Сплетая отсечённое

— Ты не сказал мне, после всего что мы пережили вместе! Киллиан смотрел на неё, и ему хотелось горько рассмеяться в ответ. Или зарычать. Или… Нет, Джонс, пожалуй, не знал, что ему хочется сделать, чтобы выплеснуть всю боль, терзавшую его изнутри, подобно кошке в руках умелого палача. Хотя так паршиво, как сейчас, Киллиану не бывало даже на корабле проклятого Сильвера. — Как ты мог усомниться во мне после всего что с нами случилось? — снова раздался голос Эммы. Интересно, вопрос был риторический? Или Эмма действительно думает, что так легко прийти к своей невесте и сказать ей что-то вроде: «Прости, я убил твоего деда»? Эмма говорила что-то ещё, но Киллиан наконец вклинился в поток болезненной укоризны: — Эмма, дело не в том, что я усомнился в тебе. Дело вообще не в тебе! Дело во мне! Как я смогу сидеть за одним столом с твоими родителями и смотреть им в глаза после того что сделал?! Как ты себе это представляешь? Да, я боялся тебе сказать, хотел тебе сказать и боялся. Я со стыда сгорал! И вот, я пришел к тебе, собрав всё мужество, что у меня было, и собирался…. Собирался покаяться, Нептун меня разорви. И оказалось, что ты уже нашла кольцо и… Эмма, я трус. У меня не хватило мужества разрушить наше счастье. Своими руками лишить себя всего, что у меня есть. У нас есть! — Дело не в том, что ты сделал! Дело в том, что ты не пришел со своими страхами ко мне. Ты скрыл от меня то, что тебя гложет! Услышав это, Киллиан опешил. То есть эту женщину не напрягает, что он укокошил её деда, просто потому что он — жестокий ублюдок. Но напрягает, что он об этом не сказал. Не то чтоб Киллиан, проданный в рабство собственным папашей, что-нибудь знал о семье и отношениях. Да и какие у него отношения до Эммы были, стыдно вспомнить. Доступные портовые девки, служанки. Хотя вспоминать, пожалуй, не стыдно, а вот сыну Эммы не расскажешь. И не потому что Эмма возмутится, а потому что вторая мать пацана оторвёт ему голову к чертям. В общем, самыми близкими к понятию семьи были его отношения с Милой. Но интуиция подсказывала Джонсу, что их с Милой союз был очень далек от понятия традиционной семьи. Хотя бы потому, что в традиционных семьях скромные жены ждут добропорядочных мужей дома, а не ломятся впереди всех, окутанные пороховым дымом и вооруженные пистолем с хриплым «На абордаж!». Черт, да Мила, как оказалось, была пираткой до мозга костей. И Киллиан любил её отчаянную храбрость. Видят боги, очень любил. Но то, что сейчас говорила Эмма, никак не укладывалось у мужчины в голове. Было в этом отношении что-то нездоровое. — Мужчина, которого я любила, знал, что мы ничего не скрываем друг от друга. Он знал, что мы решаем проблемы вместе. Когда ты поймёшь это, тогда и поговорим. Эмме было больно, и Киллиан видел это по её лицу, слышал в голосе. И чувствовал вину. Эмма достойна того, чтобы рядом с ней был человек, который не будет лгать ей, это правда. Именно поэтому, когда холодные тонкие пальцы коснулись его руки, вкладывая кольцо в ладонь, он молча принял его и, проводив Эмму, поднявшуюся на второй этаж, взглядом, вышел, тихо закрыв за собой дверь. Эмма услышала, как замок негромко щёлкнул, и выдохнула. На душе было пусто. Отвратительно пусто. *** Хмурый насупленный Киллиан шел по улице, не глядя по сторонам. Ноги сами отнесли его в порт. Всё верно. Лишь море его всегда ждёт. Море и корабль. Только вот сейчас это вовсе не радовало. Прислонившись к перилам, он уставился на воду, ставшую от мороза темной и слегка тягучей. Выходить в море сейчас было бы безумием, в это время капитаны уже ищут своим красоткам зимние стоянки. Но Киллиану нужно снова отыскать мужчину, которого полюбила Эмма, стать достойным её. А иного способа для этого, кроме плаванья, он не знал. Море всегда зализывало его раны, щедро залитые ромом. И, может быть, в этот раз Киллиан Джонс сможет подпрыгнуть достаточно высоко. Снег медленно сыпался с неба, и белые хлопья оседали на волосах. Отражение пирата, смотревшее на него из воды, выглядело поседевшим. — Киллиан! Мой мальчик! — было время, когда Джонс за такой покровительственный тон проткнул бы горло говорящего. Не то чтобы теперь у него вовсе не возникало такого желания, но в Сторибруке приходилось прогибаться под чужую мораль. Или, может быть, он поумнел? Мужчина повернулся к Немо: — Вы всё еще собираетесь отплыть? — прямо спросил он. — Да, сегодня, как спустятся сумерки. Киллиан фыркнул, не удержавшись. Какого черта все сказочные герои так любят драму? Но какая ему разница. — Твое предложение ещё в силе? Если да, я бы хотел присоединиться к твоей команде. — Но я думал, что…. — Мне нужно попытаться стать достойным женщины, которая согласилась дать мне семью. Может быть, Наутилус поможет мне в этом. Немо помолчал, пронзительно глядя на Киллиана, чуть заметно подрагивающего под порывами ветра. Черная кожаная куртка была для конца ноября слишком тонкой. — Что же, капитан Крюк всегда будет на борту Наутилуса желанным гостем. Жду тебя вечером, если, конечно, ты не передумаешь. — Не передумаю, — сжал зубы брюнет. Когда на город опустилась темнота, Наутилус погрузился в глубину и покинул порт Сторибрука, унося из города Киллиана Джонса, который впервые за свою долгую жизнь не был уверен в том, кто он и для чего живёт, но собирался сделать всё возможное, чтобы найти ответы на эти вопросы. *** Утром Эмма, не сомкнувшая глаз, первым делом попыталась дозвониться Киллиану. Не за тем, чтоб говорить, потому что о чем им говорить, после того что произошло? Скорее, из потребности убедиться, что со вчерашнего дня её… хотя нет, уже не её, видимо. В общем, хотелось убедиться, что Крюк, получивший от ворот поворот, не натворил чего-нибудь непоправимого. С него станется, учитывая, что он угрожал спрыгнуть с городской башни. Нет, нельзя его винить, на него действовала Тьма. Хотя на Эмму она тоже действовала, но она не шантажировала Реджину самоубийством. Да и вообще не выпрашивала её внимания! Стоп, а Реджина тут при чем? Ладно, забыли. Свон прекратила терзать несчастный сотовый и отправилась на Роджер. Корабль встретил её тишиной, нарушаемой только свистом ветра в снастях и поскрипыванием досок палубы под ногами. Крюка не было. Как и его вещей. Он сбежал. Чертов пират попросту сбежал, не оставив ни письма, ни записки, ничего не объяснив. Эмма тяжело опустилась на шконку и вздохнула, запуская пальцы в волосы. Он сбежал, ебись оно всё! А ей теперь объяснять это родителям! Под ложечкой противно заворочался страх. Хорошо было бы просидеть в этой каюте до второго пришествия и не отвечать на вопросы Снежки, которые возникнут непременно. Свон потянулась к сундуку, прикрученному к палубе, и открыла его. Пить с утра — идея отвратительная, но ей сейчас это необходимо, прежде чем говорить с Дэвидом. Женщина невесело хмыкнула, отхлёбывая из пиратской фляги. Конечно, логичнее, казалось бы, поговорить сначала со Снежкой, но, черт бы её подрал, Эмма собирается откладывать разговор с матерью так долго, как это возможно. Не говоря уже о том, что Снежка, благодаря стараниям королевы, недоступна. Папа хотя бы не станет изводить её жалостливыми взглядами. Наверное, не станет. Раздраженно вздохнув, Эмма сошла на пирс и медленно потащилась к родителям. Для того чтобы постучать, понадобилась пара нервных выдохов и добрых пять минут, потраченных на изучение деревянной двери, покрашенной потускневшей краской. Спаситель она или нет, в конце концов? Она сможет всё объяснить отцу! Не съест же он её. Эмма тихо постучала, в глубине души надеясь, что Дэвид просто не услышит. Вселенная её надежд не оправдала. Прекрасный принц открыл дверь и радостно улыбнулся дочери: — Эмма, заходи! Я как раз готовлю завтрак. — Спасибо, пап, я не голодна, — Свон мысленно отметила, что называть Дэвида «папой» ей не в пример легче, чем декларировать свои родственные отношения с Белоснежкой. Дэвид нахмурился, разглядывая смурную физиономию дочери, которая уже успела взгромоздиться на стол, привычка, которая неизменно ввергала Снежку в состояние вселенской скорби, потому что «Леди не сидят на столах!». Дэвид же напротив, только улыбался каждый раз. Привычка дочери позволяла ему представить, каким Эмма была невоспитанным сорванцом в детстве, которого он не увидел. — Эмма, Спасителям нужно есть нормально, чтобы были силы на всякие спасительско-шерифские дела. — Пап, мне не три года, — ухмыльнулась блондинка. Откровенно шутливый тон отца на пару минут поднял настроение. — Знаю, но ты всё ещё мой детёныш, которому есть всё равно нужно. Ты когда ела нормально в последний раз? Эмма задумчиво подняла взгляд: — Вчера в обеденный перерыв я заходила к Бабуле. Но Генри я кормлю, честно. Дэвид многозначительно закатил глаза и вбил в миску ещё три яйца: — Генри с голоду не умрёт с такой матерью, как Реджина. До её кулинарных шедевров нам с тобой расти и расти. Но тебя-то у Реджины нет причин кормить. Грибы в холодильнике. Порежь. Никто никуда не пойдёт, пока мы не поедим. Кофе или какао? Эмма рвано выдохнула, и Прекрасный отставил миску с омлетом, тревожно глядя на дочь: — Та-а-а-ак, — протянул он. — Кажется, никакого кофе. А вот ромашковый чай подойдёт. Эмма, что случилось? — Пап, что ты знаешь о гибели своего отца? Дэвид помрачнел: — Его убили солдаты Георга. — Не совсем так…. Пока Эмма рассказывала, Дэвид метался по кухне как заведенный: — То есть он убил моего отца, и ему не хватило смелости даже самому мне рассказать? Он прислал тебя?! — Хуже, пап. Он уехал из города. Замерев, Прекрасный несколько секунд смотрел на дочь. Потом сел на стол рядом с ней и притянул к себе: — Ох, Эмма… мне жаль. Но мы справимся, я обещаю. Эмма вздохнула: — Пап, что я им всем скажу? Дэвид помолчал, потирая подбородок: — Ну.… Думаю, Реджину его отъезд огорчит не слишком, она Киллиана откровенно не любит. — А Снежка? Она же мне все уши прожужжит о том, как ей жаль. — Эмма, мама тебя любит. Хотя вынужден признать, что иногда ей не хватает такта. Хм… вот что, я ей сам скажу. — Как? Вы же спите по очереди. — Эмма, ты недооцениваешь технический прогресс, честное слово. А больше, вроде как, никому объяснять не нужно. — Роланд, — напомнила Эмма мрачно. Дэвид спрыгнул со стола и, достав из холодильника ветчину, грибы и помидоры, принялся нарезать их в задумчивом молчании. Всё верно, ещё был Роланд, мальчонка, оставшийся сиротой и живущий теперь с Зелиной. Ребёнок, до которого никому не было дела. Нет, разумеется, и Зелина, и Реджина заботились о нем, но, заваленные магическими проблемами Сторибрука и интригами Королевы, сёстры Миллс зачастую не могли уделять ребёнку внимания. Сказать, что обитатели Сторибрука были удивлены, когда досугом Роланда стал заниматься Киллиан Джонс, значит не сказать ничего. Реджина ядовито заявляла, что пирата, пропахшего ромом, нельзя подпускать к детям, Зелина морщила нос и беззлобно фыркала, называя моряка наседкой. Снежка щебетала что-то о том, каким Крюк станет замечательным отцом. Дэвид, впервые увидев, как в кафе входит Джонс с ухватившимся за металлический крюк пацанёнком, вопросительно посмотрел на приятеля. Тот неловко буркнул что-то вроде: «Парень остался сиротой, потому что его безмозглый папаша потащился за мной в ад вместе с остальными». Прекрасный не стал смущать Киллиана дальше и просто кивнул. С тех пор по вечерам в парке Сторибрука начали появляться бывший пират и прекрасный принц, гуляющие с детьми. Эмма ничего не спрашивала, но за опеку над Роландом Киллиану была благодарна. Потому что помнила, каково быть никому не нужной, когда тебе всего восемь. И больше того, осознавала, что Киллиан навёрстывает с Роландом то, что упустил в собственном детстве. Это Эмме было понятно и близко. Да что скрывать, Спасительница чувствовала вину за смерть Робина. Вину, смешанную с мучительно-острым стыдом, который не позволял ей самой делать то, на что Киллиану хватило мужества. И она даже молча сносила намёки матери о внуках. Итак, несмотря на язвительные колкости сестёр Миллс, Киллиан приходил к дому Зелины примерно четыре раза в неделю, забирал Роланда и вел себя как образцовый воскресный папа. Он учил ребенка рисовать, водил на Роджер и рассказывал, как пользоваться всеми мудреными навигационными приборами, удил с малым рыбу и кажется, чувствовал себя вполне комфортно в роли няньки. И как сказать Роланду о том, что «дядя Киллиан» уехал, Дэвид не представлял. Особенно если учесть, что пару недель назад он пытался объяснить зарёванному мальчику, что папа не обижается на него за то, что Роланд ходит гулять с дядей Киллианом. Дэвид молчал, пока не выключил омлет и не разложил его по тарелкам: — С Роландом я тоже сам поговорю. А теперь вспомни, что «люди придумали стулья!» — он очень похоже передразнил Снежку. — И дай мне накрыть на стол. Бегство Киллиана — отстой. Но разговор с отцом немного облегчил боль Эммы. Она слезла со стола и обняла Дэвида, уткнувшись ему в шею: — Спасибо, пап. В участок отец и дочь пришли сытыми и почти спокойными. Хотя Эмма всё ещё была мрачнее тучи.