Оно того стоило

— Ну, не делай такое лицо. Они сидели в душной темной комнате, только вдвоем. Свет исходил от торшера в углу помещения, в доме тихо-тихо. Паша сидел, обняв аккордеон, длинные волосы падали на лицо, закрывая обзор. Юра сидел напротив на шатающемся стуле, что на ладан дышит уже давно. Паша непонимающе вскинул брови, смотря на скрипача. — Ты будто расстроен, — поясняет Музыченко, откладывая свой инструмент в сторону, — или злишься на меня. Репетицию они закончили давно, будить друзей, которых они замучили сегодня, не хотелось. Паша пожимает плечами. — Я не расстроен, — он ерзает на пуфике, на котором сидел, — и даже не зол на тебя, как ни странно. Они поднимаются одновременно, синхронисты, конечно. Паша развязывает свой халат, выдыхая устало. Собирает волосы в хвостик на макушке, смотрит своими голубыми глазами на Юру, а взгляд тяжелый, будто просящий о чем-то. В воздухе летали пылинки, диван ужасно скрипел, очевидно, он ровесник Паши. Оконная рама скрипит, никто не осмеливался двигать ее лишний раз, а небо заволокло тучами. Обои ободрались, чья-то футболка висит в миллиметре от пола на стуле, на фортепиано облупился лак, пора постирать носки — и еще тысяча и одна деталь, замеченная Пашей в этот вечер, пока он избегал Юриного взгляда. Хоть записывай, столько всего интересного вокруг, а черные глаза Юрий Юрича ну совсем не манят, вот еще, искать скрытые смыслы, пытаться понять чужие заморочки. Сдалось ему это? — Паш, — Юра качнулся к нему, скорее инстинктивно, ища в нем что-то. Коснулся его локтя, не сжимая даже. Чуть присел, пытаясь в глаза заглянуть, понять, о чем же он думает. Вторую руку в карман прячет, не хочется это все опошлять лишними движениями. Момент интимнее, чем любая другая существовавшая между ними близость. — Юр, — вторит ему шепот. А в носке дырка, у Юры глаза чернющие, как пропасть, и на стенах краска, а не обои. На небе звезды, и Паша держит Юру за руку. Спокойной ночи.