Любовь моя

– Но если бы я мог, Мирон? – у Вани голос совсем не дрожит, он правда старается.       Ваня взрослый мальчик. Взрослые мальчики не плачут и у них не срывается голос, даже когда в бошке творится полный пиздец. Мальчики вообще не плачут. И голос у них срывается только тогда, когда ломается.       Ваня говорит это себе почти каждый раз, когда этот диалог повторяется. «Почти» – потому что иногда он напивается и ничерта не помнит. Но почему-то уверен, что пьяному ему этот диалог легче даётся.       Что пьяным ему не хочется зажмуриться и опустить голову – Мирон всё равно увидит твоё лицо, он же ниже. Что пьяным он не ломает случайно сигареты прямо посередине. Что пьяным он не сползает по двери, когда возвращается домой.       Ване хочется верить, что когда он пьян, всё по-другому. Что Мирон не смотрит так болезненно-понимающе, с такой острой, болючей нежностью. Что Мирон не тянет у него сигареты из рук, и даже не курит совсем. Что Мирон улыбается радостно, как было когда-то раньше, и тепло. Что Мирон не напивается до абсолютно невменяемого состояния, и что на утро он не чувствует себя откровенно мёртвым.       Ване хочется в это всё верить – но сейчас он до отвратительного трезв. И Мирон вытягивает у него из пальцев полсигареты, затягивается и смотрит куда-то в потолок. Болезненно смотрит, дым белёсый выдыхает сипло, натужно. Как будто бы дышать не может – как будто в груди дыра, и ни лёгких, ни сердца уже не осталось.       Только сердце всё бьётся, и лёгкие всё на месте. – А ты не можешь, – выдыхает Мирон с дымом.       Мирон выдыхает дым и слова, Ваня – кажется, способность жить. Ему отчаянно больно, и, честно, иногда он чувствует себя таким идиотом. Или идиот не он, а Мирон. Или они оба. – Но если бы я мог… – Ваня выдыхает слова в ответ на миронов дым. – Если бы я мог любить тебя?..       И Ваня бы соврал, если сказал, что может. Ваня бы соврал, если бы сказал, что не может. Ваня бы в любом случае соврал.

Потому что Ваня сам не знает ответ.