Взрослый малыш

      Устоялась тишина. И слышно только как кто-то ютиться в кресле, скрипя кожей. Он шумно выдыхает сухой воздух пустого гаража, потягивается до дрожи и покалывания в мышцах и откидывает голову, затылок ударяется о железяшку, и Соник натирает его ладонью — как бы шишка не выросла. Да уж, это не мой размерчик, но больше тут некуда сесть, кроме как в кресло самолёта. Всё-таки с утра он был моим. Соник уже отодвинул сидение до упора назад, но, чтоб найти удобную позу для сна, ещё немного помялся, опустился ниже и смог устроиться, не подкладывая руки заместо подушки. Он посмотрел в высокий затенённый потолок: там нет ничего интересного, кроме широких и длинных ламп. Эти железки висят на толстых проводах, вырастающих из темноты, и светят мягко, не ослепляя, с голубоватым оттенком, но этот тусклый свет неимоверно далёк от бирюзового блеска сияющих глаз.       Как он говорил, его зовут?.. Майлз Прауэр? Майлз, Тейлз… Прауэр. Знакомая фамилия, где-то я её точно слышал… Только вот не вспомню где, а спрашивать у него теперь… как-то… неловко. И что же мне делать? Не… Так, он ребёнок, значит лучше всего будет, если сдать его в приют, а остальное не моя забота? Правильно? Конечно, это правильно, ведь тогда всем будет лучше: в приюте о нём позаботятся, и мне не о чем и не о ком волноваться. Всё будет хорошо — пилот ещё найдётся… Вот блин! Я же ни одного не знаю, да и не похоже, что среди местных они вообще есть, а то тот бобр так удивился и даже решил, что это шутка, когда узнал про самолёт. Но Тейлз… он, хоть и не глупый малый, но совсем маленький. Не заставлять же его, а! Это ведь уже не шутки шутить. Или всё-таки приютить малютку? О-о-ох-йо! Никогда ещё не задумывался о таком, не умею сопереживать и интересоваться чужой судьбой, но я должен его понять: сам сирота. Ох уж, эти узколобые мысли! Я сирота, да. Но своих родителей я даже не помню — Тейлз совсем в другом положении. Наверное, пришло время научиться заботиться, забыть о беззаботной беготне… хотя бы на пол дня. Я же никому не сказал, что сын Прауэров выжил… «Трагическая гибель семьи Прауэров. Никто не выжил». А что? Такой заголовок звучит лучше, чем «…осиротевший малютка…». Пускай они не найдут тело и сочтут его таким же погибшим. Вместе с родителями. А я завтра же отведу его в приют. Иголками чую, что, если не сдать его в приют, обязательно случится какое-нибудь недоразумение. Так что без вопросов: с утра накормлю, и пойдём, — мне меньше хлопот, ему меньше забот.       Подведя итог парада мыслей, Соник смог откинуться на сидение и расслабленно вытянуть ноги. Он гордился ощущением, что перешагнул роковую черту по собственному желанию, хотя забыл: этот шаг предстоит сделать завтра; нужно лишь пережить пол дня обоюдных ненужностей с лисёнышем, и воля вернётся вместе с беззаботными деньками, но это завтра, а сейчас спать. Теперь-то он легко закрыл глаза, чтоб через момент открыть их, не зная моргнул ли, или уже проснулся. Лампы никто не гасил, ворота также закрыты, но, если пилотное кресло в секунду стало столь нежным, а полулежащее тело вялым и неподъёмным, значит ёж спал, и нужно узнать который час. Не помня в какой момент и в какой позе уснул, Соник приподнялся и лениво потянулся к кнопке на далёкой панели — клац, и зажглась подсветка приборов, среди которых были и часы: начало девятого. А Соник хотел встать пораньше… Ну и ладно.       Оглядываясь на белую дверь, Соник вдруг взбодрился и ещё раз ткнул по кнопке — подсветка угасла, и ёж метнулся из кабины сразу к двери, он бегом схватился за ручку. Не повернул: рука отчего-то онемела, затем и тело оробело, похолодела торопливость. Косой словно выпяченный взгляд из-под нахмуренных бровей подсматривал за окаменелыми пальцами, которые обхватили дверную ручку, влипнув в неё, рука хотела тянуть, хотя нужно толкать, чтобы войти, но вдруг кисть повернулась сама собой, ринулась толкнуть, и толкнула. Испугавшись, хозяин дёрнулся назад — дверь хлопнула, рука ошпарилась, и стало невообразимо жутко, потому что Тейлз там. Лежит.       Что Соник мог ему сказать? Оставить плохое позади, жить дальше, веселиться? Чушь! Тогда он бы точно выглядел вылитым эгоистом. Кто-то подарил ему скорость, выносливость, невероятную живучесть, и он возомнил себя полубогом, любезничал со всеми, помогал всем только для того, чтобы поддерживать статус героя, но сейчас от этих сил толку нет, они ничем не помогут: здесь нужны другие. Повезло ещё, что Соник успел стушеваться, ведь лисёнок лежал затылком к выходу. Залез в чистую постель с ногами и даже не разулся. Ну что же, простительно. И у самовлюблённого шалопая хватило наглости подумать о такой мелочи в такой-то ситуации, хотя язык завяз. Зато ёж вовремя остепенился, чтобы развязать его, потому как он уже потревожил сироту, а начатое нужно доводить до конца. То есть растревожить окончательно?       Рука снова потянулась к рукояти, но теперь отнюдь не молниеносно — кисть двигалась медленно, пальцы мало-помалу расходились в стороны, чтобы сжаться вновь. Они крепко обняли рукоять под внимательным надзором вытаращенных глаз, и рука нехотя двинула их в поворот до щелчка. Не отпуская, Соник плавно провёл доску и вошёл в спальню боком, придавил дверь и лишь затем клацнул выключателем и взглянул на кровать — удивился: Тейлз сидел напротив.       Значит не спал. И если так, Соник ожидал увидеть поникшие уши, а они стояли ровно, не шевелясь, будто лис на охоте; Тейлз сидел неподвижно, уперев руки в край кровати, хвосты, лежа за спиной, даже не шелохнулись. Концы хвостов, вроде, влажные, морда сухая, зато не на шутку взлохмаченная… Шерсть торчала загнувшимися пучками, ноздри едва трепетали, глаза остекленели, смотря в пол.       Соник смотрел на него и думал, что сказать, с чего начать. Повисла такая тишина, что было слышно, как ёж сглотнул. Но он повнимательнее присмотрелся к лисёнку: тот до сих пор не снял перчатки, и ткань одеяла под его пальцами смялась, складки еле видно углублялись, — Тейлз сжимал её. Он боится! Хах, это же очевидно! Соник же не мог допустить, чтобы и его страх вышел наружу, и, хотя сбывшиеся подозрения осчастливили его, та тирада, сочинённая перед сном, испарилась, а робко всплыли лишь два связных слова:       — Ты как?       Тихий голосок легко порвал молчание, однако нет. Оно вернулось опять. Возможно, лис не мог или не хотел говорить. Соник не собирался уходить, но в тишине страх нарастал.       — В порядке, — пошевелив одними губами, Тейлз порвал молчание во второй раз.       Эти слова расшевелили Соника, и он преодолел один длинный шаг, отделявший от Тейлза, присел рядом; настойчиво пытался заглянуть в глаза собеседника, но ответного взгляда не встретил, — и тогда переспросил:       — В порядке?       В ответ резкое «угу» и больше ничего.       Хмм, ну так разговоры не ведут. Соник, очевидно, требовал более полного ответа, но, похоже, для Тейлза это не так уж и очевидно, ведь он не поднял голову, зато пальцы расслабил, и складки вместе с тенями на простыне слегка разровнялись. Но лис молчал. Тогда Соник решил действовать совсем прямо: он выпрямился, со вздохом потёр бёдра и сказал то, что хотел ещё вчера, наотрез отказавшись от эмоций:       — Тебе надо позавтракать, сегодня пойдём в приют.       — Нет, — тотчас Тейлз помотал головой. — Не хочу в приют.       — А?       — Соник, — лис взвизгнул, едва не подпрыгнув, и посмотрел на ежа, — пожалуйста, не надо в приют. Я… Мм… Могу быть твоим помощником.       — Но…       — Я понимаю, что это опасно, но хотя бы мои знания могут тебе пригодиться! — его голос дрожал, лисёнок говорил неудержимо быстро, так, что усы тряслись от движений челюсти. Зато внятно. — Только не надо приют, пожалуйста, не надо. Лучше выброси меня на улицу! Чем в приют, — малыш поджал губы и увёл взгляд в стену: видимо, смутился своих же лишних слов.       — Тейлз, послушай…       — Соник! — необычно большие бирюзовые глазки опять впились в Соника. — Мне не место в приюте! — тон ребёнка перевернулся, теперь он крикнул, а прямые локти, как домкрат, вдавили ладони в ямы матраса, и Тейлз ещё раз отвернулся, заговорив в стену. — Родителей… нет. Больше никому я не нужен.       До этого лис как нарочито не давал возразить, но дал шанс задать вопрос:       — Как это «не нужен»?       Теперь ответ не вырвался сиюсекундно. Сперва лис скрипуче всплакнул… или так хрипло усмехнулся. Неясно. Потом он повернулся и сразу открыл рот, набирая воздуха, и вдруг сомкнул губы. Заметно сомневаясь, хоть малодушно и вполголоса, он выжал короткую фразу:       — Так вышло.       Это было нестерпимо! Эта неподдельная по-детски наивная откровенность загоняет в капкан. Соник просто онемел, глядя в близкие широкие зрачки через рыжеватый вихор вечно торчавшей чёлки лисёнка. Этот, потерянный, невинный взгляд из-под забавных завитушек невыносим для всегда самодовольного Соника. Ёж отвернулся и закрыл свои глаза. Склонившись вперёд, он опёр подбородок на руки, сведённые в замок, а локти упёр в колени. Носом выдыхая воздух, Соник просто уверился, что у этого лисёнка слишком взрослый разум для ребёнка, это читалось в его глазах, и Соник не мог долго смотреть в них, опасаясь за собственный разум.       — Соник…       Произнеся имя, Тейлз замялся и замолк: Соник не отреагировал. Но затем ёж, не выпрямляясь, повернул голову:       — Завтракать будешь?       — …Придётся. — Теперь никаких сомнений нет: он не ребёнок! Явно, такого он не ожидал, да и ответил не сразу, но не стал спорить, а спокойно согласился.       Мда, нахальный вопрос. Соник даже был кое-как готов к упрёку, однако… лисёнок ошеломил его, и шаткая готовность рассыпалась в прах. Пальцы ежа быстро мяли друг друга, тело покачивалось будто хотело подняться, а прилипло, но, раскачавшись, всё-таки смогло отклеиться. Соник хотел вылететь отсюда прочь, чтобы сделать перерыв, но так нельзя, хотя Тейлз наверняка уже обиделся и обиды этой никак не показывал, разве что отодвинулся немного. Как так? Сколько ему лет? На вид не больше десяти. И такое смирение в таком возрасте? Умопомрачительно.       Что делается в душе у него? Как он это выдерживает? Думает: согласился ли Соник на просьбу? Приютит или выгонит? Да с чего вообще эти вопросы должны волновать? Соник хочет избавиться от него! Или хотел?       Раньше, когда он разгребал последствия боёв с Эггманом, всех пострадавших он немедля доставлял туда, где им могли помочь — на этот раз он так не поступил, и зря, ведь теперь от этого лисёнка просто так не отделаться. И неизвестно, чего от него ждать, если его насильно затащить в приют. Воображение всякое может изобразить…       Уже пройдя до двери, Соник собрался позвать лиса за собой, но передумал уходить сейчас. Не из сочувствия, а из любопытства, он развернулся и как бы отчуждённо спросил:       — Ты не злишься на Эггмана?       Лисьи уши встрепенулись. Но Тейлз не ответил. Может, не услышал. Соник переспросил:       — Не злишься?       — Нет! — огрызнулся лис, затем вполголоса прибавил: — Он не виноват.       — Ты что! — вскрикнул и ёж, и вскинул вопрос: — Как ты можешь такое говорить?       — Виноват я! — Тейлз вскочил и вспылил, ударив в грудь кулаком. — Если б я не вмешался, они были бы живы. Это я взорвал несущий винт! Из-за меня она рухнула… туда! — каждое «я» он выкрикивал яростно, не жалея голоса и дёргаясь в сторону ежа. — Эггман даже не знает… Это я их убил.       Последние слова он процедил сквозь внезапное изнеможение, рыдая и дико щипая мех с груди, которая не шумно, но резко вздрагивала от нервного дыхания. Этими воплями Тейлз вбил Соника в серьёзный ступор, да и из себя все соки тоже выжал, стоя теперь и хныкая. Лис дёргался, переминаясь, скулил и всхлипывал, тёр лохматую морду второй рукой, стараясь куда-то увести глаза и спрятаться. Клыкастая пасть тряслась за дрожащими не смыкающимися губами; белый мех вокруг неё с двумя посеревшими дорожками, пропитанными влагой, бирюзовые глаза, не находящие места, — всё это, что было на лице, лисёнок хотел убрать от глаз посторонних, но бесконечные попытки доводили до ужаса: в этой низкой и тесной спальне никуда не деться, оставалось быть на виду у единственного Соника.       Сонику ведь хотелось обнять бедолагу совсем не от того, что даже в таком заплаканном истрёпанном виде тот выглядит маленьким милашкой, таким нежным, каким не бывает никакой плюшевый мишка. От столь постыдной задней мысли непоколебимое нутро расшаталось, аж вскружило голову вместе со всем, что в ней было. Тейлз визгливо скулил и хрипел, неудержимо всхлипывал, глотая слёзы и, может, слова. Недалеко до истерики — в такие моменты любому нужна ласка!       Соник бы обругал себя за то, что так долго стоял и смотрел, но непросто было подойти и обнять, только стремительный рывок помог приблизиться, и ёж быстро обхватил и притянул, притулив к себе — лисёнок, сперва испугавшись, прильнул, усами щекоча грудь. Тейлз в самом деле трясся будто замёрз, хотя был тёплым, очень тёплым. Ясно, что он пытался унять дрожь, в одиночку вытряс бы все здравые мысли, но даже в крепких объятиях он не прекращал вздрагивать и шмыгать носом. А Соник должен был утешить его любой ценой: сам спровоцировал, кто-то же потянул за язык.       Когда одна рука легла на талию лисёнка, а вторая на затылок, и Соник прижал дитятку к себе, беззаботного ежа волной охватила необыкновенная неловкость, обдавшая его щекотавшим теплом, но за той неловкостью неожиданно пришли покой и наслаждение. Соник стоял и млел, нежно теребил мех за ушами, которые, наконец, зашевелились, сложились назад. Тейлз обхватил Соника как брата, прижался всем телом и тёрся влажной щекой о стойкую грудь. Его шерсть и вправду нежна. Обаятельна на вид, приятна на ощупь. Интересно было мять её, водить пальцами в густоте, рассекая её на дорожки. Но нет! Соник не хотел наслаждаться: он хотел утешить не себя — сироту. А когда опомнился и нащупал лисий затылок, ощутил, что Тейлз положил подбородок ему на плечо и вытянулся в росте. Точно, секундой назад он был ниже. Встал на носочки, скорее всего. Никак было опустить взгляд, не проверить, однако и ежу понятно, что это так. Соник попытался дотянуться до ушей лисёнка пальцами, но ничего не вышло. То есть, уши устали, выпрямились. Тейлз сильнее стиснул хват. Он так напрягся. Зачем? Почему не отпускал? Может, ему тоже понравилось? Стоять вот так: в тишине, друг с другом наедине. Необыкновенно пронзительное ощущение, не каждый день удаётся испытать такое. Соник успел пожалеть, что до этого, почти наверняка, ни разу не коснулся лисёнка, не пожал руки при знакомстве, зато в этой спальне смог насладиться его пушистостью, и, если Тейлзу так же приятно, можно не волноваться сильно и всё-таки насладиться минутой взаимного объятия.       Как же хотелось дотянуться до хвостов, помять и их тоже, однако это желание ёж старался отбросить, потому что слишком уж эгоистичное оно. Трудно было удержаться, ведь они поднялись до спины Тейлза и, мелко качаясь, будто дразнили, манили. Их мех пышный и, наверное, гладкий — они точно теплее какой-нибудь шерстянки. Вряд ли Тейлз нарочно так делал, но хвосты были так близко и ни одной ворсинкой не касались рук. Хватило бы оттопырить палец, чтоб коснуться одного из них, но Соник, потише сглотнув, лишь погладил лисёнка по спине, и тот вдруг ослабил хват. Тейлз снизился, отпрянул и уронил хвосты, руки, опустился на всю подошву; ногами осторожно ощупывая пол сзади себя, он отшагнул, встал смирно. И больше не дрожал, не плакал, но глаза не скрывали смущения, да и ярко-красная расцветка румянца выставила напоказ сильную застенчивость лисёнка. Щёчки рдели алым цветом, глазки блестели от слёз, вдохи и выдохи стали спокойными.       Но Тейлз молчал, возможно, не знал, что сказать. Значит Соник должен был что-то сказать, хоть бы солгал, но сказал бы немедленно. Нельзя было молчать.       — Тейлз, — ёж взял его под локоть и сказал твёрдо, — я обещаю, что никогда тебя не брошу.       Соник гордился тому, что не запнулся, но внезапно лисёнок тревожно ахнул, посмотрел в глаза жалобным непонятным взглядом и хотел ещё отшагнуть назад, а ноги упёрлись в кровать, да и Соник держал за руку. Похоже, этими словами ёж внушил лисёнку страх.       — Правда? — пропищал лис и робко прокашлялся. — Ты не издеваешься?       Соник удивился странному вопросу, зато быстро ответил:       — Не-е-т, — он отпустил лиса. — Я абсолютно серьёзно! Будем жить вместе.       После душераздирающего разговора и не менее жарких объятий улыбка Тейлза показалась нереальной и неожиданно очаровательной. Уголочки губ приподнялись, раздвинув и смешав тёмный мех со светлым, клычки выглянули, будто сверкнув белизной. Скромный, зато восторженный взгляд обрадовал и утешителя, ответная улыбка сама собой появилась на его лице: Тейлз поверил. Или, по крайней мере, хотел верить.       — Спасибо, Соник.       — Да не за что! — совсем повеселел ёж. — Давай теперь завтракать. Пойдём.       Клацнув выключателем, Соник открыл дверь — Тейлз протёр свою мордочку и легко пошёл следом, и счастливы вместе они вышли из потёмок.