бомгю по очереди обнимает сыновей, норовя сломать им рёбра, отчего те тихо смеются. Папа с охапкой красно-белых роз заплывает в дом, попутно разглядывая и расспрашивая сыновей. — Где отец? — спрашивает Чонгук, заходя в гостиную, взгляд натыкается на молоденького омегу, который ставит привезённые цветы в вазу, видимо, прислуга. Омега застенчиво опускает глаза, видя хищные глаза господина. Гука отвлекает тычок в спину от Хосока. — Гук-и, прекрати, ты только зашёл в дом родителей, а уже хочешь затащить в постель всё, что движется, — старший специально сказал это громко, чтобы все услышали, прислуга залилась краской и ретировалась, папа шикнул на них словно они провинившиеся десятилетние мальчишки. — Отец в офисе, будет к ужину, — отвечает папа и снова подходит к сыновьям, — я знаю, что вы уже не дети, но прекратите смущать меня и нашу прислугу, я все ещё думаю, что вы мои девственно-чистые дракоши, — братья смеются, Бомгю тянется к воротнику чёрной рубашки Чонгука, обращается к нему, — а как мой дорогой Ками? — Папа, — закатывая глаза, начинает Чонгук, убирает руки от себя, не знает, как объяснить, что Ками стал нечастым гостем в его жизни, — я никогда не говорил и не говорю, что Ками мой омега, скажу тебе больше, мы не так хорошо общаемся, — «просто периодически я его трахаю» - осталось неозвученным, — чтобы вы не ждали каждую секунду, говорю, я не планирую детей ближайшие десять лет. Бомгю театрально хватается за сердце, шуточно бьёт сына в грудь. — Мои друзья уже все нянчатся со внуками, а вы у меня, как и ваш отец, повёрнуты на клане и своём бизнесе, семья же самое главное, — омега идёт к диванчикам. Хосок нагоняет папу, приобнимает и начинает его успокаивать. — Да ладно, папа, все успеешь, они тебе ещё надоедят, — улыбается, а Бомгю тает, никогда не мог противиться улыбкам сыновей, — сейчас, правда, нам нужно вывезти клан на новый уровень, — «уничтожить Агдам» – остаётся в уме. — Ну что такое? Оба в отца, — обиженно восклицает Бомгю, но потом смягчается, — пойдёмте к столу, я испёк ваши любимые кексы. Хосок срывается к столу так же, как и Чонгук, по дому разносятся крики двух взрослых альф, дерущихся за нежное шоколадное тесто, посыпанное марципаном. Бомгю улыбается и понимает, что жестокие, суровые и сильные альфы лишь в его руках остаются детьми. Омега переводит взгляд на фотографии в рамках, нашедшие своё место на высокой тумбе, где всегда расположены свежие цветы, на них изображены маленькие альфы. На одной, Чонгук сидит на корточках полностью в белом одеянии и недовольно смотрит в камеру, на другой Хосок в праздничном колпаке рядом с тортом в день их рождения. Теплая улыбка остаётся на лице папы. После ужина, на который успел приехать отец, трое альф скрываются за тяжелой дверью кабинета Чон Бэкхёна. Бомгю остаётся в спальне отгонять от себя тревожные мысли о более опасном будущем своих сыновей. Хосок, садясь на чёрный кожаный диван, закуривает, наблюдает, как оранжевый огонёк сжирает сигарету ручной работы. Чонгук, сидящий в противоположной стороне дивана, что-то печатает в телефоне, периодически хмуря брови. Их отвлекает тихий стук стаканов о стеклянную поверхность столика. Отец садится напротив, его взгляд сканирует обоих, все, находящиеся здесь, понимают, что, выйдя из этих стен, они приобретут новый статус. — Расскажите о ваших успехах, — просит Бэкхён, делая первый глоток виски. — Отец, ты же все знаешь, мы были всегда под присмотром, — выдыхает Хосок, вертит сигарету меж длинных жилистых пальцев. — Я хочу услышать от Вас, — Бэкхён недоволен, что уже не может держать контроль, воздух становится ледяным. Тишина затягивается. Чонгук наконец-то откладывает телефон, подаётся корпусом к столику, подхватывает стакан. — Отец, — раздаётся с хрипотцой, — оружие, проституция, наркотики – всё, как мы любим, и всё, как ты нас учил,— отпивает, — у нас все работает, как отлаженный механизм, не нужно беспокоиться. Хосок ухмыляется, смотрит на отца, тот спокоен. Пока. — Я бы не был так уверен, Чонгук, — Бэкхён подаёт голос, — с завтрашнего дня на вас свалится весь клан. — И мы возглавим его, не переживай, — Хосок предвосхищает этот день. — Кланом Ким уже два года управляет сын Хуана, и он не его отец, он сильный игрок, нужно быть осторожными, — в глазах Бэкхёна непонятная смесь, сыновья не могут прощупать ее. Это не может быть страхом. — Я не думаю, что он чем-то отличается от других наших врагов, — Чонгук изменился. Из застенчивого школьника альфа превратился в решительного, жестокого главу картеля. Страх слегка охватывает Бэкхёна от властного голоса сына. — скажу тебе больше, под нашим руководством мы уничтожим его и его клан, сожжём Агдам до тла, побережье будет нашим. — Ты изменился, Чонгук, — щурит глаза отец, — но я не удивлён, узнав о твоих мерах подчинения. Не нужно так, сын мой, тебя должны уважать, твоя власть не должна зиждиться лишь на страхе твоих подчиненных. — Если бы ты наблюдал внимательнее, а не ахал от моих методов, то знал бы, что все казни посвящены врагам моего картеля. Своих людей я ценю и уважаю, одариваю их очень щедро. — Я надеюсь, что так оно и есть. Хосок, я знаю о твоём бизнесе, но тоже будь менее жестоким. Мы с папой не растили из вас мясорубок для нарезки человеческих тел. — Но мы сыновья Красного Дракона, у нас не было выбора, — на губах Хосока появляется непонятная улыбка: то ли он и правда улыбается от чистого сердца, то ли засадит нож по рукоять в сердце, — на самом деле, правда, не переживай, это ты замечаешь, потому что ты из этой сферы, но для СМИ мы благодетели, я вот недавно детский дом отстроил, все готовы целовать мои пятки, Чонгук финансирует фонд для онкобольных детей, мы святые, отец, — Хосок расставляет руки в разные стороны, взгляд поднимается к потолку, альфа изображает ангела, а после смеётся от удара Чонгука в плечо. — Святой, вас вызывает земля, — братья начинают смеяться, а Бэкхён массажирует виски. Его сыновья все те же дети. — Ладно, давайте серьезно, — отец сосредоточенно смотрит в окно, — у клана Ким есть оружие, человек, его называют гайдзин клана Ким. Никто не знает откуда он взялся, но подставных моих детей убил именно он, — альфы смотрят на отца непонимающе, — выжавшая тогда охрана говорила, что из руки человека выходили белые ножи, он ими управлял, втыкал в тела, а потом ими же перерезал глотку. Я все эти годы пытался выяснить, кто это, что это. Но лишь узнал, что оно находится под полной протекцией клана Ким. После убийства подставных детей ещё десять лет находились тела с подобными ранениями. Потом убийства утихли, я подумал, что может быть этот человек умер или ещё что-то. Но уже, наверное, пять лет снова периодически находятся такие тела, — Бэкхён снова трёт виски, прикрывает глаза, — Когда сын Хуана стал главой, человека с непонятным оружием стали видеть чаще, но потому что он сам позволял, мы смогли узнать немного о нем по словам одного из выживших после очередного столкновения. Тогда альфа, простой снайпер, прибежал в штаб и начал говорить, что на них, отряд из тридцати человек, напал один он. У него были серебряные волосы, одет во все белое, на шее красный платок, левая рука кровоточила и из неё появлялось тысяча мелких белоснежных ножей, которые за секунду попали прямо в сердца всего отряда. Он оставил в живых одного, того кто прибежал к нам, но на шее он установил маленькую гранату и, кажется, микрофон, он услышал, как снайпер доложил немного о нем, а потом нажал на детонатор, его мозги запачкали мой пиджак, — альфа морщится, сыновья издают тихий смешок, — из всего описания можно сделать вывод, что это омега, потому что очень худой и низкий, но запаха нет, может быть неординарный бета. Его оружие это результат работы Пак Хенина, учёный лаборатории Кимов, вживлял в людей яманаковские клетки, чтобы у тех внутри вырастали дополнительные кости в виде оружия, но его подсчёты были немного неверны и эти люди буквально взрывались от раковых образований через пару недель, после того как международный союз государств вмешался и потребовал избавиться от всего оружия, я лично избавился от всего, что у нас имелось, клан Ким тоже. Но этот омега или бета, — отец раздражительно машет рукой в воздухе, — доказывает обратное, что оружие они не уничтожили и то, что он не взорвался от рака, а живет уже припеваючи двадцать с лишним лет. Так что узнать все о гайдзине клана Ким и уничтожить его - это ваша первостепенная задача. — Просто убить, — Чонгук откидывается на спинку дивана, уставший от длинного рассказа отца. — Не просто, Чонгук, — повышает голос отец, — его оружие всегда при нем, он им управляет. Может вас убить одной мыслью своей. Нужно быть осторожными! — Отец, никто не отменял снайперов, гранаты, ядовитый газ, — пальцы гнутся с каждым перечислением, — а вообще, я очень хочу увидеть его. Посмотреть на оружие. Может и нашему клану оно нужно. — Ладно, Чонгук, успокойся, — подаёт голос Хосок, — Отец, мы тебя поняли, будем осторожны. Во сколько завтра ты собираешь совет директоров, а потом людей клана? — В десять, а клан в шесть вечера, — вспоминает старший. — Давайте тогда завтра встретимся в десять, я очень устал, а мне ещё нужно доехать до пентхауса, — Хосок поднимается с дивана, поправляет брюки и идёт к выходу. — Ты не останешься в особняке? — Нет, мне нужно подумать, как обезвредить клан Ким и их гайдзина наедине с собой, — Хосок улыбается и открывает дверь, скрываясь за ней. На самом деле, хоть и оба сына унаследовали от отца его мышления, но Хосок переплюнул в этом и отца, его безупречная преступная сеть никогда не стопорилась, работала отлажено, как механизм часов. Его чистейшие ходы на шахматной доске жизни затыкали всем рты и заставляли восхищаться. Даже личную жизнь он устроил так, что она работает на него. И сейчас он и, правда, нуждался в уединении, чтобы расчертить план действий для уничтожения противника и его туза в рукава. Никто не сомневался, что план будет идеальным, отточенным словно марш, поэтому спокойно отпустили альфу. — Я, пожалуй, тоже поеду, — Чонгук обнимает отца, — до завтра, отец. — Берегите себя, мы с папой вас безумно любим. — И мы вас, — слетает с губ, когда ручка двери уже провернулась под большой ладонью. Бэкхён, оставшийся совершенно один, вновь наливает виски в бокал. Всё. Его финиш. Красный Дракон сложил полномочия. Теперь остаётся лишь молиться, никогда не верующему в Бога альфе, за своих наследников, чтобы шальная пуля или белоснежный нож не нашли их раньше времени. Бэкхён с Бомгю уж очень постараются в тылу защищать своих детей невидимым щитом, созданным из их любви и заботы. Вся жизнь альфы крутилась возле судьбы клана, теперь можно выдохнуть и пожить для себя, радоваться солнечным утрам, подолгу обниматься со своим омегой, находиться в ожидании внуков. Всё. Его партия наконец-то подошла к концу. Она длилась слишком долго. Теперь на доске остались лишь красные фигуры.***
Хосок только открыл входную дверь, как помещение заполнил тёплый мягкий свет. Альфа проходит в гостиную, расстегивает манжеты рубашки, переводит взгляд на сидящего за банкеткой у рояля омегу. Изящные пальцы начинают перебирать клавиши, по помещению разносится мелодия, она нарастает и нарастает, Хосок, облокотившись о стену, наблюдает и слушает, руки гостя порхают, все быстрее и быстрее, губа закушена, глаза сосредоточены, набирается неимоверная скорость и наконец все резко обрывается. Омега глубоко вдыхает, закрывает крышку, и не поднимает глаз на пришедшего, лишь рассматривает свои руки. Хосок обводит сидящий силуэт нечитаемым взглядом, а после стягивает пиджак и хрипит: — Зачем ты здесь? — Я пришёл попрощаться. — Что? — Я пришёл попрощаться, — повторяет, — через неделю я возвращаюсь домой, — омега встаёт, шелковая небесная блузка струится по телу, открывает вид на горло, на запястье намотан тоненький мягкий шар, альфа узнаёт его, — мы знали, что так будет, ладно, давай не будем драматизировать или устраивать комедию, — он подходит слишком близко, кладёт руки на грудь Хосока, играется с пуговицами рубашки, — через неделю мы официально станем врагами, — омега приподнимается на носочки, губы мягко касаются других, по телу разносится разряд тока, мягко, медленно, чтобы до конца жизни помнить эти секунды, которые затапливают нежностью, альфа не выдерживает, обвивает тонкую талию, прижимает к себе, ткань мнется под сильным давлением, чтобы впечатать в памяти, в себе этот миг навсегда, чтобы, стоя на одре смерти, ни о чем не жалеть, а лишь помнить эти секунды. Мало. Хосоку катастрофически мало этих губ, тела, смеха и искрящихся глаз. Но он не готов бросить клан ради спокойных пробуждений по утрам, шуток у плиты и может быть топота маленьких ножек. Их союз изначально был неправильным, порочным, но судьба решила поиздеваться над двумя вечно одинокими душами, соединив их в одном городе, в одной подворотне. Им бы забыть всю опасность, но как ее забыть и не замечать, если она таится в лицах друг друга. Омега мягко отталкивает и прекращает поцелуй, шарф на руке легко разматывается и ложится на мощную шею, — Прощай, Чон Хосок. Легкие шаги раздаются по всей квартире, невесомые. От Хосока уходит его жизнь, но поймёт он это ещё не скоро. Когда альфа слышит звук закрывшейся входной двери, он позволяет себе зарыться носом в шарф, вдохнуть жасмин и розу, пропустить в каждую клетку, вспомнить и отпечатать на подкорке сознания глубокий мелодичный смех его омеги, игры на рояли каждое утро, вкусные завтраки, страстные ночи и произнести в тишину: — Прощай, Тэ.***
Серые громоздкие тучи полностью захватили небо над Агдамом. По городу туда-обратно снуют люди с различными зонтами, спасаясь от бесконечного дождя. Кортеж из пяти машин мягко останавливается у небоскреба в центре города. От дверцы чёрного роллс ройса до входа в здание выстраивается живой коридор, альфы, вооружённые до зубов. Дверцу машины открывает бета Джун Ги. — Добрый день, господин Пак, — низко кланяется и раскрывает зонт, чтобы ни одна капля не дотронулась до омеги. — С такой мерзкой погодой день не может быть добрым, — пальцы, увитые массивными кольцами, хватают зонт, но тот не поддаётся, Чимин недовольно смотрит на помощника, — Джун Ги, у меня не отсохли руки, я могу сам держать зонт, — в глазах промелькнула угроза, отчего бета разжимает пальцы и хаотично кланяется. Никто из альф не смеет поднять глаз пока Чимин идёт. У всех страх закрался под рёбра и щекочет, шепчет, что смерть идёт сейчас возле них, а не человек. Они это знают, гайдзин им доказал, убив одного из охраны прямо на глазах главы клана, всадил всю обойму в тело бедолаги, даже не стал пачкать своё собственное оружие. — У господина Кима сейчас идёт совещание, закончится через пятнадцать минут, также младший господин Ким приезжает завтра утром, вечером господин Ким назначил вам встречу с сыном министра юстиции, сейчас, пока не закончилось совещание, вы можете пролистать и отобрать кандидатов в наши отряды, — заканчивает бета, тяжело дыша, он будто бежал длинную дистанцию. — Я буду у себя, Джин Гу, подожду окончание совещания там, — заходит в пустой лифт Чимин, оставляя помощника за пределами кабинки, все знают, что омега должен находиться в этом тесном пространстве один, — и приготовь мне чай, жду, — смотрит на часы, — через две минуты. Двери лифта смыкаются, а бета по ту сторону подрывается с места, чтобы успеть добраться на другом лифте до 56 этажа, заварить чай и поставить на низкий журнальный столик в кабинете господина. Чимин открывает дверь своего кабинета, выделенного ему условно, потому что никаких дел в легальном бизнесе у него нет, на этом настоял Намджун, так ему спокойнее, да и омега нашёл свои плюсы в этих стенах – не нужно ждать или врываться в конференц-зал. По пути руки развязывают узел ремня на кожаном чёрном тренче и бросают его на кресло, здесь его всегда встречает непреодолимая тоска, чувство ненужности, а еще погода за окном уместилась в этом городе, не собираясь уходить. Чимин подходит к стеллажу с книгами, которые он собирает, какие-то сам покупает, какие-то ему дарит Намджун со своей огромной рецензией. По правде говоря, ему очень нравятся отвлеченные разговоры со старшим о книгах, наверное, только в эти моменты он забывает, что был рождён машиной для убийств, что распотрошил ребёнка на днях, снёс голову беззащитному омеге, что души то нет в нем. Плохие мысли, как болото, тянут в трясину. Пальцы на правой руке начинают слегка трястись. Психотерапевт Пака говорит, что нужно сразу отвлекаться, а не застревать в этом состоянии на несколько минут, но омега никогда не справляется самостоятельно с этим. И сейчас той кнопкой отключения выступает Джин Гу, тихо стучащийся в массивную дверь, чтобы поставить чашку зелёного чая. — Что нибудь ещё, господин? — Нет, спасибо, — Чимин подходит к столику, чтобы поддеть ручку изящной чашки, — можешь идти. Помощник снова кланяется, идёт к двери, а Чимин, смотря на спину беты, рисует невидимую мишень, один стилет мягко выходит из руки, окропляя красным свитер молочного цвета, и влетает ровно в десяточку, а после стилет внутри тела расцветает маком, задевая жизненно-важные органы, Джин Гу падает лицом в пол. Чай оказался отвратным.***
Намджун ставит последнюю подпись, когда дверь кабинета широко раскрывается, в проёме стоит Чимин. Альфа отдаёт папку с подписанными документами секретарю, тот сразу ретируется, лишь увидев гайдзина. Омега садится напротив старшего в огромное кресло, тот что-то ищет в телефоне. Их тишина всегда приятная, никогда не неудобная. Им комфортно. — Что с рукой? — наконец спрашивает Намджун, кивая на окровавленный рукав. — Да ничего такого, — Чимин оттягивает ткань, та оттого, что мокрая, мерзко липнет к коже, — Джин Гу приготовил мне ужасный чай. Альфа устало прикрывает глаза, а младший смотрим на него с улыбкой. — Эй, ничего страшного не произошло... — Чимин, Джин Гу был идеальным помощником, ты мог и смириться с тем, что чай сегодня какой-то не такой. — Ключевое слово здесь «был», он меня раздражал, — омега перекидывает нога на ногу, — я изначально был против всяких личных помощников, а ты сам настоял, а я сам избавился. Не переживай. Намджун устало потирает шею, напряжённо смотрит на бледное лицо. — Ты молодец, справился с заданием вчера... — Для меня никогда не было очень сложным заданием помучать нескольких людей и достать из них нужную информацию... — Но ты переборщил... — Да ладно, серьезно? — Намджун смотрит прямо в глаза, а это не предвещает ничего хорошего, — ну люди вроде живут без селезёнки. — Глаза? — Ну не будет он видеть окружающий мир и что теперь? — Как насчёт сердца? — А, — Чимин задумывается, — тот альфа очень долго разглядывал меня, мне это не понравилось, — выдаёт и делает невинное детское лицо. — Не будь таким жестоким, перестань играться, человеческие жизни - не шутка и не игрушка, — Намджун только после конца фразы понял, что его тон был слишком грубым. Но с лица омеги уже спала улыбка, а глаза налились злобой. — Хуан учил меня другому. — Я не Хуан, Чимин. — Но убиваю я ради тебя. — Ты - часть клана, моего клана, ты должен делать то, что говорю тебе я. — Никто не спрашивал моего согласия на то, чтобы я был частью этого гребаного клана, — серебро спало на глаза, — я блять не выбирал такую жизнь, а раз уж кто-то сделал выбор за меня, то я буду проживать ее так, как хочу. — Живи так, как хочешь, но прекрати убивать всех, кто попадается тебе под руку. — Я хочу! — Чимин. — Просто прекрати каждый раз меня осуждать, я люблю тебя и уважаю, но каждый раз, когда ты смотришь на меня жалостливым взглядом, я теряю контроль над собой! — Не повышай на меня голос, это во-первых, — омега ежится, — во-вторых, мой отец гниёт в земле уже как два года, не нужно его вспоминать и тыкать меня же в своего отца. Я не он. И прошу тебя не выходить за рамки моего приказа, больше никогда. — Ты тоже не святой, Намджун, — Чимин не сдается, — это ты отдаешь мне приказы, цитирую: «распотроши его, как рыбу». — Это фирменное убийство нашего клана, ничего сверхъестественного не вижу, — отвечает альфа. — И я в своих действиях тоже не вижу ничего сверхъестественного. — Когда у тебя следующая встреча с доктором Квоном? — Намджун резко переводит тему разговора. — Завтра, — омега тяжело дышит через нос, но потихоньку успокаивается, вспоминая уютный кабинет своего психотерапевта. Старший потратил очень много сил и времени на поиски того самого, а пока они не увенчались успехом, он после каждого сеанса вывозил тело в чёрном мишке и обнимал Чимина, искупавшегося в крови. — Хорошо, — альфа откидывается на спинку стула, — завтра приезжает Тэхён, тебе нужно его встретить. — Я не нанимался в няньки. — Пожалуйста, Чимин. — Почему он не может приехать сам? Отправь за ним наших парней, — недоумевает омега. Видеться с братом Намджуна – не очень хорошая перспектива для него. — У меня завтра встреча с главой картеля, регулирующее соседнее побережье, я не успеваю, — сквозь зубы говорит альфа, потому что угождать каждому ему надоело, — ты встретишь его и точка, — игнорирует закатывание глаз Чимина, — ты, кстати, сегодня можешь развлечься, у тебя встреча с сыном министра юстиции, можешь отрезать руку или ногу, но оставь в живых. — А ты говорил секунду назад, что жизни людей - не игрушка , — пожимает плечами омега, — Будет сделано, босс, — Пак делает ехидное ударение на последнем слове, изящно поднимается с кресла и идёт к выходу, — Пока, Джун-и. Только услышав в ответ «пока, Чимин-и», омега скрывается за дверью. Эти фразы слышат лишь они, никто больше, только наедине.***
Пилот объявляет о мягкой посадке, погоде в Агдаме и благодарит за полёт. Тэхён оставляет свои прежние чувства примерно на высоте птичьего полёта. Теперь у него новая жизнь. Он спускается по трапу словно модель, вышагивающая по подиуму Парижа. Для него выстроился живой коридор, в конце которого его ждёт Чимин, от этого факта младший Ким раздражительно выдыхает. Подойдя к гайндзину своего клана на расстоянии двух шагов, омега кидает свою сумку водителю. — Где Намджун? — ни приветствия, ни улыбки, прямо в лоб показать своё недовольство. — Как видишь, его нет, — Чимин разворачивается, чтобы сесть в машину, — садись. — Нет. — Почему? — Не очень хочу делить одно пространство с мясорубкой моего брата, — Тэхён знает куда бить. — А я не хочу нянчиться с избалованным двадцатипятилетним ребёнком, — Чимина тоже жизнь научила язвить, — садись! — повышает голос. — Не кричи, Чимин-и, ты такой раздражительный, — театрально вздыхает Тэхён, — видимо, тебя никто не удовлетворяет, вот ты и бросаешься на всех, как собака. — А ты, я вижу, научился профессионально раздвигать ноги перед всеми, — омега буквально выплевывает эти слова и слышит в ответ тихое и злое: «сука», — садись в чёртову машину или ты останешься стоять здесь один. — Я не сяду в одну машину с заклейменным цепным псом своего брата, — в следующую секунду дуло пистолета направлено прямо в лоб Тэхёна, Чимин сильно сжимает его, снимает предохранитель. — Мне ничего не стоит размазать твои мозги по асфальту. — Ты не посмеешь это сделать, — Тэхён заводит руку за спину, теперь голова Чимина находится на мушке пушки омеги. Тишина затягивается, оба кидают злые взгляды друг на друга. Тэхёну страшно, потому что в глазах напротив и, правда, его мозги размазаны по асфальту, но он не подаёт виду, лишь сглатывает вязкую слюну. Чимину не страшно нисколько, смерть у него на коротком поводке, его лучший друг, он и есть смерть. Охрана вокруг напряжена до предела, один лишний шаг, вдох, шевеление и они станут жертвами двух психопатов. — Убрали пушки! — кричит Намджун, выходя из подлетевшего мазерати, Чимин первый опускает руку, но продолжает прожигать взглядом лицо напротив, альфа подходит к брату, обнимает и целует в висок. Тот льнет к нему, ищет защиту, — Привет, Тэхён-и! — Привет! Я... — Поговорим дома, — Намджун переводит взгляд на Чимина, — ты идёшь в мою машину, ты, Тэхён, едешь на этой. Гайдзин идёт к мазерати, а Тэхён остаётся вновь в проигрыше. Его брат снова не выбрал его. В тишине салона Чимин ядовито усмехается, произносит: — Тэхён ведь прав, я заклеймённый цепной пёс, принадлежащий тебе. Намджун оставляет это без ответа.