репка

Андрей рушится на кровать, картинно раскинув руки в стороны, как крылья. Выдыхает. Кончик его носа блестит в желтом свете ламп. Улыбается рассеянно. И пальцы его подрагивают, словно дергают невидимые струны. Каких же нервов стоило дотащить его до номера. Федя устало проводит рукой по лбу, глядя на свешивающиеся на пол ноги в забрызганных грязью кроссовках. — Не уходи! — взбудораженно говорит Андрей и приподнимается на локтях. Взгляд — шальной. — Подойди, я кое-что скажу тебе. Язык у него чуть заплетается. Но то полумертвое тело, воющее, что надо еще выпить, уже начало превращаться в живого человека после вынужденной прогулки по ночной улице. — Отоспись, — советует Федя. Андрей рывком садится на кровати, и его ведет в сторону. На одних рефлексах Федя тут же оказывается рядом с ним, держа за плечи. Расшибется ведь. Даже подумать не успел — сразу подскочил и схватил. Андрей пьяно лыбится искусанными губами и кладет обе руки Феде на загривок. Сцепляет пальцы в замок. От него горько пахнет потом и дешевым спиртом. И все равно Федя, схваченный невидимой лапой за сердце, не может отстраниться. Блестят напротив глаза — огромные черные зрачки, космоса черные дыры. — Хорошо, — говорит Андрей. — Слушай. Только внимательно. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. — Отвел в туалет? Андрей пропускает его слова мимо ушей. Смотрит проникновенно в глаза. Так и не расцепив руки, большими пальцами Андрей поглаживает его по шее. Его блядская улыбка мерцает на расстоянии выдоха. — Т-ты мой лучший друг, — говорит Андрей. Он смотрит снизу вверх с безграничным спокойствием — а еще десять минут назад был комком нервов. — Придуши меня этой цепочкой. Хочу попробовать. — Что?.. — теряется Федя. Он хочет выпрямиться. Спина устает от полусогнутого положения, и руки Андрея тянут камнем за шею вниз. И он уже не знает, как реагировать на очередной пьяный бред. Как отцепить от себя эти пальцы, давящие на задубевшие вмиг мышцы. — Пожалуйста! — просит Андрей с обескураживающей пылкостью. — Федя, что тебе стоит? Я пробовал сам, но это не то, и с другими тоже будет не то, — путано объясняет Андрей. Его ладони перетекают с шеи на горящие жаром щеки Феди. Дыхание его такое громкое, что каждый выдох отдается у Феди в ушах. — Я много о чем тебя просил, да, но лишь потому, что знаю: тебе могу довериться, ты мне не откажешь. Федя зажмуривается, словно так можно спастись от вороха слов. Сжимает запястья Андрея — кажутся такими тонкими, что их вот-вот переломишь, — и выпрямляется. Только тогда снова открывает глаза. Стоит, держа руки Андрея в своих. Душно в номере, отвлеченно думает. Или это меня со всех сторон лижет пламя. Он ведь пьяный. Почти всегда он пьяный. И эта цепочка с крупными звеньями болтается на его шее, и отвести от нее взгляд теперь невозможно. — Федор, — тянет Андрей его имя. Вдруг притягивает руку к себе и целует ладонь Феди с внешней стороны. Прижимается к ней колючей щекой. Сводит брови к переносице. — Ну не понравится — перестанешь. Давай. Мне понравится, думает Федя. В том и проблема, что мне точно понравится, я с катушек слечу, когда ты начнешь закатывать глаза. Когда металл оставит отпечатки на тонкой коже. Когда единственным доступным звуком для тебя станет хрип. Руки словно стали безвольными, чужими, и Андрей тянет их к своему беззащитному горлу. Он опять целует — тычет влажными губами в костяшки пальцев. Напоминает: — Я тебе верю. Больше никому, а тебе — верю. И мякотью ладони Федя чувствует разогревшийся от кожи металл. Пронизывает кончики указательного и среднего пальцев в звенья. Андрей больше не касается его — сложил руки на колени, как примерный мальчик, и смотрит преданно, даже взгляд уже не такой мутный. Почти осмысленный. Почти. Федя чуть тянет за конец цепи — и она плотно обхватывает шею Андрея. Взяв другой рукой лицо Андрея, поглаживает его по скуле. И произносит тихо, не узнавая собственного голоса: — Ты не в себе. Андрей соглашается широкой хищной улыбкой. — Как и ты, — произносит он, а Федя тянет край цепочки на себя. Он в один оборот наматывает ее на пальцы. Звенья притиснулись к шее Андрея вплотную. — Хватит? — едва слышно спрашивает Федя, зная ответ. Нет, не хватит. Никаких полумер. И он тянет на себя и вверх под оборвавшийся хриплый вдох Андрея. — Больновато, — выдавливает он и хватает губами воздух. Звенья цепи вдавило в его горло. Рот приоткрыт. Пальцы цепляются за Федю — за колени, скатываются по бедрам, взлетают вверх и комкают свитшот, словно Андрей ищет опору. Затуманенным взглядом он встречается с глазами Феди. Шевелятся губы. Давай еще, читает Федя. А может, выдумывает. Но дергает цепочку, стиснувшую горло Андрея, выше. Он закатывает глаза, будто следит за рукой Феди. А пальцы его цепляются в свитшот Феди уже панически, лезут вверх, к вороту. Федя отстраняется. Словно подвесил Андрея на вытянутой руке. Подвесил со всеми его пьяными истериками и мольбами, с его криками и слезами, подвесил его непонимание личных границ и его обесценивание чужих чувств. Андрей хрипит, дергается, молотит руками Феде по груди. Из уголков его глаз скатываются слезы, словно звезды, падающие в ночи. Удары его слабые. Хрипы почти неслышные. Краснеет лицо, на шее растекается белизна там, где плотно врезался металл в кожу. А у Феди в ушах звенит, его корежит от духоты, от нестерпимого жара, катится пот по лбу и вискам, и дрожит от напряжения рука, и онемели пальцы, обхваченные цепью. Андрей в отчаянной попытке встать и вдохнуть теряет равновесие, слетает с кровати и рушится на колени, сипит, еще сильнее повиснув, хватается за горло, силится просунуть непослушные пальцы между цепочкой и шеей. Он даже не пытается подняться на ноги, словно забыл про них, и важно только одно: ослабить цепочку, урвать еще один вдох, вырваться, чтобы он не стал последним. И что-то щелкает наконец в голове, Федя разжимает кулак, цепь падает, свободно повисает на шее Андрея грубым ожерельем. Его будто оглушило. Мысль одна: вот и все. Андрей с хрипом втягивает воздух. Распластал пальцы по горлу, по темным отпечаткам, фиолетовым кровоподтекам. И Федя никак не может прикоснуться к нему. Смотрит сверху на его ссутуленные плечи, как высоко вздымаются они при каждом судорожном вдохе. Андрей, дрожа всем телом, всхлипывает и прижимается лбом чуть выше колена Феди, обнимает его за ноги. Сжался в комок, спрятал весь свой рост в маленькую дрожащую запятую. Он такой горячий, что его жар и через джинсы ощущается. Он обнимает крепко, так крепко, будто упадет, если отпустит. И наконец Федя выдыхает — все это время, кажется, задерживал дыхание, пока в легкие Андрея втекал воздух. — Андрюш, — шепчет Федя и дотрагивается до его головы, проводит по волосам и уху. Ожидает, что Андрей зло оттолкнет. Закричит. И правильно сделает. Чуть не задушил. Сумасшедший. Андрей поднимает заплаканное лицо. Глаза блестят. Дорожки слез на щеках еще влажные. И Федя рушится с ним рядом на колени как подкошенный, обнимает его, вжимаясь так тесно, словно через ребра хочет протиснуться к нему в грудь. Сердце Андрея бьется в бешеном темпе. Его колотит дрожь, у него словно температура под сорок, от него можно сгореть. И он шарит трясущимися руками по спине, забирается ладонями под свитшот и комкает мокрую от пота майку, тычется губами в ухо. Сипит: — Федь, я думал, ты убьешь меня. Федя проводит по его взмокшим волосам. У самого руки дрожат… Зажмурившись, целует Андрея в висок. Вдыхает его горечь, пропускает через себя его растворяющийся страх. — Иногда тебя действительно хочется убить, — пытается пошутить, а сердце заходится в панике — что натворил? — Но не сегодня. Прости меня. Андрей, все так же обвивая его руками, чуть отклоняется назад, чтобы взглянуть в глаза. Капилляры у него вокруг радужки полопались. — Мне бы понравилась такая смерть. И тут же, избавляясь от пафоса, шепчет сдавленным голосом: — Я как послезавтра петь буду? Дурачок. И в последнем слове столько нежности, за ним так много улыбок, которые они дарили друг другу, и заплаканных глаз Андрея каждый раз, когда он пел и вперемешку со скоростью, за ним стоит целая жизнь, уместившаяся в какие-то несколько лет. Федя притягивает Андрея к себе. Обнимает крепко, до хруста ребер. И к шее прикасается цепь, словно он себя к Андрею ею приковал.