***
Сияющее солнце, одиноко вися в синеве, щедро лучилось на землю, на густо зелёный лес, вдоволь сея его неоглядную зелень ярким светом, а он отражался как слепящий блеск изумруда. Колыхались верхушки лесных крон, от того блистая ещё ярче, шелестела листва ветвистой рощи. А под тенью кущ, куда пробивались совсем чуть-чуть прямых солнечных лучей и дул лишь легонький ветерок, стелился свежий холодок. Опускаясь ниже по широким шершавым стволам деревьев, меж разлапистых кустов, в зеленом ковре, самой низенькой траве, метались букашки. Они, занятые самыми важными делами, бегали туда-сюда, будто не зная, куда. И вот в их мир нагрянули огромные подошвы какого-то гигантского зверя, ступавшего по широкой дороге, проносясь над головами беззащитных муравьишек и заставляя разбегаться мизерных насекомых. Это лисёнок понуро шагал по узенькой лесной тропе, тяжело волоча за собой пару грузных хвостов. Ступая по родному лесу, не смотря куда идёт, он глядел в лодочки-ладони, на те покорёженные остатки маленького проектора, на сборку которого потратил два месяца, а теперь… А теперь значит, что всё то время потрачено впустую. Наивный глупец, не в первый раз ведь! Убежал, и не было б проблем. Малыш шагал домой, жалея о том, что не убежал, зная их реакцию на себя, на свой ум, на хвосты. Из заслезившихся глаз не капали слёзы, они впитались в светлый мех на мордочке, окрасив его тёмными пятнами и превратив в тонкие и слипшиеся торчащие волоски. Вдруг странное движение отвлекло его от нарастающей тоски. Он тревожно сглотнул, когда услышал громкий шелест где-то сбоку, по другую сторону внезапно заколыхавшихся зарослей. Ребёнок любопытно клонился в сторону, пытаясь заглянуть за кусты, не в силах увидеть что там за ними. Тогда, хоть и побаиваясь, он тихо зашагал туда. Затаив дыхание, лисёнок настороженно вслушивался и вглядывался между листьев и веток, крадучись приближаясь к цели и, наконец, осторожно высунувшись из-за кустов, он увидел того, кто там стоял. Не смея моргнуть, чтоб не смыть мираж, лис разинул рот… — Это же… Соник, — прошептал он, не сумев промолчать. Мальчик действительно обомлел, узрев воочию героя, который сейчас просто гулял. Принюхиваясь к чему-то поблизости, может, ища что-то, ёж огляделся несколько раз и тут же вспыхнул синим пятном, в миг умчавшись дальше по тропе и вихрем взъерошив всё на тесной поляне. Даже Тейлзу, скрывавшемуся за плотными кустами, сильно обдуло мордочку, настолько сильно, что он невольно зажмурился, а когда распахнул веки, несколько взлетевших листьев до сих пор плыли к земле. Больше ни секунды не мешкая, Тейлз сжал куски проектора в кулаках и выбежал на середину поляны, удивлённо глядя в сторону, в которую направился ёж; напоследок сомкнув самовольно отвисшую челюсть, он побежал по следам знаменитости. Тейлз без устали нёсся по виляющей тропе, припоминая, что минутой ранее видел Соника вблизи впервые. Раньше он намеренно выслеживал ежа, дежурил в тех местах, где тот часто пробегал, но лишь однажды удалось понаблюдать за скоростью ежа. Издалека. Синее пятно лучом промелькнуло по дальнему холму, как пчела перед глазами, пока волна восторга едва успела охватить единственного зрителя, пораженного неимоверной быстротой движения. Тогда Тейлз огорчился, зато раз и навсегда уяснил одно: никто не сможет угнаться за быстрейшим существом. И почему он сейчас бежит по его следам, почему надеется догнать его — вопросы без ответа, а всё потому, что вся пытливость лисёнка уступила место ликованию от того, с кем ему довелось столкнуться. Едва ли не спотыкаясь на ровном месте, он упорно мчался вперёд, пока не выскочил из леса. На пляж. Когда он затормозил, круто взбороздив песок, и остановился, в ноги ударила слабость, он ощутил насколько сильно выдохся и, будучи вынужденным сбавить скорость, перешёл на быстрый шаг, чтобы отдышаться на ходу, не теряя времени. Но куда делся Соник? Непонятно. Уж точно не в океан и, вероятно, не обратно в лес, но, к счастью, берег пустынный и очень длинный, так что ёж наверняка побежал вдоль большой воды. И верно, на сухом песке заметить следы намного проще, чем на лесной почве: направо в самую даль тянулась полосой неглубокая, почти идеально прямая, канавка. Рядом с ней Тейлз и пошёл. Долго же детские башмаки рыхлили песок. Дабы не проглядеть возможного поворота канавки, лис смотрел то на неё, то себе под ноги, не отвлекаясь ни на шум волны, ни на стрекот лесной птицы. Но однажды подняв взгляд, он ахнул вполголоса. Тейлз давно мечтал увидеть самолёт на земле, и вот его мечта сбылась: одинокий биплан совсем неподалёку, всего в паре десятков шагов. Не думая больше ни о чём, малыш отправился к нему рысцой. Благодаря тускло-красному цвету фюзеляжа четырёхкрылая машина хорошо видна издалека на фоне леса, только крылья и нос другие: серые. Будто недавно брошенная, она мирно стоит на трёх шасси винтом к лесу, хвостом к воде, и мирно ожидает владельца. Сбоку обшивки, ближе к оперению от середины, нарисован простой белый узор на манер склонённой вперёд буквы «F», а сверху над ним, как на полке, лежит надпись «СОНИК», без намёков давая понять, кто владелец. — Та-ак, что тут у нас? — лисёнок, крепко сжав кулачки, светился искренним восхищением. Пушистые хвосты мальца не раз встрепенулись под напряжением молниеносных разрядов вырывающегося восторга, бурно текущего по жилам. А сам он сверкающим взглядом оглядывал самолёт, который цепко приковал его внимание и всецело очаровал одним своим появлением. Смесь чувств вскипела в груди. Мальчику стало совсем невтерпёж скорее изучить аппарат во всех возможных подробностях. Он нагнулся, чтоб положить под крыло свой проектор, и отправился ходить около самолёта. Очевидно, истребитель стоит здесь не меньше нескольких часов: на нижних крыльях скопилось немного песка, да и остальная обшивка покрыта чуть больше, чем тонким слоем песчаной пыли. Может, он и вправду брошен? Не из-за поломки ли? Самим Соником?! В таком случае терять бдительность неприемлемо! Но даже не обойдя его вокруг, а зайдя с другого борта, лисёнок насупился, когда заметил что-то странное у носа биплана. Подходя ближе, строгий инспектор чётко разглядел пробоину в корпусе, очень близко к винту. Зиявшая дыра небольшая, даже кулак не войдёт, однако малый диаметр вовсе не мешал свету проникать внутрь, и часть двигателя была видна снаружи. Но нельзя уверенно сказать исправен ли двигатель, не заглянув под капот. Сперва механик протёр панели от песчаного налёта — красная краска сразу стала яркой и совсем не тусклой, а вот чтобы открыть капот биплана механику понадобилось подручное средство, о котором не пришлось беспокоиться. Из неприметного тайничка в левом башмаке Тейлз достал короткую отвёртку, которую, в силу привычки, носил с собой всегда, и переложил её в правую руку, затем потянул рычаг стяжного замка капота и всунул прямой наконечник отвертки в щель между створкой и остальной обшивкой. Подковырнув крышку, он поднял её, придерживая. — Ах! — вздрогнул механик, когда увидел двигатель. Так испугался, что дёрнулся, едва не уронив крышку, потому он немедленно поставил распорки. Обнаружив, что пробита не только тонкая броня обшивки, но и важнейшая часть двигателя, механик начал нервно разглядывать каждый видимый сантиметр, стараясь высмотреть как можно больше повреждений. Он начал озираться, ища следы аварийной посадки, однако не видел совершенно никаких признаков таковой. Не считая канавки, которая уходила за горизонт, и которую ветер заносил песком, поверхность вокруг гладкая. Но как? С такой пробоиной самолёт не мог зайти на нормальную посадку. Неужели его повредили уже на земле? Вероятно, так и есть, ведь других внешних повреждений нет. Но, если поразмыслить иначе… Тейлз не знал инструментов, которыми можно проломать дыру столь правильной округлой формы, которая проходила далеко в глубь высоконадёжного радиального поршневого двигателя, пробивая его насквозь. Хотя это слишком поспешные выводы, ведь, может быть, что пробоина вовсе не глубокая, и ремонт без замены запчастей возможен. Решено! Тейлз мигом откинул распорки, поставил крышку на место и вдавил рычаг замка. Моментально управившись, он побежал домой со всей прытью, так и оставив обломки «игрушки» забвенно лежать под тенью крыла.***
Дверь распахнулась, едва не врезавшись в стену, мальчик ловко успел поймать её и осторожно закрыл. — Мама, я дома! — Полный радости, заголосил навостривший уши лисёнок, во всю вертя хвостами. — Мама? — Крикнул он, когда ничего не услышал в ответ. — Эй, ты дома? — Вошёл он на кухню, смотря по сторонам. — Мама? — Заглянул в ванную. — Никого… Хмм. Пара пышных доселе виляющих хвостов повисла, поникли и острые кончики лисьих ушек. Оббегал весь дом, а мамы не нашёл — значит она не дома. Если так, нужно предупредить её иначе. Например, оставить записку. Да! Отличная мысль. Так он и сделал, оставив на столе в кухне большой листок с коротким посланием:«Мама, если что, я взял папины инструменты. Вернусь нескоро.»
Пробежав обратно в продольный коридор, Тейлз схватил папин рюкзак, лежавший у коврика с обувью, и нырнул в стену, будто в воду вошёл. Дверной проём, ведущий в комнату лисёнка, был пуст, двери в нём не было — только рыжие шторы, настолько гладкие, когда неподвижны, что идеально сливались с обоями. Незванный гость легко может проморгать лисью нору, а вот Тейлз, войдя в свою скромную обитель, очутился наедине с собой в тесной комнатушке, но просторном собственном мирке. Однако спрятаться не получится, ведь всю тайну каморки рушит одно единственное окно, превращающее тёмный чулан в светлый кабинет. В самом то деле эту длинненькую серенькую комнатушку никто бы и не назвал детской. В этом спичечном коробочке пусто, да и развернуться негде. Один шкаф вдали и рядом узкая кровать от стены до стены, а ещё лампа с потолка свисает. Больше ничего здесь нет. Родители не раз пытались переселить сына в более просторную и уютную комнату, но он всё время упрямился, не объяснял почему — просто говорил большое «не хочу», а насильно тащить ребёнка за уши никто не собирается. По сути причина отказа от переезда проста: боязнь резких перемен. Любых. Будь они хорошими или плохими. По крайней мере, так рассуждали мать с отцом, в то время как в реальности совсем другое. У Тейлза есть небольшой секрет: маленький тайник в дощатом полу, под одной из скрипучих досок, под кроватью. В нём он хранит деньги. Не родительские, и уж тем более не краденые, они принадлежат ему потому, что он сам их заработал, ремонтируя бытовые приборы. Вы не ослышались, Тейлз действительно зарабатывал на своих навыках, хотя и не думал просить платы, помогая за просто так, как говорится, за спасибо. Но, к сожалению, заказы были чрезвычайно редкими, и клиентами механика всегда становились случайные прохожие, наслышанные о местном двухвостом лисёнке-вундеркинде, немногие из тех, кто верил в его способности. Но не только из-за тайника он остаётся жить здесь. Он давно привык и ему вправду нравится этот серый коробок, ставший для него самым уютным закутком. Запрыгнув на аккуратно убранную постель, лисёнок раздвинул тёмный занавес окна, впустив свет внутрь, и метнулся к шкафу, распахнув одну его дверцу. Здесь у Тейлза было всё: одежда, несколько старых, но ещё полезных инструментов, которые подарил отец, кое-какие чертежи, скрученные в рулоны, но, естественно, одежда преобладала. Сверху на полке стопками лежали головные уборы: шапки, какая-то шляпа, кепки… Может, если я надену кепку, то-о… Нет. Тейлз взял только то, что хотел сначала: белые нитяные перчатки, которые надевал для работы. Затем он придавил дверцу и сунул их в один из карманов рюкзака, но перед тем, как надеть рюкзак на плечи, малыш затянул ремни потуже: рюкзак всё-таки папин. Вдруг неожиданно щёлкнула дверь в коридоре — мать вернулась. Лисёнок тот час выглянул из-за рыжих штор, повиснув в дверном проёме и показав одну лишь мордочку. — Мама! — обрадовался лис. — Привет! — выглянула вся голова. — Ой! — резко обернулась высокая лисица, едва успев закрыть дверь. — Напугал… Привет, сынок. — О! Я сейчас! — бросил сынок и понёсся в кухню, оставив маму наедине с качающимися шторами. Скомканная бумажка улетела в мусорное ведро до того, как мама вошла в комнату с полным пакетом продуктов. — Куда это ты собрался? С инструментами… А? — не торопясь, мама выставляла из пакета на стол всякие пачки и банки, недоумевающе наблюдая за необычным поведением сынули. — Мама, я… ВА! — стоя рядом, малыш просто не мог удержать в руках ни хвосты, ни даже голос. — У меня очень важное дело. Мне нужно починить самолёт! — Вот это да! Правда? — Ага! Мама выдвинула стул из-под стола и медленно опустилась на него. — И чей он, интересно? — Соника! — выкрикнул Тейлз. — Представляешь? — Да ладно! Ты с ним говорил? Как он? — Эм-м, нет, — поутих малыш. — Но зато я видел самолёт. Он какой-то… помятый, не мытый, и ему нужен ремонт. А в движке дырка! — Хмм, ты не говорил с ним, и собираешься копаться в самолёте? Так же нельзя. Вдруг ему не понравится. — Но-о… — глубоко наивный взгляд недоумевающего ребёнка устремился в материнское лицо. — Но… я же не сделаю ничего плохого. — Правильно, — не споря поддержала мама. — Но всё-таки без разрешения. — Значит нельзя? — отрывисто спросил лис. — Почему же? Если ты объяснишь Сонику всё как есть, он не будет сердиться. — Тогда я побежал! — Подожди! — М? — Тейлз обернулся, уже стоя у прохода. — А это далеко? Может, я тебе бутербродов положу. — Не, не надо, не хочу. Недалеко. Ну я пошёл? — Ты тогда постарайся, сделай всё как надо. И не спеши. — Мама пыталась хоть как-то задержать сына рядом, не желая так быстро отпускать, так как у неё скопилось много вопросов. — Обязательно! Пока, — на прощание сын поднял ладонь и отправился на дело. — Аккуратней будь! — напоследок ответила мама, когда дальняя дверь уже почти захлопнулась. — Фуф, — огляделась она. — Теперь надо сварить суп. Тейлз стартовал как с пружины соскочил. Так разогнался, что его движение нельзя было назвать бегом: он буквально парил над землёй, касаясь её самыми носочками. Он летел! Раскрутив хвосты как настоящий пропеллер, он летел к самолёту по тому самому Изумрудному Побережью, а песок облаком взмывал за ним. Ветер неистово трепал белые усики и рыжую чёлку лисёнка, рьяно рвущего встречный поток. Видел бы Соник сейчас этого гонщика! Гружённый серьёзным восторгом малыш прошмыгнул мимо цели. Срочно затормозив, он потерял равновесие и неуклюже упал в песок. Нисколько не унывая, лис быстренько отряхнулся и вернулся к биплану, сразу открыв капот… Когда он детально осмотрел область вокруг дырки, измерил её глубину, понял, что зря торопился: пробоина расположена настолько удачно, что не задето почти ничего, да и не глубокая она. Нет, это не значит, что ремонт не нужен, но он прошел быстро, настолько, что описывать его — лить воду, и был не таким масштабным, каким его предвкушал механик. После пришла пора опробовать движок. Работает ли? Чтоб запустить его, Тейлз запрыгнул на крыло, с него на борт биплана, свесившись через него и заглянув в кокпит. Пристально оглядев всю приборную панель, он приблизительно догадался каково управление и тогда потянулся к кнопке. Тык — винт начал разгонятся, но вдруг… Пуф-пуф-пуф! Клуб чёрного дыба вывалился из под металла… — Выключись! Выключись! — тыкал в кнопку механик. — Асс, блин, я же знал, знал! Перепрыгнув к останавливающемуся двигателю, лисёнок стал осматривать каждый поршень. Держась одной рукой за голову, придавив ухо, а второй копошась в конструкции, он ругал себя, ведь произошло то, о чём он не подумал раньше: гидроудар. — О-о-ох, ну как же… — мука отчаяния выдавила слёзы наружу, но Тейлз не заметил их, тщетно пытаясь что-то исправить. Помрачневший малыш, ошеломлённый своим поступком, сам потерпел удар. Удар своей непредусмотрительности. Он, столь много читавший о самолётах, забыл проверить нижние цилиндры мотора. Масло затекло под них, а жидкость, как известно, не сжимается… Глядя на разломанный поршень, он мог лишь сожалеть, без пользы гневаться на свою ошибку и на себя, до той поры пока не пришла мысль, беспощадно распаляющая изъедающее изнутри пламя страха и невыносимого стыда: — Что скажет Соник?.. — прошептал он дрожащим от сознания своего бессилия голосом. Немая паника завладела ребёнком. Утопая в её вязкой пучине, он изнемогал под бременем бешеных потоков мыслей, в коих он глумился над собой за собственный позор. Вшивый лисёнок, хватит скулить! Меньше ной — больше думай! Просто стоять и ничего не делать, как минимум, глупо. Нельзя бездельничать… Я всё исправлю. И даже лучше сделаю! Да… Да! — Я всё исправлю! — смело выкрикнул Тейлз. Благородное побуждение в раз вытянуло малыша из бездны его издевательских раздумий. Он тотчас подхватил рюкзак, впихнув туда все инструменты, а также два фрагмента сломанного поршня, и поспешил домой. Панели обшивки остались брошены лежать рядом с бипланом, нет смысла закрывать капот сломанного двигателя, если ремонт совсем скоро. На этот раз, Тейлз старался двигаться как можно тише, чтоб мама не узнала о преждевременном возвращении. Нырнув к себе, он спрятал рюкзак под кровать и отвёрткой, как универсальным инструментом, открыл тайник. Выгреб оттуда всё до последней копейки. Несколько бумажных купюр и много мелочи сунул в карман и застегнул молнию. Немного, конечно, но должно хватить. Главное было не звенеть, и Тейлз как вор незаметно прошмыгнул назад и рванулся на рынок. Он вообще не помнил, как добирался до магазина, но мимолётный разговор с продавцом отложился в памяти навсегда. По магазинным рядам полок расставлено полно запчастей, всяких разных. Все вместе ходы составляли своего рода несложный лабиринт, но бывалому семилетнему малышу не довелось блуждать, ведь он часто наведывается сюда, так что поршень нашёлся быстро. В точности такой, какой нужен. Но почему-то без ценника. Странно… Что ж, спрошу на кассе. — Здравствуйте, — деловитый малыш подошел к свободной кассе. — Сколько стоит? — Спросив, поставил поршень цилиндром вниз. — Эй, дяденька! Слыша голос, но не видя покупателя, продавец не сразу сориентировался. Только заметив выглядывающие из-за кассы лисьи ушки низенького ребёнка, спохватился. — Ты что тут делаешь такой маленький? — перевесился он через стол, сверху заглядывая на ребёнка, а затем на товар. — Ты хоть знаешь, что это? — Да, знаю, — немного рассердился лис. — Так сколько? — Этот? Четыреста пятьдесят. «Четыреста пятьдесят» — это число ударило в уши лисёнка. Он заметно, точно на показ, приуныл, сжимая деньги в кулаке. — Но у меня всего двести… И ещё мелочь… — Ну а я скидок не делаю, — спокойно напирал продавец. Тейлз застыл. Не внимая этим словам, он что-то нашептывал сам себе, не сводя узких зрачков с крепко сжатого кулака. — Не убирайте! — встрепенулся лисёнок. — Я быстро вернусь! — и, оттолкнувшись от стола, помчался прочь отсюда. — Эгэй!.. Эх, — хотел было что-то выкрикнуть продавец, но малыш — фьють — и уже только дверь колыхается. Детские руки плавно открывали дверь. Медленно и бережно. Так, чтоб не скрипнуло. Вдавив неподатливую дверь в проём до приглушенного щелчка, подушечки натуженных пальцев ослабли и заскользили вниз, отрываясь от доски. Тейлз всматривался в щель, чтобы досконально убедиться, что заперто надёжно. Он не трогал выключатель, — стоя в тупике узкого входного коридорчика, он перекинул взгляд через плечо, исподлобья поглядев вдоль тёмно-рыжих стен мрачного тоннеля: там, в ярком свету, мама часто ходит. Туда-сюда, сюда-туда. Прижатый к двери лисёнок, туго развернулся. Ноги обернулись двумя косматыми хвостами и пятками упёрлись в дверь. Оторопь подчинила уязвимого ребёнка, едкими мурашками гуляя по коже, и заманчивые мыслишки не давали покоя, упором давя лиса в дверь. Я просто могу оставить всё как есть… Никто ведь не узнает, что виноват я, правильно? Ох, выбор. Проблемой является выбор. Но эта проблема моя! Это слишком серьёзно, чтобы втягивать маму… или… наоборот… Именно! Это слишком серьёзно, чтобы НЕ втягивать маму! Но как?.. Чуть повернув голову вбок, Тейлз искоса смотрел в кухню. Он больше не мог терпеть давки тисков совести и, оставив рюкзак здесь, нерешительной, но ровной поступью отошёл от двери. Ведя светлые кончики хвостов низко над полом и невольно сжимая кулаки, робким, но, твёрдым шагом ступая вперёд, лисёнок всё боязливее косился на кухню, которая неумолимо приближалась. Он не трус, но страх не даёт идти быстро. Вот лис вышел из тени, став под убранной вверх белой занавеской дверного проёма. Мама занята готовкой, нарезает лук, вроде бы, и ещё не заметила сына. Тейлз стоял и с напряжённым вниманием слушал стук ножа о дерево, как лезвие разрезало лук. Сердце в нём билось сильно, в ушах явственно гудело невольно удерживаемое дыхание: сейчас мать обернётся, и начнётся. Почему так трудно признаться?.. Губы дрожат, зубы чуть не стучат. Почему ж? Глубокий вдох… протяжённый выдох. И… — Мама… — тихий голосок, будто из-за расклеившихся губ, слабо разнёсся по кухне. Мамино ухо резко повернулось раньше неё, но она нагнала его. Приподняв нож над недорезанным луком, она вполоборота собралась словом встретить родного лисёнка, но один вид невесёлого лица и понурых ушей остановил её. — Мама… У меня проблема. Женская рука отложила нож, и лисица, пристально глядя на сына, бережно спросила: — Что случилось? — Мам, тот самолёт, — каждый звук каждого слова приходилось выжимать из себя, — он сломан. Я это сделал. Секунда тишины как минута молчания, заглушаемая шипением из-под крышки кастрюли на плите, длилась бесконечно долго, и лишь длинный мамин вздох вдоволь разбавил её. А пока Тейлз мялся на месте, не смея пройти в комнату, мама отключила газ на конфорке, погасив огонь. — Иди сюда, — подозвала она к свободному столу. — Сядь, — сказала она и, опираясь на колени, села сама. Вздыхая носом и нетерпеливо стуча пальцами по пустому столу, лиса, с неподвижно висевшим длинным хвостом, ждала подхода младшего лиса. Шанс развернуться и тишком уйти упущен — оробелый малыш прошёл куда мать велела, послушно сел, небрежно откинув хвосты. — Расскажи-ка получше, что произошло. А то, может, ты делаешь из кротовины гору. — Ничуть, — грубо молвил лис. — Всё очень серьёзно. Я починил его, но забыл проверить масло, и, когда включил двигатель… если б не успел выключить, он бы взорвался! — Громко ругаясь, Тейлз вдруг взглянул в глаза матери и также быстро отвёл взгляд, снова замедлив речь поневоле. — С виду всего один поршень сломался, но неизвестно, что успело внутри произойти. Кое-как ему удавалось крепиться с доселе неведомым чувством, томительным и настолько сильно щемящим, что, лишь чуть поддавшись, можно нагло и смело разрыдаться, зная волю маминой доброты. Но только глаза немножечко слезились, но он боролся. Хоть семилетнему ребёнку неоткуда добыть столь много усилий, он душил себя изо всех сил. Тейлз хотел показать тот разломанный поршень, но вдруг тихо рыкнул на себя, заметно оскалив клыки, вспомнив, что не положил обломки обратно в рюкзак: «Растяпа!» — Шепнул он и всё-таки сунул руку в карман: хоть деньги не забыл. — Вот, — осторожно вытянув руку, он выложил на середину стола три бледных купюры и горсть монет. — Эти деньги мне давали за ремонт. Я хотел купить замену для детали, которую сломал, ходил в магазин, но на новую не хватает. — А сколько здесь? — тут же сочувственно прозвучал вопрос. — Двести тридцать восемь. А деталь стоит четыреста пятьдесят. «Мой Майлз взрослеет» — этот точный вывод сделала мать, выслушав объяснения. — Не вешай голову, Майлз, — склонившись к любимому сыну, мать парой пальцев приподняла его подбородок: бирюзовые глазки, сверкая дрожащими слезинками, горестно смотрели сквозь. — Я дам тебе денег, ты сбегаешь, купишь, что нужно и ещё раз починишь этот капризный самолёт. Тебе ведь для этого деталь нужна? — Мама, конечно! — встрепенувшись, вскочил Майлз и поймал свой стул за спинку: тот от толчка чуть не завалился. — Тогда я инструменты возьму, чтоб из магазина сразу к самолёту. — Хорошо, хорошо. Только не суетись. Успеешь. Тейлз побежал в коридор, по дороге шмыгая носом и утирая слёзы, и быстро вернулся с рюкзаком за плечами. Мама уже была готова вручить деньги и, спустя мгновение, вручила. — Ладно, я побегу! — сын тут же ринулся на дело, время ведь никогда не ждёт. Надо торопиться! Бегом! Бегом! А то беда будет, если Соник узнает.