Стереотипы

Из раздевалки русской сборной явственно раздаются стоны. Георгий Попович останавливается у двери, топает ногой, складывает руки на груди и прислушивается. Смотрит на часы — кому там, интересно, приспичило средь бела дня? — Давай, растянись для меня еще немного, — звучит почти умоляюще голосом Плисецкого. — Больно, Юр, — снова стон, секундное затишье, и чуть громче, явно голосом Алтына. — Я не могу больше. Раздевалка — место общественное. Гоша никогда не считал себя ханжой и не страдал гомофобией, но полчаса стоять у двери, ожидая, когда парни закончат любиться, он не намерен. — Юрка, блять, имейте совесть! Час дня! — воет он и тарабанит в дверь раздевалки. — Мне нужно переодеться! Плисецкий высовывается из-за двери буквально через пять секунд и смотрит на Гошу как на говно. Полностью одетый, даже не растрепанный, разве что немного покрасневший. — Так а хули ты у дверей стоишь? Заходи, — и распахивает дверь шире. На лавке, тяжело дыша, сидит Отабек, вцепившись в свои ноги, как будто у него их кто-то собирается забрать. Тоже одетый. Попович напряженно думает, и мыслительный процесс отпечатывается у него на лице маской недоумения. — А... это... что вы тут делали? — вопрос звучит тупее некуда. — Растягивали Отабека, — бесхитростно отвечает Юра, даже не задумываясь о том, как это звучит. Зато, похоже, задумывается Отабек. — Юр, если ты такое на интервью будешь говорить, Яков нас прибьет, — укоризненно замечает он и уточняет, повернувшись к Гоше. — Всего лишь вертикальный шпагат. У меня с ним проблемы. — Ааа, — понятливо тянет Попович, и отгораживается от этих двоих дверцей шкафчика. Становится стыдно за свои мысли, и вместе с тем немного радостно, потому что, будь он немного тактичнее, скорее всего так и простоял бы у двери, пока Юра не закончил "растягивать Отабека". Вынимает форменную куртку и сумку с коньками, захлопывает дверцу и поворачивается к Плисецкому с Алтыном снова. — Вы встречаетесь? Лучше б не спрашивал. Ей богу, лучше б заткнулся и помалкивал. Любопытство суслика сгубило, и Поповича когда-нибудь сгубит. — Да, — подтверждает Отабек. — Нет, — отрицает Юра одновременно с ним. Лицо Алтына неуловимо меняется. Все тот же кирпич, но, Гоша ногу готов дать на отсечение, сейчас это был очень грустный кирпич. — Нет, — повторяет он за Юрой, и сгибается на лавке, делая вид, что завязывает шнурки на коньках. Гоша переодевается быстро, как в армии, шнурует коньки почти на бегу к двери и ретируется из раздевалки, оставляя позади себя гнетущую атмосферу. — Бек... — Юра окликает несмело, но не знает, что сказать дальше. "Слушай, я не хочу пока афишировать"? "Я не думал, что это так важно для тебя"? "Прости"? Полная херня. — Всё нормально, Юр. Так ли нормально целоваться до боли в губах, заниматься сексом до полчетвертого утра, засыпать в одной постели, переплетаясь ногами... и не встречаться? Да, всё нормально, все друзья так делают. — Бек, я не... — Ты да. Отабек выходит за дверь и шагает к катку настолько быстро, насколько позволяют коньки с предохранителями на ногах. Жаль, в коридоре нет льда — добрался бы за несколько секунд. Он катается как дьявол, злобно, остервенело, вымещая всю ярость и обиду на несчастном полированном льду "Юбилейного". Заворачивает двойной аксель вместо тройного. Не докручивает флип, заваливается на бок, но не падает. Почти падает со следующей попытки, но выравнивается, коснувшись льда рукой. Косячит с комбинацией вращений. — Алтын, иди проветрись! — в конце-концов не выдерживает Яков. — Если травмируешься, твой тренер с меня три шкуры спустит! Отабек не пытается спорить. Опускает голову и послушно едет к бортику. Где-то на периферии неосознанно подмечает золотистый всполох — волосы Юры сильно отрасли, и Отабек уже трижды отговаривал его от стрижки; бережно перебирал пряди, расчесывал и заплетал в колоски, берег их как настоящее золото. Дорога до юркиной съемной квартиры быстрым шагом занимает от силы минут двадцать, и Отабек жалеет, что она так близко от стадиона ("Да, дорого, но зато с крепатурой не нужно херачить через полгорода! Скажи, классно, Бек?"). Еще больше жалеет, что так и не смог настоять и поселиться в отеле во время своей двухнедельной поездки в Москву. В груди поднимается дурацкий порыв — собрать вещи и рвануть в сторону ближайшего отеля, но Отабек силой воли душит его, переодевается в домашнее и усаживается в потрепанное кресно в углу комнаты, открывает "Ведьмака" на "читалке" и скользит взглядом по строкам. И просыпается от звона ключей в замочной скважины и хлопка двери. Юра чертыхается, когда кеды не удается сбросить с первого раза и как вихрь проносится по комнатам, каким-то чудом упускает его из виду полулежащего Отабека, заглядывает в спальню и лишь немного выдыхает, увидев наполовину разложенный чемодан казаха. — Юр, я тут, — машет рукой Отабек, разминая затекшую шею, откладывает читалку на журнальный столик и поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с отчаянными голубыми глазами. Юра тяжко вздыхает, переминается с ноги на ногу перед креслом, по привычке вгрызается в нижнюю губу и тут же отпускает под строгим взглядом казаха. — Я такой еблан, Бек! Меня просто... ну, знаешь... пиздец парит всё это... Отабек открывает рот, чтобы как-то успокоить, возразить, соврать, что понимает, но Юра не даёт — закрывает ему рот ладонью. — Не-не-не, дай, я договорю. Меня пиздец парит вот эта херня с "Юрочка - фея, Юрочка точно снизу, Юрочку ебут", она блять повсюду! — он красный от лица до шеи, виднеющейся в широком вороте легкой майки с тигриным принтом. — Я не тебя стесняюсь! Ты же лучший!.. Ааа, блять, как же сказать... Можно ты просто въебёшь мне по лицу, и всё будет в порядке?! Вместо того, чтобы въебать по лицу, Отабек притягивает Юру к себе, зарываясь носом в ямочку между острых ключиц, обнимает крепко, чувствуя, как напряжение и обида постепенно улетучиваются, как воздух из дырявого воздушного шарика. Они молчат так несколько минут, просто обнимаясь, пока у Юры не звонит телефон, и он не выпутывается из объятий неловко и виновато, то и дело задерживаясь ладонями на смуглых предплечьях. Юра даже не спорит привычно с ругающимся на том конце провода Яковом — соглашается "Да, дядь Яш! Завтра будем. Не, я высплюсь и откатаю нормально." Ужинают они в воцарившемся снова неловком молчании. Под столом Юра привычно кладёт свои мёрзнущие ступни на теплые ноги Отабека, но разговаривать всё равно трудно. — ...меня трахнуть? — почти шепчет Юра, и Отабеку приходится переспросить. Он в удивлении вскидывает брови и даже выравнивается на крошечной кухонной табуретке. — Хочешь меня трахнуть, Бек? В глазах Юры решимость, с которой он выходит на лёд — непоколебимая, воинственная, как будто он готов в лепёшку расшибиться, но сделать. Отабек пару долгих мгновений пялится на него, прежде чем признать. — Хочу, — и ловит ладони готового сорваться в спальню Плисецкого, прижимает их к изукрашенной кружками от чая столешнице. "Хочу, до дрожи хочу, особенно сейчас, такого прекрасного, воинственного. Но не ценой твоей гордости и не в момент, когда ты делаешь это, чтобы кому-то что-то доказать, даже если этот кто-то — ты сам." Но вслух он произносит только: — Но только не сейчас. Вместо того, чтобы бежать в спальню и, как сказал Юра, трахать, Отабек переплетает свои пальцы с юриными и неловко тянется через стол, чтобы соприкоснуться губами. Отабек не отдает себе отчета в том, кто первым приоткрывает рот в желании углубить поцелуй, но уже через минуту они оба целуются так отчаянно, будто не виделись целый месяц. Отабек обводит языком ровный ряд юриных зубов, сплетается с ним языками, вылизывает рот жадно, голодно. Юра вцепляется руками в его футболку, притягивает к себе, едва не смахивает локтём со стола недоеденную миску салата — Отабек с трудом отрывается от поцелуя и придерживает ее у самого края. — Идём, — зовёт он, и встаёт из-за стола. Квартирка до того маленькая, что путь до спальни, по внутренним ощущениям, занимает всего пару шагов. Или это они просто так спешат? Юра толкает его на кровать и залезает сверху, вклиниваясь между коленями. Вплетается длинными пальцами в отросший "андеркат" и снова накрывает рот Отабека своим, задушенно стонет в поцелуй, притираясь бедрами — у обоих уже стоит, и Отабек готов поклясться, что если стянуть с Юры узкие джинсы, его белье будет перепачкано в смазке. Отабек лезет горячими ладонями под юрину майку, гладит поясницу, с наслаждением сжимая пальцы на упругих мышцах, поднимается вдоль спины до лопаток, дожидаясь, пока Юра вытянет руки вверх, чтобы легче было стащить мешающую деталь одежды. Они дышат друг другу в губы. — Ты мне доверяешь? — шепчет Отабек, как будто кто-то сможет их услышать в этом замкнутом мирке, ограниченном потрепанными стенами сталинки. За окном прохладно и ветрено, а Юрка тёплый-тёплый и родной до боли в солнечном сплетении, со своими зацелованными губами, растрепанной челкой и яркими, почти синими в полутьме комнаты, глазами. — Я бы с тобой в парное пошел, а ты ещё про доверие спрашиваешь, — фыркает он, но опасливо щурится, как укравший колбасу Пётя, знающий, что ничего хорошего ждать не стоит. — Развернёшься ко мне спиной? — вопросительная интонация даже сейчас оставляет возможность отказаться. Отабек знает о том, как много у Юры загонов по поводу своей мужественности - у него самого почти столько же по поводу роста, прогресса в прыжках и того, что Юре когда-нибудь понравится кто-нибудь из его симпатичных фанаток. Но Юра разворачивается на кровати, — как был, без футболки, в одних тесных джинсах, — ёжится от крадущегося по спине сквозняка, и коротко выдыхает, чувствуя на груди горячие пальцы, а на шее — губы, которые пару минут назад сминали его собственные. — Бека... — Тшшш... — Отабек носом отодвигает мешающие пряди с шеи и зацеловывает каждый выступающий позвонок, гладит ладонями по груди и плоскому животу, не спеша избавляться от оставшейся одежды. Сам он все еще в растянутой домашней футболке и шортах, ничуть не скрывающих стояк, которым он трется о юрину задницу, не переставая покрывать поцелуями обнаженную шею и плечи. Юре нельзя говорить, что он красивый, потому что "красивый — это по-бабски". Однажды Отабек пытался объяснить ему, что в английском даже есть слово специальное — "handsome", для красивых мужчин, но Юра хмурился и говорил, что оно описывает мужиков-метросексуалов, которые брови выщипывают и губы помадой мажут. Пришлось достать из собственной косметички пинцет и гигиеническую помаду — вот, смотри, как выглядят метросексуалы. Нельзя говорить, но так хочется... Поэтому Отабек заменяет одни слова другими: — Мне очень нравится, как ты выглядишь, Юр. Иногда смотрю на тебя на льду, и приходится потом думать про что-то противное, чтобы стояк прошел. Юра оттаивает, смеется, придвигается сам ближе, заводит руки за спину, чтобы погладить вдоль бедер. — У тебя классная задница и просто потрясные ноги, — продолжает Отабек полушепотом прямо над краснеющим краешком уха, не скрытым светлыми волосами. — И мне нравится, когда мы занимаемся сексом. Как-угодно, где-угодно. Мне все равно, кто из нас будет сверху, Юр. — Что-то ты сегодня очень разговорчивый, — бурчит Юра, одновременно нетерпеливо расстегивая ширинку. От жаркого шепота на ухо возбуждение накатывает с новой силой, и сил терпеть давящие джинсы больше не остается. — Помоги мне раздеться и разденься сам. Пока они раздеваются, мешаясь руками, скидывая с кровати сбившееся одеяло, сплетаясь в единый комок ласки, Отабек почти забывает, что пару часов назад от обиды готов был снимать комнату в отеле, лишь бы не ночевать в одном помещении с Юрой. Когда они наконец остаются абсолютно голыми, Отабек снова разворачивает Юру к себе спиной, и тот, хоть и вздрагивает, но не сопротивляется. — Тебе не о чем волноваться, — успокаивающе шепчет Отабек, притираясь членом между юриных ягодиц. — Я не собираюсь входить. Он нащупывает под подушкой полупустой тюбик и щедро выдавливает смазку себе на руку, прежде чем опустить ее между ног Юры и размазать по внутренней стороне бедер. — Что ты?.. — выдыхает Юра и тут же неосознанно двигается навстречу, чувствуя, как между бедер втискивается горячее и твердое. — Бекааа... Все еще скользкой рукой Отабек обхватывает истекающий смазкой член своего парня, дрочит нарочито медленно, покачивая бедрами в такт. Юра зажмуривает глаза, снова краснеет до самых плеч, всхлипывает от возбуждения. Он немного скрещивает ноги, сжимает член Отабека бедрами и двигается навстречу, чувствуя, как он через раз трется о напряженные яички. Губы Отабека снова на затылке, на шее, на выступающих лопатках — легкие, как мотыльки. Юра наклоняется вперед, пытаясь уйти от щекотных прикосновений, выгибает спину и вдруг шепчет: — Потрогай... там... Отабек протягивает свободную руку, не переставая надрачивать юрин член другой, и оттягивает белую ягодицу, смотрит на маленькую сжатую дырочку и касается кончиками пальцев, гладит осторожно, дышит через раз. Хочется смазать пальцы и вставить их, увидеть, как медленно расслабляется вокруг костяшек чувствительная плоть, показать Юре, как ему самому бывает хорошо, когда Юра сверху... Но пока можно только так. — Нгааах... хааа... — Юра стонет и сдвигается на смятой к чертям простыне, чтобы потереться яичками и основанием члена о член Отабека. — Ещё... И Отабек трогает ещё, гладит насухо, не пытаясь проникнуть внутрь даже кончиком пальца. Он ценит оказанное ему доверие и не переходит установленных границ. Ему хорошо до звезд перед глазами, и кончать совсем не хочется — лучше просто двигаться вот так часами, просто тереться друг о друга и трогать Юру везде, где он позволит, руками, языком, членом. Забывшись, он все же надавливает на вход немного сильнее, чем планировал, от чего фаланга пальца наполовину проскальзывает в тугое отверстие — и тут же его ладонь, ласкающую юрин член, заливает горячей спермой. Отабек кладет руки на юрины бедра, прижимая их ближе друг к другу, и двигается реще, гонится за собственным удовлетворением. Закрывает глаза, представляя, как сладко там внутри, сотредотачивается на фантомном ощущении, оставшемся на кончиках пальцев. Едва успевает отодвинуться и кончает на поджавшиеся ягодицы и ямочки на пояснице. — Бек... — зовет Юра спустя какое-то время, когда они немного приходят в себя, и Отабек вытирает их обоих влажными салфетками. — М? — Мы встречаемся. Отабек пару долгих секунд смотрит на него — лица почти не видно в вечерних сумерках, за окном уже зажигаются фонари, и только контровый свет из окна выхвытывает юрин силуэт. — И мне понравилось. И пусть летят к чертям подборки фоток, где они обнимаются, "мудборды" по их пейрингу, наполовину заполненные низкопробным гей-порно, бесконечные фанарты и фанфики, в которых Юра снизу. Все эти стереотипы там, далеко, за пределами их маленького мирка, в которым им хорошо вдвоем.