Стереотипы

Юра разлепляет глаза незадолго до приземления — и как только успел задремать? В плеере по третьему кругу играет последний альбом Tool, на которых Юру, как и на многое другое роковое и альтернативно-металлическое, подсадил Отабек. Теперь в юрином плейлисте была гремучая смесь из русской попсы, зарубежного тяжеляка и классической музыки для прокатов. Похожий на лесника мужчина с густой бородой, сидящий по левую сторону, смотрит на планшете "Симпсонов". Ближайшее к проходу кресло пустует — видимо, супруга лесника отошла в дамскую комнату. Стюардесса предлагает кофе, уточняет, что есть молоко. Юра кривится — он пьет крепкий черный, это Отабек обычно разводит молоком до едва заметного кофейного оттенка. Под сидением впереди в темно-синей переноске мирно спит Пётя. Изучая правила перевозки питомцев в самолете, Юра порадовался, что деда не успел его сильно раскормить, иначе пришлось бы Пуме Тигру Скорпиону болтаться в багажном отсеке с другими увесистыми животными. Две недели назад во время регулярного созвона в Скайпе Николай Степанович сообщил Юре, что планирует уехать в санаторий почти на все лето, и попросил все-таки забрать кота в Питер. Юра долго выпытывал из деда, не заболел ли тот, пьет ли прописанные врачом таблетки как полагается. Успокоился только когда смущенный дед поведал об истинной причине своего спешного отъезда в санаторий — симпатичной 60-летней женщине, с которой он познакомился в очереди в больнице, и с тех пор иногда вместе гулял в парке. Даже прислал ссылку на профиль в Фейсбуке — с фото на аватаре на Юру смотрела ухоженная улыбчивая женщина, которой едва можно было дать 50. — Красотка, дед! Ты настоящий сердцеед! — хихикнул тогда Юра, и успокоил Николая Степановича, что он в свои 70 еще мужик ого-го, и всё у них будет отлично. Пошутил, что постарается поскорее освободить жилплощадь, чтобы можно было съехаться с дамой сердца, а потом и правда задумался. Жизнь в разъездах на две квартиры, не считая полеты в Алматы к семье Отабека, утомляет. Наверное, Отабеку проще, у него-то кочевничество в крови. "Дамы и господа, командир корабля сообщил, что мы готовы к посадке. Просим вас вернуться на свои места, застегнуть ремни безопасности, открыть шторки иллюминаторов, закрепить столики, установить спинки кресел вертикально, опустить подлокотники кресел и не использовать какие-либо электронные приборы во время снижения и посадки самолета", — декламирует приятный женский голос из динамиков. Юра поудобнее откидывается на спинку и проверяет время на телефоне, прежде чем спрятать его в карман. Еще чуть-чуть потерпеть до дома. Посадочная полоса ложится под колеса мягко, почти незаметно. Где-то в салоне раздаются несколько хлопков, но их, к счастью, никто не поддерживает, и они быстро затихают. Дурацкая традиция, и такая херня только в СНГ. В других странах ни один человек в здравом уме не будет хлопать пилотам за то, что те не грохнули самолет с несколькими сотнями пассажиров о землю. Эко диво. Идиоты. "Добро пожаловать в Санкт-Петербург. Местное время 20 часов 18 минут. Температура воздуха +17°. Для вашей безопасности просим вас оставаться на своих местах до полной остановки самолета"... Как-то само собой получается, что они с Отабеком часто видятся в аэропортах. Терминалы, будто чек-пойнты в играх, запятыми и троеточиями ложатся между юриными полярными "отлично" и "отстойно", когда они ненадолго встречаются и когда снова расстаются, разделяемые тысячами километров. Сейчас снова очередь "отлично", потому что Отабек стоит на парковке, небрежно оперевшись на приземистую семейную "реношку", взятую напрокат специально, чтобы забрать из аэропорта Юру с Пётей. Он такой небрежно классный и скучающий, что у Юры сама собой расплывается улыбка на губах. Кот в переноске жалобно скребётся о крышку и протяжно мяучит, поторапливая. От вида потрепанного после перелета Юры круто-скучающий вид Отабека мгновенно сменяется отчаянно-соскучившимся. Им обоим приходится мысленно напомнить себе, что нельзя целоваться вот так, на виду у всех. Объятия через кошачью переноску с ворочающимся внутри Пётей — почти издевательство. Юра мысленно сравнивает их с малюсенькой карамелькой, подаренной голодающему вместо полноценного обеда. Как только Юра пристегивается и открывает одну сторону переноски, давая коту возможность высунуть любопытный нос, Отабек перегибается через коробку передач, все-таки тянется за незаконным, неприемлемым в нынешних обстоятельствах поцелуем. Юра впечатывается в горячий рот, углубляет поцелуй и переплетается языками. Хочется утащить Отабека с водительского сидения, усадить себе на колени и сжать в ладонях упругую задницу, но Юра только утаскивает из его рта клубничную жвачку, прихватывает напоследок нижнюю губу и с сожалением отстраняется. — Бек, езжай давай... "Иначе я не выдержу, ты не выдержишь, мы оба не выдержим, а потом кто-то заметит нас, трахающихся в машине прямо посреди парковки в аэропорту, и у обоих будут проблемы", — думает Юра. Но говорит совершенно другое. — Пётя устал и проголодался! Пума Тигр Скорпион согласно мяучит, и наконец выбирается из переноски, чтобы перелезть на колени Юре. Отабек провожает кота завистливым взглядом и все-таки заводит "реношку". Алтын приехал в Питер еще утром, разминувшись с Плисецким в Пулково буквально на пару часов. Предлагал слетать в Москву вместе, но Юра отговорил — зачем деньги тратить, чтобы туда-обратно смотаться, лучше на них вкусняшек купить, да и отдохнуть не мешало бы после пятичасового перелета из Казахстана, раз уж ночью спать не собираются. Юра предусмотрительно оставил ключ у соседки. — "Приедет друг-фигурист. Нет, не Витенька. Казах. Алтын. C выбритыми висками, классный такой, ни с кем не спутаете. Ага, вот ему отдайте, пожалуйста". На том и порешили. Едва дождавшись щелчка открываемой двери, Пётя выцарапывается на волю и оставляет Юру, кровоточащего и матерящегося, позади, заскакивая в квартиру первым. Отабек вносит переноску и рюкзак, полный кошачьих игрушек. Первым делом Плисецкий торжественно вынимает оттуда миску и обшаривает вглядом кухню, примеряясь, где коту удобнее всего будет трапезничать. Удовлетворившись уголком возле подоконника, прикрытым тенью от разросшегося алоэ, сразу насыпает полную миску. — Юр, где у тебя тут аптечка? — спрашивает Отабек, косясь на исполосованное тонкое запястье. Выглядит так, будто Юра трижды неудачно пытался вскрыть вены. — А? Ты что, поранился? — взволнованно вскидывается Юра, и придирчиво оглядывает со всех сторон. Не найдя ничего, что говорило бы о плохом самочувствии казаха, в недоумении приподнимает бровь. — Нет, ты, — Отабек осторожно притягивает юрину руку к себе, придерживая за локоть, и рассматривает края раны. Юра вырывается и притворно смеется. — Да ладно тебе, до свадьбы заживет. Сейчас просто перекисью польем, чтоб заразу не занести. Это брошенное вскользь "до свадьбы заживет" глубокой занозой заседает в голове Отабека. Он уже видел Юру в формальном костюме, но тогда это был всего лишь образ для приема с другими фигуристами, беседами с прессой и других официальных мероприятий. Интересно, какой костюм Плисецкий выберет для свадьбы? И какой будет невеста? В воображении Отабека это милая девушка чуть ниже самого Юры, непременно очень красивая и изящная, блондинка или шатенка со слегка вьющимися волосами. Отабек знает, что их отношениям не суждено продлиться вечно. Юрин дедушка не одобрит, как не одобрит и семья Отабека. Это всего-лишь эксперимент, юношеская влюбленность и дружеская взаимопомощь в физическом плане. Зачем такому, как Юра, Отабек?.. Отабек думает об этом все время, пока Юра моется в душе, напевая то русский рок, то опенинги из аниме. Нарезает бутерброды с колбасой и наводит чай. После нескольких попыток приготовить что-нибудь сложнее бутербродов, закончившихся бедламом на кухне и нервным Плисецким, пытающимся соскрести недоваренные макароны со стены, он смирился с тем, что и по этому фронту пролет. В глазах Отабека Юра — практически божество. Он никогда ничего не делает наполовину. Если тренироваться, то до седьмого пота. Если катать, то на золотую медаль. Если заниматься любовью, то до сорванных связок Алтына и хруста выломанного изголовья кровати. По существу, Отабеку вообще грех было на что-либо жаловаться — гори любимым делом, наслаждайся страстью человека, которого хотел долгие годы. Но пресловутое чувство соперничества не давало ему просто смириться с тем, что он хуже Плисецкого буквально во всем. — Ты че там, опять загоняешься по какой-то херне? — Отабек моргает, реагируя наконец на маячащую перед глазами руку. — Я прямо слышу, как скрипят шестеренки в твоей голове. — Юр, есть хоть что-то, что я делаю лучше тебя? — спрашивает Отабек, прожевав бутерброд и запив чаем. — Хммм... Дай-ка подумать... Ты охуенно сосешь! Сосать Отабеку нравится. Нравится ощущение того, как растягивает губы головка, как скользит по языку длинный член, но больше всего — то, как обычно активный и властный Юра начинает стонать и выгибаться навстречу, вплетает тонкие пальцы в взмокший андеркат и благодарно наглаживает выбритые виски. Ему чертовски нравится доставлять удовольствие, и он кайфует от самого процесса настолько, что после того, как кончает Юра, ему обычно хватает всего пары движений по члену, чтобы догнать его. Но ему еще ни разу не удавалось взять юрин член на всю длину, пропустить глубоко в горло. Отабек честно пробовал потренироваться на бананах и огурцах, но по ощущениям фрукты-овощи даже близко не были сравнимы с гибким и теплым членом. Не хватало такого необходимого чувства подрагивающих сильных бедер на плечах, коротких ногтей, царапающих загривок в попытке подтянуть ближе. Возможно, Юра будет не против, если попросить его... Отабек переминается с ноги на ногу, сопит, неуверенно облизывает губы и бурчит что-то себе под нос, занавесившись отросшей неуложенной челкой. — Скажи нормально, я ж не слышу нифига. Ну, Бека, Давай! — Юра театрально взмахивает рукой, и выглядит это до того грациозно и эстетично, что Отабеку хочется сжать его в объятиях. — Я хочу сделать тебе глубокий минет, но не умею, и я заебался тренироваться на овощах!!! — сдается Алтын, но получается гораздо громче, чем он собирался. Впрочем, с Юрой так почти всегда. "Ну, круто, че! Поздравляю, пидоры! Потише блять можно?!" — доносится из открытого окна. — Нахуй пошел!!! — орет Юра, и захлопывает форточку. А потом сгребает Отабека за футболку и тащит в спальню. Юркина питерская квартира маленькая и доверху забитая всяким хламом. Плисецкий, в отличие от минималиста Алтына, жуткий шмоточник, поэтому она находится в состоянии творческого беспорядка почти всегда, за исключением разве что моментов, когда Отабек решает навести порядок. Тогда Юра канючит и просит не выбрасывать затасканные до дыр на вороте и боках футболки с кошачьими, старые кеды, которые уже невозможно носить, но они дороги как память, и еще десятки других чрезвычайно важных вещей. Прежде чем завалить Отабека на кровать, Юре приходится скинуть с нее на пол и стоящее рядом кресло гору плюшевых игрушек. Скинни джинсы, в момент покупки подошедшие Плисецкому впритык, сразу стащить не получается. Юра пыхтит, воинственно сверкает голубыми глазищами, но не сдается. С горем пополам стаскивают в четыре руки, сразу вместе с трусами, и голый Юра садится на грудь полностью одетому Отабеку. Отабек на пробу гладит низ живота со светлыми волосками, сбегающими в пах, и обхватывает полувставший член. Целует пока еще сухое устье и проникает кончиком языка под крайнюю плоть, облизывая головку. Член стремительно твердеет, и Юра перехватывает его, нагибает к Отабеку, шлепает требовательно по щеке и ведет по губам, дожидаясь, пока тот откроет рот. Конечно, глубокий минет в такой позе сделать не получится, но Отабеку нравится чувствовать на себе вес Юры, и видеть с такого ракурса, как его глаза заволакивает возбуждение. А еще можно без зазрения совести тискать бледную задницу, сжимая и оттягивая половинки. Заведенный минетом Юра теряет голову вместе со всеми стереотипами и необходимостью доказывать свою мужественность даже самому себе, отдается ощущениям и просто получает удовольствие. Отабек качает головой в ровном темпе, каждый раз приподнимаясь на подушке. Перемещает одну из рук на шелковистую мошонку, оттягивает и, выпустив член изо рта, втягивает в рот сначала одно, а потом и другое яичко. Юра стонет и гладит его по щеке. Хорошо... В такие моменты глаза Отабека из темно-ореховых становятся почти черными, и Юру плавит под этим взглядом из-под густых бровей, распластывает по мускулистой груди. Вдвойне тяжелей переносить его, когда язык мучительно-медленно скользит по всей длине, проходится по выпирающим венкам и теребит уздечку. Рук Отабека на заднице слишком много, и одновременно слишком мало. Юра ерзает, вжимаясь в горячие ладони, ловит кайф от того, как смуглые пальцы мнут и щипают, разводят и гладят, притягивают ближе, погружая в жаркий мокрый рот. Иногда Юре кажется, что вот сейчас Отабек толкнется в него смазанными пальцами, перехватит инициативу, и попробует трахнуть, и тогда Юра начнет материться и брыкаться, потому что не готов к этому... Не готов как? Физически? Так это поправимо. Морально? Да, наверное, морально. Хотя в определенные дни, особенно во время таких крышесносных минетов, Юра думает, что мог бы перешагнуть через себя, чтобы попробовать с Отабеком всё. Не сегодня. Не сейчас. Отабек ни на чем не настаивает — только тискает сильно, почти до боли и синяков на коже, и насаживается ртом. Чувствуя подступающий оргазм, Юра отстраняется и встает с груди Отабека, чтобы лечь рядом, зарывается пятерней тому в волосы и тянет вниз — продолжай, дорогой, ты же хотел потренироваться. И Отабек продолжает, наклоняет голову так и эдак, пытается насадиться сильнее. Юра тяжело дышит и сжимает одеяло в пальцах, чтобы не толкаться глубже, ждет терпеливо, давая Отабеку возможность самому контролировать процесс. Тот зацикливается на идее заглотить член так, что в какой-то момент слишком сильно сжимает юрины яички. Юра дергается и впивается пальцами в смуглое предплечье. — Прости, пожалуйста, — Отабек разжимает пальцы и, лишь слегка придерживая яички у основания, нежно лижет, извиняясь действием. Боль уходит не сразу, еще какое-то время мешаясь с удовольствием, но Отабек очень старается поскорее полностью стереть негативные ощущения, и у него получается. Юра поощрительно гладит чуть шершавую скулу, покрытую однодневной щетиной и приподнимает бедра, указывая на временно оставленный без внимания член. Алтын переключается на него стремительно, набрасывается с таким пылом, что Юре кажется, что в конце всего этого действа он останется без члена вовсе. Он лижет, ласкает, сжимает пальцы на внутренней стороне бедер и откровенно кайфует от того, как Юра податливо тянется, прогибаясь под прикосновениями. Немного передохнув, Отабек снова переползает на кровати, пробуя насадиться ртом до самого основания — Юра хнычет и несколько раз бьется затылком о подушку, кончить хочется до звона в яйцах, но постоянная возня с позами отвлекает, и это начинает бесить. — Бек, дай мне кончить, ну пожалуйста... — стонет он, не выдержав очередного изменения угла. Член толкается в горло, Отабек хрипит, у него в глазах стоят слезы, но этого все еще недостаточно. — Потерпи еще чуть-чуть, мне кажется, я понял, что делать, — просит Отабек и оставляет несколько поцелуев на бледной лодыжке. Юра кивает. Ладно, надо так надо. Потерпим. Отабек наклоняется над членом, вдыхает и открывает рот шире, опускается на ствол медленнее, чем до этого, осторожно. Почти. Почти! Юра не выдерживает и подбрасывает бедра — Отабек ожидаемо закашливается. Без слов укладывает смуглые ладони поверх тазовых косточек, прижимая Плисецкого к кровати и снова берет в рот. Расслабляется и заглатывает. Один раз, а потом еще — глубже, вдыхая и выдыхая через нос. — Ебааать... — Юра судорожно цепляется за голову Отабека, пытаясь отстранить от себя, но пальцы только соскальзывают с бритого затылка. Струя спермы бьет прямо в горло, и Отабек закашливается, торопливо вытаскивает член изо рта. Оргазм Юры все еще длится, и Алтын едва успевает зажмуриться, когда капли забрызгивают его щеку и припухшие, натруженные губы. Проходит пара секунд, в течение которых Юра тупо пялится на то, как Отабек сыто облизывается и проводит пальцами по изгвазданной в сперме щеке, а потом он торопливо бежит на кухню за влажными салфетками. Вытирает сам, зацеловывает всего, не переставая извиняться за то, что не предупредил. Позже они сидят в обнимку перед невнятно бубнящим телеком, чешут пушистое пузо раскинувшемуся поверх пледа Пёте, и лениво целуются. Благодарный Юра ласковее и тактильнее любого кота — жмется, притирается, обвивает всеми конечностями. В конце концов он таки задевает локтем кота, и тот спрыгивает на пол, обиженно мяукнув. В такие моменты неспешного интимного единения, больше психологического, чем физического, Юра готов опуститься до уровня Гошки, катая про любовь и самоотверженность. Хоть Эрос, хоть Агапе. Готов откатать хоть сотню сложнейших программ и завоевать в его честь любые медали. Готов бросить к ногам Отабека весь мир. Они ничего друг другу не говорят — во всяком случае, не словами, — но по требовательным, нестихающим прикосновениям и нежным глубоким поцелуям Юра понимает, что Отабек думает о том же.