Сплетая отсечённое

Эмме было жарко. В Мэн пришёл прохладный и дождливый апрель. Если верить синоптикам, тепла стоило ждать не раньше середины мая. Однако организму женщины на предсказания метеорологов было плевать. Для Свон вторая беременность стала синонимом постоянной духоты, от которой не спасал даже травяной чай со льдом. Его исправно заваривал Генри, когда жил у неё. К новости о беременности пацан отнёсся поразительно спокойно. Узнав о перспективе стать старшим братом, он философски протянул: — Ага-а-а. Вот чего ты такая нервная… И через паузу: — Скажешь мне, когда он начнёт толкаться? Поинтересовавшись, чем может ей помочь, Генри сделал первую порцию чая и умотал проходить очередную миссию в Call of Duty. Эмма была рада, что единственным изменением в их отношениях стало настойчивое стремление сына избавить её от каких-либо физических нагрузок. Увидев в первый раз, как Генри бодренько шагает с двумя огромными пакетами из супермаркета, Свон поняла, что он повзрослел. Женщина утвердилась в этой мысли окончательно, когда ни на следующий день, ни через неделю Генри не спросил, будет ли она искать Киллиана. И вообще, мелкий аккуратно обходил Джонса в разговорах, никак не комментируя его отъезд. Кроме духоты, была еще одна проблема, поделиться которой Эмма ни с кем не могла. Разве что с гинекологом. Но здесь медицина была бессильна. Шёл пятый месяц беременности, и Свон отчаянно хотелось секса. Она, конечно, слышала раньше о таком «побочном эффекте», но, когда носила Генри, с ним не сталкивалась. И что с этим делать, Спаситель понятия не имела, поскольку доступный «самостоятельный» способ разрядки не помогал от слова «совсем». Вот и сейчас, звёздочкой раскинувшись на собственном диване, Эмма мучилась от жары и непроходящего желания. В дверь позвонили: — Кого чёрт принёс, — тихо проворчала Свон, нехотя отскребла свою протестующую тушку от дивана и поплелась открывать. Она никогда не сомневалась, что у вселенной хреновое чувство юмора, так что почти не удивилась, увидев на пороге Реджину, женщину, с которой сейчас ей меньше всего хотелось пересекаться. С тех пор как Миллс узнала о ребёнке, их отношения испортились окончательно. Нет, Реджина больше не орала, ничего не требовала, а Эмма намеренно не пряталась. Миллс была подчёркнуто любезна и предупредительна, настолько, что сводило зубы. Неизменными контейнерами с домашней едой и пончиками хотелось швыряться в стены, и кусок в горло не лез. Если забота Зелины мешалась с вечными подколками, а отцовская — с нежностью, то вежливость мэра за милю отдавала повинностью и тоской, которую Реджина никогда не умела прятать. «Переспали и живём дальше», сказала Миллс. Уж лучше бы было так. Тогда было бы почти не больно. Наверное. И от того что именно Реджину ей хотелось больше всего (во всех смыслах), легче не становилось. Стало бы проще, если бы она могла убежать, но Эмма ведь обещала, что мэр больше не будет из-за неё плакать. Поэтому, внутренне скрипя зубами, Свон принимала вымученную заботу и контейнеры с едой. Стоило Реджине уйти, их содержимое подвергалось заклятию исчезновения. — Проходи, — Эмма отошла в сторону, пропуская женщину в дом. — Кофе? Если да, то ты в курсе, где кухня. А я пойду в гостиную умирать от жары дальше. В комнате Миллс появилась не только с кофе, но и со стаканом холодного апельсинового сока. — Пей аккуратно, он со льдом, а тебе простужаться нельзя. — Спасибо за заботу, — Свон чудом поборола раздражение в голосе. Она же не маленькая девочка и не больна. Она всего лишь беременна, даже не на последних сроках! В комнате повисла неуютная пауза, тяжелая от невысказанного. — Как ты себя чувствуешь? Что говорят врачи? — фразы звучали жалко и, казалось, падали в пустоту. Зачем Реджина мучает их обеих? Что и кому доказывает. В конце концов, брюнетке неприятно, что Эмма «носит ребёнка Крюка». Это видно. Было бы проще, если бы Миллс открыто признала очевидный факт. На ней же нет никаких обязательств, Свон ничего от женщины не требует, даже как от друга. Если бы кто-то в прошлом сказал Спасителю, что «официальная дружба» с Реджиной Миллс будет столь тягостной, она не поверила бы. Но сейчас женщина понимала, что намного проще им было общаться, когда единственное определение их отношениям звучало как «я не знаю, что между нами, но это должно закончиться». Кому и чем заплатить, чтобы вернуться на четыре года назад? Почти беспроблемные четыре года назад. — Как я? Страдаю от жары. Сильно и беспрерывно. Так что, веришь, ничего не хочется. Кроме одного, добавила Свон мысленно, ощущая тянущее напряжение внизу живота. Реджина внимательно посмотрела на скованную Эмму. — Точно всё в порядке? Ты какая-то напряженная. Что с тобой? Я могу помочь? О да, Эмма продолжала отвечать на вопросы Реджины в своей голове. Помоги мне во всех позах. — Боюсь, что нет, — поток сознания пришлось намертво зацензурить. — Разве что ты наколдуешь морозец в отдельно взятом доме. Но я пробовала, у меня не получается. Видимо он, — женщина положила руку на живот, — теплолюбивый. Миллс улыбнулась, наклонилась к ней и тоже коснулась живота. Эмма сглотнула и вздрогнула, когда открытый ворот фиолетовой блузки мэра оказался неожиданно близко. — Реджина, не делай так, пожалуйста, — сдавленно выдохнула Свон. Брюнетка напряглась и отпрянула. — Тебе неприятны мои прикосновения? Прости, я должна была спросить. Миллс выглядела растерянной и обиженной. Эмма вспомнила, сколько раз бывшую королеву отвергали, мысленно в очередной раз поперхнулась чувством вины и поняла, что придётся всё объяснить. — Реджина, дело не в том, что они мне неприятны. Как раз, гм… — Свон почувствовала, как уши медленно начинают гореть, — наоборот. Мэр непонимающе посмотрела на собеседницу. — Тогда в чём дело? Эмма страдальчески вздохнула. — Как бы тебе объяснить…. — какое-то время Свон мучительно подбирала слова, досадуя на дотошность и недогадливость Реджины. — А, чёрт с ним! Понимаешь, Миллс, у меня блядская побочка второго триместра. А именно — животное желание трахать всё, что движется, и быть выебанной в ответ. Качественно, долго и во всех позах. Примерно так проблему бы описала Эмма Свон четырёхлетней давности. Сегодняшняя Свон никогда не позволила бы себе выражаться подобным образом в разговоре с Реджиной. Однако временное возвращение к собственному изначальному мировоззрению принесло облегчение. Мелькнула и неприятно оцарапала мысль, что перемены в характере, произошедшие за последние четыре года, ей не на пользу. — А-а-а… — единственное, что смогла сипло выдавить Реджина. — И, когда ты вот так вот наклоняешься, — продолжила Шериф. — Вид твоего декольте не способствует выдержке. — А в чем проблема? Свон мысленно взвыла. — Да в том, что Сторибрук — маленький город. Развлечения на одну ночь не предусмотрены. Здесь нет никого, кого я могла бы безболезненно использовать. Так, чтобы секс ни к чему не обязал и не травмировал. «Использовать» больно резануло Реджину. Тем не менее, Миллс улыбнулась и плавно скользнула к Эмме. Уж на то, чтоб быть использованной, она годилась. Она знала это по опыту. — Я всё же могу помочь тебе… — выдохнула брюнетка. А в следующую секунду на губах Эммы разгорелся полновесный поцелуй, на который она не смогла не ответить. Свон крепче прижала голову Реджины к себе и тихо застонала, когда губы скользнули по шее. Свободной рукой она сжала грудь Реджины сквозь одежду, добившись ответного всхлипа. Горячие губы спустились к ключице, прочертили дорожку к груди и накрыли сосок… Очень чувствительный во втором триместре. От ощутимой боли в голове у Эммы немного прояснилось. Она уперлась Реджине в плечи, вынуждая ту поднять голову. — Что ты, блять, творишь?! Взгляд тёмных глаз был непонимающим. — Разве ты не этого хотела? — Чего я хотела, по-твоему? — Свон мгновенно вскипела и вскочила с дивана. — Использовать тебя, как… — она проглотила ругательство — резиновую куклу?! Нет, никогда не хотела, к твоему сведенью. Я так не могу. Я не могу использовать тебя! — последнее слово прозвучало громче, напитанное концентрированной болью. Окончание фразы — «ты слишком много для меня значишь» — осталось невысказанным. Реджина смотрела на Свон так, будто та её ударила. Если бы Эмма могла слышать мысли, она разобрала бы отчётливый и горький шёпот: «Я не гожусь ей даже в качестве разрядки, разве что по пьяни», — Миллс вспомнила их единственную ночь. Она должна уйти. Сейчас ей слишком больно. В конце концов, Эмма не обрадовалась её визиту. — Знаешь, я, наверное, пойду, — выдохнула брюнетка и, не дожидаясь реакции Спасителя, вышла из гостиной. Отчаянного рыка Эммы она не слышала. Не видела, как кулак печатался в стену, оставляя на обоях кровавые пятна. Миллс убегала так быстро (поскорее в склеп, своё привычное убежище), что не заметила приближавшейся к дому Королевы.

***

В дверь позвонили. — Кто бы это ни был, пускай идёт нахер, — проворчала Эмма отчётливо. У Генри есть ключи, к тому же он завёл привычку предупреждать о визитах. А она никого не ждёт. Звон повторился ещё раз, потом ещё и ещё. Кто бы это ни был, путешествие на хер, видимо, его не прельщало. Между тем от непрекращающегося трезвона у негостеприимной хозяйки дома начала болеть голова. Так что Эмма потащилась открывать, преисполненная человеколюбия и радушия. На пороге стояла Реджина. Глаза Свон удивлённо округлились. Она же только что… — Я не та, о ком ты подумала. Могла бы сказать, что я не Реджина, но, учитывая обстоятельства, это несколько сюрреалистично звучит, не находишь? Спаситель моргнула и внимательнее осмотрела незваную гостью. Одежда и впрямь была не Реджинина. Вместо фиолетовой блузки и брючного костюма, кремовый пуловер, джинсы и лёгкая расстёгнутая куртка. Наверное, надо было что-то сказать, но почему-то ничего не говорилось. Вообще. Так что Эмма не нашла ничего лучше, чем отойти в сторону и приглашающе махнуть рукой. — Кофе будешь? — Лучше зелёный чай. Свон прошла на кухню, королева отправилась следом. — Э-э-э… Реджина, не хочу показаться грубой, но тебя я никак не ждала, — произнесла Спаситель, когда они сели за стол. — Что-нибудь случилось? — У меня — нет, — королева слегка улыбнулась. — Я пришла не со своими проблемами, не беспокойся. Шериф напряглась и отвела взгляд. Это «не беспокойся» говорило о многом. — Да не пугайся ты так, я имела в виду, что, по выражению нашего сына, не надо никуда бежать и никому звонить. Свон шумно выдохнула: — Слава Богу! Но… — она замолчала. — Но тебе не верится, что я пришла просто выпить с тобой чаю. — Не то чтобы очень сильно. Здесь никогда не знаешь, откуда пиздец прилетит, — Эмма потянулась к блюду с печеньем и безотчётно сжала кусочек теста в кулаке. Он с хрустом превратился в мелкую пыль. — Похоже, как ты выражаешься, пиздец побывал здесь до меня. Простите, я опоздала. Несмотря на паршивое настроение, Эмма прыснула в кружку с чаем. — А я, — продолжала королева, — всего лишь принесла тебе скромный подарок, — женщина выставила на стол небольшой пузырёк. Свон приподняла бровь. — Он хоть безболезненный? Быстрый? Ты уверена, что это надёжнее мыла и верёвки? — О-о-о… пиздец точно побывал здесь до меня. И, кажется, мы с ним разминулись буквально на несколько минут. Я бы даже сказала, шагов. — В смысле? — Я видела, как моя бывшая половина неслась отсюда на всех парах. Спаситель помрачнела. — Мы… вроде как поссорились. Ну, или не поссорились…. Черт его разберёт. — Я, конечно, могла бы сказать, что это меня не касается, но это ещё более сюрреалистично, чем утверждать, что я — не Реджина. Поэтому, если хочешь, излагай. Эмма вздохнула. Хуже всё равно уже не будет. — Понимаешь, тут вот какое дело… Моя беременность принесла интересные побочные эффекты, хотя я надеялась, что ничего экзотичнее сёмги под абрикосовым вареньем не будет. Королева хихикнула: — Тебе запечь сёмгу в варенье? — Я её поливаю, сверху, — мечтательно протянула Свон. — Но если ты спрашиваешь, приготовить ли мне рыбку, ДА! Женщина расхохоталась и кивнула. — Будет тебе сёмга. Так что там с неожиданностями? — То, что я хочу секса. Постоянно. Хуже, чем в шестнадцать. — Бывает. — И я имела неосторожность сообщить Реджине о выкрутасах своего либидо. Ну и… — Дай угадаю, моя мудрейшая и, прости Моргана, благороднейшая половина не нашла ничего лучше, чем предложить себя? — Ага… Добро бы, если б просто предложила, я бы тогда успела возразить. А так… В общем, в мозгах прояснилось быстро, но…. — Но Реджина успела развить бурную деятельность. — Угу. А я ведь чётко сказала, что не могу и не хочу никого использовать. Собственно, сразу после этого Реджина и начала «помогать». Неужели вы и правда думаете, что я, как животное в период гона, готова наброситься на всё, что движется, использовать тех, кого люблю? — слёзы потекли сами собой, Эмма зло стёрла их ладонью. Королева осторожно взяла её за руку: — Что ты сказала Реджине, после того как остановила её? — Что не могу использовать её. И она убежала. Королева тяжело вздохнула: — М-да… У вас с моей половиной феерия недопонимания, доходящая до абсурда. — В каком смысле? — Эмма, постарайся меня понять. Реджина никогда не отличалась благоразумием и способностями к анализу. Дедукция и здравый смысл всегда были моей привилегией. Реджина — это эмоции, доброта, смелость, манеры, гипертрофированный материнский инстинкт, потребность заботиться. Но более всего — болезненное желание быть нужной. Если быть совсем уж честной, то последнее свойственно нам обеим. Именно оно заставляет нас делать некоторые неразумные вещи. Эмма ошарашено смотрела на брюнетку, удивляясь её откровенности. Реджина никогда так перед ней не раскрывалась. Женщина правильно истолковала её недоумение: — Ну, что ты так удивляешься? Когда ты полгода почти совершенно один, появляется возможность переосмыслить очень многое. Полгода совершенно один — от стыда и боли Спасителю захотелось провалиться в Аидово царство. Если королева и уловила её эмоции, то виду не подала и продолжила разговор. — Догадываюсь, что слово «использовать» стало спусковым механизмом для Реджины. Если хочешь, активацией условного рефлекса. Как это ни прискорбно, очень многие убеждали нас, что нас можно только использовать — для воплощения амбиций, исполнения социальных протоколов, достижения целей. Если нас нельзя использовать, значит, мы не нужны вовсе, значит, останемся одни. А одиночество, как ты помнишь, самое страшное проклятие. Свон помолчала, не зная, что ответить. Её разрывали боль, обида и злость. Все три эмоции были направлены на Реджину. — Я всё понимаю, — вздохнула Эмма. — Но… — лицо женщины исказилось болью. — Она же почти под меня легла, как шлюха — под клиента! — отчаяние в этих словах казалось неизбывным. — Неужели она думает, что я могу так с ней поступить? С матерью своих детей! Королева поперхнулась и закашлялась, но Эмма этого не заметила: — Я же вас обеих люблю, — договорила она тихо. — Детей?! До Свон дошло, что именно она ляпнула. Но деваться было некуда. — Детей, — кивнула она. У королевы зазвенело в ушах. — Значит, ты носишь её ребёнка, — безэмоционально. Выть она будет потом. — Вашего, — настойчиво поправила Эмма. — Я в процессе не участвовала, а то бы запомнила, — отшутилась брюнетка. — Для меня вы — одно. Всегда будете. Он и твой тоже. И я должна просить прощения, за то что оставила тебя одну. — Брось. Меня оставили даже Реджина и сын, хотя Генри вернулся. — Ты позволишь и мне вернуться? — Как только ты захочешь. Спаситель встала, обошла любимую женщину и, положив руки на плечи, прижалась подбородком к её макушке. Королева судорожно выдохнула и накрыла пальцы Эммы ладонями. Они замерли на несколько долгих минут: — Реджина знает? — Нет. И я не знаю, смогу ли сказать ей. Для Реджины я просто друг, она ясно дала мне это понять. И королева ничего не смогла возразить. Любила ли она Эмму Свон? Да, любила. Но Реджина…. Кто знает, что она отсекла от себя в ту роковую ночь? Может быть, и любовь к Спасителю. — Знаешь, что самое отвратительное? Она называет меня другом, но считает, что я могу опуститься до того, чтобы использовать её в постели. — Нет, не считает. Вернее, для Реджины нет в этом ничего оскорбительного. Для меня — тоже. Хотя, наверное, это нездорово. — Да как?! Прости, но что у вас в головах? — Эмма снова начала закипать. — Ну, знаешь, трудно чувствовать себя оскорблённой, когда все наши любовники демонстрировали, что наши желания интересуют их мало. Все они показывали нам, что мы годимся только на то, чтобы быть использованными, когда они того захотят и как захотят. Для Леопольда мы были — удобной бессловесной и бесправной игрушкой — и вельможам показать, и похоть утишить после охоты. Робин… Строго говоря, я не могу его осуждать, мы оба были на эмоциях, но факт остаётся фактом, он пришел и взял то, что ему было нужно, когда я просила оставить нас в покое. Грэм… С ним единственным было безопасно. Его сердце стало залогом того, что он не причинит вреда, не сделает чего-то против нашей воли. Но с твоим приездом проклятие дало сбой, и он начал поступать так же, как и остальные. — Прости меня… — Эмму трясло. — Я говорю тебе это не затем, чтобы вызвать чувство вины. И не пойми меня неправильно, отношения с Робином и Грэмом нельзя считать насилием ни для кого из нас. Скорее, это было… — Королева замолчала, подбирая слова. — Сомнительным согласием, — Эмма пришла ей на помощь. Женщина кивнула: — Да, вечным сомнительным согласием. В любом случае, пойми, мы привыкли быть использованными. А ты стала первым человеком, которому моя бывшая половина предложила себя сама. Твой отказ для неё — подтверждение того, что она тебе не нужна. В этом нет твоей вины. Просто более-менее привычный, естественный для Реджины порядок дал сбой, и она понятия не имеет, что с этим делать. Свон потёрла лицо ладонями: — То есть я для Реджины сейчас мудак? — Немного, но она перебесится. Может, чуть позже тебе придётся объяснять свои мотивы. Но пока просто оставь её. Ну, мне, пожалуй, пора, — Королева поднялась со своего места. — Из пузырька дважды в сутки добавляй по три капли в чай, это поможет справиться с неустойчивой терморегуляцией. — А откуда ты…? — От сестры слышала. Я сварю тебе ещё зелье, оно утихомирит твоё либидо. Если бы не условный рефлекс, Реджина бы тоже вспомнила о нём. Завтра принесу, вместе с рыбой. — Может, останешься? — Эмма с надеждой посмотрела на королеву. — Прости, меня ждёт Генри, мы договорились прогуляться. Хочешь с нами? Сын будет рад, я — тоже. — Нет, мне надо всё переварить. — Но, если завтра ты захочешь, я останусь Свон стремительно подошла к женщине и обняла. Она больше не бросит свою Королеву в одиночестве.