Сплетая отсечённое

Киллиан вёл манёвренный тендер, купленный в небольшом портовом городке, изредка сверяясь с компасом. Пребывание на Наутилусе оказалось хоть в чём-то полезным — карты, которые пират изучил на корабле, были современными и очень подробными. Путь его маленькой команды лежал к Драконьему острову. Больше вариантов один чёрт не было. Правда, если драконы откажутся им помочь, дело — швах. Можно, конечно, поискать один город, в котором, по слухам, живёт маг, но Джонсу не верилось, что сил колдуна окажется достаточно, чтобы открыть портал. Магия драконов представлялась более надёжным вариантом. Пальцы, лежащие на штурвале, накрыла смуглая ладонь: — Ты обеспокоен. Киллиан нервно заржал, но быстро взял себя в руки. — Ну да. Обеспокоен. — Думаешь, драконы нас сожрут? — флегматично уточнила женщина. — Надеюсь, нет, они нас отпустили, даже когда идиот Немо им угрожал. Сейчас-то мы куда менее агрессивны. — А что тогда? — Понимаешь, Мэриан, я обещал Ван Страатену доставить тебя домой. Но я кое-что понимаю в магии. Временная материя параллельных реальностей… непредсказуема. — Ты не можешь точно сказать, как долго мы плаваем? Я тоже об этом думала. — Ага. Нам повезёт, если в Сторибруке прошла пара лет. Но может статься так, что мы застанем Роланда дряхлым стариком или не застанем вовсе. Получится, я его предам, тебя подведу и клятвы не сдержу. — И тогда Голландец тебя достанет. — Да какая разница. Мэриан, я ведь обещал мальчишке вернуться. — И ты делаешь всё, чтобы выполнить обещание. Давай надеяться на лучшее, — Мэриан сжала руку мужчины. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее восхищался Джонс её силой и спокойствием. Мэриан не упала в обморок во время казни, разве что заметно побледнела и до крови прокусила губу. Самому Киллиану до сих пор снились кошмары, несмотря на то что воспоминания Родерика мужчина зачитал до дыр. *** ….Разумеется, Лиама и его спутников поймали. Сбежать с Голландца ещё никому не удавалось. В этом Ван Страатен походил на Пэна. Голландец был миром проклятого моряка, как Неверленд — вотчиной Питера. И только капитан решал, на какую длину отпустить цепь, которой скованны с кораблём он и его команда. Беглецов даже искать особо не пришлось. Киллиану повезло. Нет, не в том, конечно, чтобы наблюдать мучительную агонию брата. Но в первый и, Джонс был уверен, в последний раз довелось ему видеть, как капитан и его корабль становятся единым целым. В той погоне было неясно, мчится Голландец сам, повинуется штурвалу или Ван Страатен, руководимый голосом судна, вращает румпель. А потом была казнь. Ни виселиц, ни окровавленных тесаков, ни доски или протаскивания под килем. Был холодный голос капитана, липкий запах чужого животного ужаса и быстрое разложение. Корабль выпил беглецов дочиста за какие-нибудь полчаса. Они гнили заживо, а команда смотрела, не смея пошевелиться. Не потому что моряков удерживали силой, а потому что ноги приросли к трухлявым доскам палубы. Через час кости беглецов имели такой вид, будто жарились на солнце и ветру лет двадцать. Подобной смерти Киллиан и врагу не пожелал бы, хотя увидеть на месте Лиама их общего папашу не отказался бы. Плюс в этой показательной расправе был один — сбежать больше никто не пытался, а Джим, у которого один висок поседел, кажется, начисто потерял вкус к геройствам. Сожалел ли Киллиан о смерти брата? Нет, ни секунды не жалел. Мальчишка не был ни семьёй, ни командой, ни молокососом, вызывающим жалость, как Джим. Он был достаточно взрослым, чтобы обдумывать свои поступки и отвечать за последствия. А через двое суток после казни, которые пират провёл в общении с Мэриан, потеряв всякую надежду когда-нибудь обнять их общего мальчика, состоялся тот самый разговор в капитанской каюте. — Вижу, вы с моей гостьей поладили, — начал Ван Страатен. — Гостьей? — прищурился Киллиан, — Я думал, она ещё одна пленница корабля. — Нет, Мэриан — моя гостья, хотя наше общество её и не радует. — Гости приходят и уходят, когда им вздумается. Она тоже сможет… покинуть твой радушный кров… живой? Ван Страатен серьёзно посмотрел на Джонса. — Думаю, ты в курсе, что я не могу лично сопроводить прекрасную даму на берег. — Но ведь Родерика отпустил, если легенды не врут. — Нет, не врут. Но Леди Мэриан не могу просто выбросить за борт, даже если, по счастливой случайности, она умеет плавать. Джонс иронию оценил. Если бы сам Киллиан оказался на месте капитана, далеко не факт, что у него сохранилась бы способность шутить. Через столько-то веков безнадёги. — Смею предположить, что твоя забота вряд ли продиктована человеколюбием. Ван Страатен холодно расхохотался. — Разумеется, нет. Что ты знаешь о моём проклятии? — То же, что и все. Тебе никогда не обогнуть Мыса доброй надежды. Это наказание за твою гордыню. — Верно. Но это не всё. Проклятие моё зародилось не столько от гордыни, сколько от алчности и похоти. Когда я выходил из порта в последний раз, ко мне на борт попросились пассажиры — накануне обвенчанные муж и жена. Они спешили уехать из страны, как я понял по обмолвкам, поженились тайно и теперь бежали от гнева родни. Молодожены обещали щедро заплатить за проезд. Я согласился и, видя их страх передо мной и командой, поклялся святым крестом и своей удачей, что на борту моего корабля они будут в полной безопасности. Мы вышли из порта утром, а к полуночи молодой дворянин был убит, а девица разделила со мной ложе. Не по доброй воле, разумеется. Деньги и драгоценности достались команде. Мария Веласко де Лара — так её звали. Гордая испанка оказалась ещё и по-настоящему набожной. Не перенеся бесчестия и горя, она бросилась за борт, успев проклясть меня и мой корабль. Ван Страатен, погруженный в собственные воспоминания, молчал какое-то время. — Проклятие наложилось на клятвопреступление? — уточнил Киллиан. — Верно. Когда воды сомкнулись над её головой, хляби небесные разверзлись над нами и глухую ночь прорезал столб света. И в грохоте грома раздались слова, объявившие мой приговор. Мне суждено бороздить моря, пока на борту не появится женщина, которую я сначала выручу из беды, а потом обеспечу безопасное возвращение домой. — Ею стала Мэриан? — Да, судно до Сперополиса — города, в котором она надеялась найти колдуна, — способного отправить её домой, потерпело крушение. Кроме неё, никто не выжил. — Ты хочешь, чтобы я проводил её? — Это ещё не всё. Провожатым действительно должен стать мужчина. — Мужчина, который...? — Мне нравится, как быстро ты схватываешь. Мужчина, который поклянётся доставить её домой в целости и сохранности и отдаст мне свою способность зачать ребёнка. — А без детей тебе проблем не хватает? Капитан призрачного корабля снова рассмеялся, но резко помрачнел. — О нет, дети как раз — значительная часть проблемы. Как оказалась, Мария успела понести от своего новоиспеченного мужа, и на меня легла не только смерть четы, но и убийство нерожденного, который должен был стать великим подвижником веры. За это у меня отняли способность оставить на земле своё продолжение. Но одним из условий искупления является именно это. Я должен найти женщину, которая добровольно согласиться выносить моего сына и воспитать его лучшим человеком, чем я. Последнее несложно… Раз в десять лет я могу сойти на берег на три ночи. Ко мне даже возвращается мой прежний облик. Восемь с половиной лет назад я нашёл девушку, которая преисполнилась ко мне жалости. Дело было за малым… — Ван Страатен усмехнулся. — Думаешь, она дождётся тебя? — Не думаю, надеюсь. Надежда — всё, что мне осталось. В ту секунду Киллиан увидел в злом гении моря просто человека, смертельно уставшего от своих грехов. — Хм… Допустим, я соглашусь. Но у меня есть маленькое условие. -А того, что уйдёшь живым, мало? — рыкнул капитан. — Не то чтобы мало, но недостаточно, — улыбнулся Джонс. — И чего ты хочешь? — Немного. Я заберу малыша Джима и Пита. -Нет. Вы уйдёте вдвоём. -Видишь ли, двух жизней вполне хватило бы, если бы не некоторые обстоятельства… Я не просто случайный курьер для ценного груза. С леди Мэриан мы шапочно знакомы, — Киллиан равнодушно улыбался, понимая, что ставит на кон со смертью всё. — Я случайно знаю, куда ей нужно, открою тебе секрет — она не из этого мира. Но тебе невероятно повезло, я примерно представляю, как доставить её домой. А значит, твои шансы на удачный исход сделки увеличиваются. Что касается бесценной способности зачать дитя, мне она не особо нужна и я готов уступить её тебе. Но только на моих условиях. Ты можешь отклонить моё щедрое предложение и даже убить нас всех, но, капитан, мне триста лет, я пожил достаточно и жизнь свою никогда особенно не ценил. Просто подумай, сколько ещё веков ты будешь искать даму в беде, галантного кавалера, не желающего заиметь наследника, — пират насмешливо поклонился, — жертвенную мать. А я прошу отдать всего лишь молокососа и старика, которые даже корабль толком покормить не смогут. — НЕТ! — рявкнул Ван Страатен, яростно ударив кулаком по колченогому, источенному жуками столу. — Вы все подохнете здесь! — Как знаешь, — Джонс пожал плечами и вышел из каюты. Только когда дверь закрылась, мужчина позволил себе выдохнуть и резко покрылся холодной испариной. Колени дрожали. *** Следующие три дня ван Страатен на палубе не показывался, но Киллиан чувствовал, что силы покидают его быстрее, чем раньше. На вторые сутки после разговора Джим провалился в беспамятство и в себя не приходил. Мэриан была бледна, но скорее от тревоги, чем от потери сил. На пятый день Киллиан понял, что игра проиграна. Он поставил всё и продул. Он не сможет вытащить всех. На закате дня мужчина, провожаемый понимающим взглядом Пита, выбрался из своей каюты, держась за поручень дрожащей рукой. Он должен вернуться к своему мальчику и привезти к нему мать. Джонс остановился, вдыхая ночной воздух. Три минуты, которые понадобились ему на то чтоб собраться с силами, решили всё. — Эй ты, — окликнул его холодный голос. Киллиан обернулся. Ван Страатен стоял за его спиной. — Да? — одним богам известно, сколько усилий потребовалось, чтобы голос звучал уверено, а руки не дрожали. — Забирай мальчишку, старика и вчетвером катитесь к дьяволу. Но помни, если ты бросишь её в дороге или причинишь ей вред, сдохнешь безумным и в муках. И да, небольшой ритуал. Сделка была заключена. Не успело отзвучать эхо заклятия, к Киллиану вернулись силы, настолько стремительно, что закружилась голова. Они провели на Голландце ещё два дня, а после их, как когда-то Родерика, выбросили у ближайшего порта. Им просто повезло, невероятно повезло, что упрямство Ван Страатена рухнуло раньше, чем решимость Киллиана. И какое счастье, что Джонсу не хватило сил быстро дойти до капитанской каюты. *** Шёл седьмой месяц беременности Эммы и шестьдесят восьмой день молчания. Ровно столько минуло с того дня, когда Эмма отвергла её. А с момента, когда Свон любезно приютила у себя королеву, прошло почти тридцать три дня. Тридцать три дня, которые Реджина провела в полном эмоциональном вакууме. Она исправно выполняла обязанности мэра. Это было несложно, город источал омерзительную болотную тишину. Злодеи оказались на редкость понимающими и, видимо, решением какого-нибудь антигеройского профсоюза предоставили Спасителю законный декретный отпуск. Обязанности Эммы в участке пару недель назад перехватила Руби. А с волчицей их контакты ограничивались передачей документации, вовремя и аккуратно заполненной. Материнских обязательств у Миллс тоже поубавилось. Генри приходил домой только спать, и то не каждый вечер. Аккуратно звонил, сообщал, что остаётся у Эммы, Зелины, Дэвида или Тилманов. Реджину его частое отсутствие не беспокоило. Проводя время с ней, сын внимателен, открыт, даже ласков. Просто мальчик повзрослел и перестал нуждаться в опеке так остро. Напротив, сейчас он сам учится заботиться о тех, кого любит. А значит, пытается справедливо поделить своё время между тремя, прости Господи, матерями. Да так, чтобы ещё двум дедушкам осталось. С тех пор как Эмма и её злокоролевская половина съехались, распределять ресурсы сыну стало легче. Только для самой Реджины ничего не упростилось. Поначалу, после грандиозного воссоединения, Реджину душили ревность и ярость. Особенно допекала реакция окружающих, более чем положительная, надо сказать. Дэвид был спокоен как море и дружелюбен как Понго, которому чешут пузо. Узнав новость от взбешенной Реджины, Зелина с визгом повисла на шее у улыбающейся Малефисенты. На это мэр попыталась обидеться, но сестра оказалась непробиваема. — А что, собственно, такого? Эмма никогда не скрывала, что считает вас одним целым. Да и о ребёнке… — Зелина неожиданно замолчала, а после продолжила совсем другим тоном. — В общем, сестрёнка, ваши с королевой недопонимания — только ваши. И ты не можешь винить королеву в том, что она ищет тепла и поддержки, а Эмму или ещё кого-то — в нежелании расчленить вас с королевой в своём сознании. Мы вас любим вне зависимости от того, надеты на тебе отжатые у Румпеля кожаные штаны или строгий костюм, решаешь ты городские проблемы с электричеством или купируешь недостаток витаминов в организме Свон, ненавидишь себя за «слабости» или находишь внутренние якоря, несмотря на кажущуюся беспросветность. Словом, Реджина осталась одна и у неё появилось время подумать. Не то чтобы его раньше не было, но когда находишься один на один с собой, сложно отмахиваться от очевидного. И оно, это очевидное, оказалось неутешительным. Она так долго гналась за искуплением и белым плащом героя, что не заметила, как не просто разделила себя надвое, а растворилась в собственных и чужих неоправданно завышенных ожиданиях. Да так, что от Реджины Миллс ни черта не осталось, кроме отглаженного и безликого делового костюма, мрачного взгляда и обиды, когда-то на Эмму, королеву и остальных, теперь, после долгих часов одиноких раздумий — на собственную глупость. Уже многие месяцы с ней нет королевы. И что? Стала она от этого счастливее, нашла себя? Обрела цель? Нет. Без королевы почва уходила из-под ног всякий раз, когда Реджина пыталась принять очередное решение. Пока была рядом Эмма, можно было уцепиться за надёжную руку Спасителя и притвориться, что твёрдо стоишь на ногах, убедить себя, что никто не замечает, что ты лишь потерянная выцветшая оболочка. И каким самовнушением себя ни пичкай, как обезболкой, не получишь ничего, кроме побочных эффектов, главный из которых — ненависть к себе — какой сюрприз. А королева? Что мэр чувствует к ней? Реджина долго искала в своём сердце ненависть или гнев, хоть что-то из привычных эмоций, которые помогли бы ей удержаться на плаву. И не находила. Ничего не могла отыскать, кроме глухой тоски, пустоты и страха. Страха, что, выпив сыворотку Джекилла, отсекла от себя что-то необратимо важное. Ещё одним фактором, который помогал переосмыслить сплит, была спящая Белоснежка, какое счастье, что она спит! Буквально пару месяцев назад Миллс устыдилась бы этих мыслей и подобно домашним эльфам из любимого сыном, Роландом, Эммой и Зелиной мира Поттерианы билась бы, по крайней мере, мысленно, головой о стену, приговаривая: «Плохая, плохая Реджина». Теперь же без вечного рефрена милой падчерицы о том, что королева — чудовище, её надо победить и забыть, что когда-то Реджина была единым целым с «чудовищем», женщина могла выдохнуть и увидеть, что без королевы ей плохо, больно, одиноко. Как если бы отсекли часть души. Её словно пропустили через хитроумный сепаратор. Только безумным хирургом была она сама. И что теперь? Выводы и осознание это прекрасно, только куда теперь со своим великомудрым прозрением? То, что ей нужна королева, ещё не значит, что та Реджину примет. Её злокоролевская часть вполне научилась жить самостоятельно, а теперь ещё обрела поддержку сына, и Эммы, и Зелины, и даже Дэвида — всех, кто для них обеих важен. А сама Реджина предложить королеве не может ни-че-го. Не поступать же в самом деле совсем как мудак. Я, мол, наворотила дел, но давай их вместе разгребём по старой памяти. Нет, ломиться с вдохновенным «Я всё поняла и осознала, извини, пожалуйста, я так больше не буду» Миллс не станет, но попросить прощения от всего сердца и попытаться объяснить, что ею двигало, она обязана. Не ради того, чтобы облегчить груз собственных вин. Просто королева должна знать, что проблема не в ней, что из них двоих далеко не королева — худшая часть. *** Реджина, всё-таки пересилившая себя, подходила к дому Эммы, догадываясь, что найдёт королеву именно там. Конечно, Миллс предпочла бы другую локацию (она всё ещё не знала, как вести себя со Спасителем), но не ей перебирать временем, местом и удобными обстоятельствами. Однако высшие силы в кой-то веки были на стороне Реджины Миллс. Она не успела дойти до особняка Свон каких-то двух десятков метров, когда из-за угла показалась королева в изумрудно-зелёной толстовке, чёрных джинсах и кроссовках. Реджина застыла. Она так долго не видела своё альтер-эго, что даже не подозревала о переменах в имидже, походке и осанке. В шагах королевы чувствовалась лёгкость, плечи были непривычно расслаблены, а открытый взгляд и поднятый подбородок говорили об уверенности, не выученной, не связанной с манерами или социальным статусом. Это была уверенность человека, который чувствовал себя нужным. — Привет, — непринуждённо поздоровалась королева, подойдя совсем близко. — К Эмме идёшь? Если так, давно пора. — Э… Я… Нет, я к тебе шла, — прохрипела Реджина. — Хм, вот оно что. Прежде чем попытаешься меня в чем-то обвинить, введи хотя бы в курс дела, я вообще из жизни выпала. — Я… Я поговорить шла, — Реджина упорно отводила взгляд, понимая, что вполне заслужила такую реакцию. — А «поговорить» включает в себя метание фаерболов на короткие дистанции? Если да, то подожди, пока я схожу в магазин и принесу Эмме творог, очередную порцию рыбы, и вообще, моющее дома закончилось, и пасту детскую, потому что от мятной её начало мутить. В общем, сделай одолжение, как-нибудь дотерпи, пока я что-нибудь совру Эмме и вернусь. Сюда или в склеп, как тебе будет удобно. Реджина застыла, не зная, что сказать. Справившись с собой, она откликнулась. — Не будет никаких фаерболов, я больше не хочу воевать. — Ладно. Но всё равно подожди. Можешь сходить со мной и в магазин, и к Эмме. На последнем слове Реджина отшатнулась. — Не думаю, что я готова увидеться с Эммой. — Как скажешь, я не настаиваю. Подожди меня в склепе. *** Королева не обманула — пришла через двадцать минут. За это короткое время Реджина едва дыру в каменном полу не протёрла, меряя склеп лихорадочными шагами. — Вот она я. О чём ты хотела поговорить? Миллс глубоко вдохнула, решив, что лучше начать с главного. — Я хотела сказать, что совершила ошибку. Разделив нас. — Положим, дорогая, это не новость. — И попросить у тебя прощения. Прощения за предательство. Прости меня, если сможешь. Потому что я себя — не могу. Королева помолчала. — Ты думаешь, слова о том, как тебе жаль, сотрут месяцы боли, одиночества и мыслей, что лучше бы сплит пошел не так и твою вторую, презираемую часть не отделило от тебя, а просто развоплотило? — Нет, не думаю. Я не могу надеяться на твоё прощение, я просто хотела, чтоб ты знала — случившееся — не твоя вина. Никто не виноват, кроме меня самой, той, что принимала решение. Хочу также, чтобы ты знала — ты не худшая часть нас. Ты — самая сильная. И человечная. И только моя ответственность и моя трусость, что я смела не ценить тебя так, как ты того заслуживаешь. Пафосные, изобличающие ярлыки нужно было клеить на другую сторону монеты. И как же хорошо, что, если уж я была настолько глупа, чтобы разделиться, ритуал не дал неожиданных побочек, что ты осталась здесь и, в отличие от меня, не потеряла ничего из того, что делало нас нами. После изнуряющей двухминутной тишины королева заговорила. — Допустим, только допустим, сейчас ты говоришь то, что чувствуешь. Да что там, я в этом не сомневаюсь, потому что знаю тебя. Ты хреновая лгунья, уловки, интриги, маски — всё это было и остаётся моей вотчиной. Более того, я предполагала, что вероятность такого разговора небольшая, но есть. — Почему? — Ну, это же очевидно, дорогая. Эммы рядом нет, чтобы помочь притвориться, что всё хорошо, Генри сепарируется, не уходит ко мне, просто взрослеет. Голду не до тебя, его, беднягу, кто бы самого вытащил из отчаяния. А Зелина… Вот за сестру, я, пожалуй, могу тебя поблагодарить. Она такая счастливая. — Это не я. Это заслуга Мал. — Но ты перестала её отталкивать, заботишься, насколько тебе позволяет панцирь из неловкости. Это много. А ещё ты не пытаешься подписать её на решение твоих проблем и испортить им с Мал затянувшийся конфетно-букетный период. — У тебя устаревшая информация. Они два месяца как съехались. — Ну да, я знаю, но я тебе про эмоциональную составляющую говорю. — Так что там с очевидностью? — вернулась к теме Реджина. — Очевидно то, что в отсутствие давления со стороны Снежки ты пришла ко вполне логичным выводам. Нет, конечно, я не лучшая часть нас. Сильнейшая? Возможно. Но даже до сплита ты держалась не только на мне. Логика и очевидность в том, что мы не можем существовать по отдельности. При всём желании. — По-моему, ты справляешься с этой задачей куда лучше меня, — невесело усмехнулась Реджина. — По крайней мере, выглядишь счастливой. Не думаю, что тебе так уж нужен балласт в моём лице. — Я просто лучше держусь. Маски — это по моей части, помнишь? — Королева взяла руку Реджины в свою и прижала к груди. — Пусто. Есть любовь к сыну, Эмме, сестре. Но здесь — пусто. Так же пусто, как тебе. — Ты бы хотела… если бы это было возможно? — Сердцем — да. Умом — нет. Реджина, я не знаю, как скоро тебя забелоснежит и ты решишь снова избавиться от меня. Реджина вздохнула. — Я избавлялась не от тебя. Это прошлое. Я хотела вычеркнуть прошлое, думала, что станет легче. Это как от изнасилования отмываться. Помнишь, мы часами сидели в ванной после визитов Леопольда, а ощущение мерзости никуда не девалось? Королеву передёрнуло от воспоминаний, она обняла Реджину. Конечно, она помнила. — Вот и сейчас я хотела отмыть грязь прошлого. Всего, что с нами было, всего, что мы сделали с собой и другими, всего, что делали с нами. Я знала, что ты — часть меня. Но мне казалось, если ты уйдёшь, свалится с плеч этот груз воспоминаний. Но он стал вдвое тяжелее. — Для нас обеих, — кивнула королева. — И добавилась пустота. Кто бы мог подумать, что она такая тяжелая. Я не хотела отталкивать тебя. Я просто готова была вывернуться наизнанку, чтобы вытравить из себя всё, что хоть как-то относилось к прошлому. И когда Снежка провозгласила, что ты — худшая часть меня, моё подсознание ухватилось за эту гнусную формулировку. Теперь я это понимаю. Какое-то время, пока Снежка, Гидеон и прочая мишура забивала эфир, можно было не слышать, как болишь ты, как больно мне, как Эмма и Зелина пытаются достучаться до меня. — И до меня, что уж тут отпираться. — Чуткие любимые девочки, — это было произнесено синхронно. — А насчёт «забелоснежит», — продолжила Реджина, — одобрение Снежки, как я теперь понимаю, не было целью. Всего лишь поводом. И её недостаточно. Никого из них, даже самых любимых, недостаточно, чтобы заменить тебя. — Значит, ты предлагаешь искать способ всё исправить? — Да. Но отыщем мы его или нет, я обещаю, что больше не откажусь от тебя. Если, конечно, ты позволишь мне… быть. Королева не ответила, но обняла Реджину крепче.