Греховное падение

Когда я с трудом добрался до просёлочной дороги, два отдалённых деревянных дома уже были покрыты огнём. Соломенные крыши шумно дымились, клубы дыма клокотали, вздымаясь искрами к ночному небу. Стена огня поднялась на пару метров, беспощадно скоблила огненно-рыжим языком раскалённые кирпичи и доски. Рядом, не прекращая смеяться, стояла ссутуленная фигура Павликовского. Лохмотья, в которые превратилась его некогда изящная одежда, трепетали на холодном ветру. Стоило мне не спеша, да что там скрывать, с опаской подобраться ближе, как я застыл в изумлении. По спине бегло засеменила струйка липкого холодного пота. Он хаотично размазывал какую-то розовую жижу по грязной влажной земле, вдавливая затхло пахнущие ошмётки в пожухшую гнилую листву. - Борис… Мой голос надорвался, задрожал. Я тщетно пытался высмотреть что-либо, но глаза слезились, горло сушило от едкой гари. Горько усмехнувшись, я понял, что мои ладони лихорадочно трясутся, как и всё моё тело. Меня пробивало ознобом, будто от поднявшегося жара, мысли путались в немыслимые клубы, устремляя в просмоленный небосклон выше. Еле заметное на задымленное полотне, созвездие Кассиопеи издевательски мне подмигнуло. Борис замолчал, словно энергия его иссякла, тяжелая голова накренилась набок, скрюченные пальцы с засохшей кровью плетьми повисли вдоль тела. Я потянулся к нему, но неожиданно в кровавом месиве под его ногами рассмотрел крохотные детские пальчики, и, пошатнувшись, упал на колени. - Что ты… наделал… Жар усиливался. Огонь лениво расползался на стоящие рядом постройки, обугленные балки с шумом падали на землю, будто изъеденные короедами. От натуги с грохотом лопнули стёкла, мне удалось одёрнуть вампира за ногу, повалить рядом с собой, чтобы в него не рикошетом не попали осколки. Еще несколькими часами ранее я сам подталкивал его к убийству ребёнка, науськивал, убеждая в безопасности действий, а главное - вынужденности. Но теперь, смотря на осунувшееся лицо с острыми скулами и черные дыры его глаз, я с трепетом осознал, на какую скользкую тропу всеми силами пытался его вытолкнуть. Простил бы я себя, стань причиной пробуждения в нём потрошителя? Его тонкие губы искривились в усмешке. - Я тебе больше не нравлюсь, Эдвард? От его липкого и гнусавого смеха всё внутри меня сжалось. Он рассматривал меня с новым пробудившимся интересом, вожделением и даже… похотью. В нём было что-то одновременно настораживающее и притягивающее, я с трудом сдерживался от невыносимого терпкого желания страстно его поцеловать. Источающееся от него безумие цепко заволакивало в свои крепкие объятия, и я вёлся на дурацкие уловки и космическое животное притяжение, покуда раздавшийся гомон испуганных птиц не заставил меня встрепенуться. До вороньего гнезда на верхушке ели добрались языки пламени. Сгорающие заживо птицы камнем обрушивались вниз, пытаясь сбить с себя искры, но лишь сильнее раздували огонь. - Ты чудовище,- процедил я сквозь зубы, ощущая, как ледяные пальцы сжимают моё запястье в тиски. Вороньё перестало гаркать. Несколько птиц ещё пару минут бились на земле в агонии, но беспощадные руки смерти сомкнулись на хлипком горле каждой. Подожжённая ель также обрушилась следом, огонь перекинулся дальше в лес. - За то я больше не трус,- его голос раздался над ухом, заигрывающее урчание, горячее дыхание опалило кожу. – Ты ведь этого добивался? Он прильнул со спины, сильный запах пота вперемешку с кровью и гарью ударили в нос, заставляя меня поморщиться. - Ну же,- я не мог противиться, его голос ласкал и окутывал меня, манил словно сладкая песнь прекрасной сирены. Сухие обжигающие губы мазнули по моей шее. Мне внезапно вспомнились те далёкие моменты нашего совместного прошлого, самые первые, о которых так хотелось позабыть. Шатаясь, ко мне приближался опьянённый кровью вампир. Его глаза пылали, будто раскалённое добела железо, с губ семенила струйка крови вперемешку с вязкой слюной. Он вдруг остановился, изучающее осмотрел меня, с вызовом оскалился, обнажая клыки. Он был похож на нищего – рваная старая одежда, грязные спутанные пряди волос,- но никак не напоминал мне серийного потрошителя, о котором трещала толпа. Я не отступил. Новообращённые, хоть и не были сдержаны, но не представили для меня никакой угрозы. Они не так сильны, чересчур импульсивны, но иногда могли с лёгкостью ошеломить своей непредсказуемостью. Любопытство взяло верх над здравым смыслом. Мне всегда хотелось собственными глазами узреть этого вампира. Молвой полнилось наше общество – ему приписывали столь изощренные преступления, что у меня пробудился не здоровый интерес. Честно признаться, я грезил им, принялся отслеживать и, о чудо, через пару месяцев мне несказанно повезло. - Ты следишь за мной, демонёнок? Он не знал кто я, ему было плевать на мою мощь и силу. - Я не слышу уважения в голосе, упырь,- я оскалился. В то самое мгновение началась наша игра. - Прекрати это,- шумно дыша, я уцепился когтями за его запястье, вонзаясь глубже и слыша его рычание над ухом. Он застонал, глухо рассмеялся, скользнув влажным языком по моей ушной раковине. - Эдди… Мне было сложно. Первые месяцы изучения, я боролся с моим ярким влечением к этому уникальному вампиру. Павликовский был настоящим чудовищем, монстром. Он убивал детей, выжигал ради забавы целые деревни, приносил к нам в постель тела новорожденных младенцев. Однажды, когда я спал, рядом со мной приземлился воняющий металлом и рвотными массами свёрток. Я резко распахнул глаза и в ужасе переметнулся на другой конец постели. - Я прокесарил одну служанку,- он подцепил пальцем кровоточащую пуповину с куском чьей-то кожи. С осознание того что у нас на кровати покоится только что вынутый из чужого тела ребёнок, я содрогнулся и шумно проблевался на пол. Я встрепенулся, быстро подскочил на ноги и закашлялся. Вокруг всё было покрыто плотным смогом, чёрные клубы гари мешали сделать вдох. Я прикрыл ладонью глаза, потёр их, слёзы, солёные и жгучие, лились крупными каплями, стекая по моему грязному от копоти лицу. - Встань! Борис сидел внизу, по-турецки скрестив ноги, и игриво показывал мне кончик острого языка. - Я сказал, встань! Я ощущал себя в какой-то степени виноватым в случившемся. Если бы я не приказывал ему убивать девочку, то мы, возможно, придумали бы другой план или просто сбежали. Трусливо, поджав хвост, мы бросились бы прочь. Если бы… У нас не было сил. Мы не сделали бы и шага, все равно оказались в лапах Эрота и Хаоса, но были бы… Вместе? Сердце заколотилось, болезненно сжалось. Я не знал, где Ричи. Жив он, здоров ли, а может я и вовсе от удара переломил ему позвоночник. Борис продолжил игриво закусывать уголок губ, подмигивая мне и цепляя пальцем остаток детской ручонки. Неужели Билли был прав и я, вопреки всему, являлся истинным корнем зла? Шли месяцы, Борис сдавал позиции, становился не таким агрессивным. В периоды его апатии, а иногда и вовсе депрессии, он был крайне раздражителен, но вскоре стал и вовсе плаксив. Однажды я застал его в объятиях с парнем – мальчиком лет 13, нашим слугой, - он крепко сжимал его тело и безутешно рыдал, проклиная и себя, и меня, и всё на чём сошёлся свет. В тот момент я ощутил вовсе не презрение к нему, нет, хотя он и был для меня слишком слаб, во мне проснулось уважение. Мне хотелось спасти Павликовского. Он был чем-то вроде эксперимента, моей домашней зверушкой, опасной и дерзкой, но после того случая я взглянул на него по-другому. Увидел сильного, борющегося со своими демонами, окрепшего мужчину, в которого я, вопреки своим принципам, начал влюбляться. - ЗАЕБАЛ! ВСТАНЬ Я СКАЗАЛ! Я взревел, смотря на усмехающегося Бориса, который и вовсе улегся посреди тлеющей влажной листвы, шумно втягивая носом воздух. - Воняет гнилью, прям как ты,- рассмеялся, зарылся пальцами во влажную землю. Агрессия спала, наступил период безумного затишья и пугающего странного поведения Павликовского. Мы пересекали эти отчуждённые границы вместе две сотни лет назад, и я отчётливо помнил этот затуманенный взгляд, чудаковатые повадки и… Он подорвался, тенью метнулся к разрушенному дому. Серые хлопья золы и тлеющие угли взметнулись, осыпались на его худые выпирающие плечи. Он ринулся дальше, вглубь полыхающего леса с заваливающимися стволами подожженных деревьев. Стихия брала своё, огонь беспощадно уничтожал лесополосу, распугивая обеспокоенных мелких зверей. Желание умереть. Суицидальные наклонности его, в период так называемой ремиссии, были частым явлением. Я бросился следом, попытался ухватить его за острый локоть, но пальцы лишь скользнули по горячему воздуху. Они не пробудили в нём потрошителя, они просто расшатали его нервы на какое-то время. - СТОЙ! ТВОЮ МАТЬ, БОРИС! Я кричал. Гарь вновь и вновь оседала на лёгких, ладони жгло, жар буквально дышал мне в затылок, замыкая в кольце огненного плена. - БЛЯДЬ! ПАВЛИКОВСКИЙ! Вдали замаячила его тёмная фигура. Я оттолкнул шатающийся ствол, искры хлынули кверху, обожгли мои ресницы. Я попытался отмахнуться, тряс головой, растирал до красноты опухшие слезящиеся глаза. Ветви хлестали мне по лицу, Павликовский мчался сквозь огонь вглубь, в самую непроглядную чащу, оттуда, откуда нам уже не выбраться. Его движение замедлялось, походка стала вялой и ленивой, будто он обессилил. Борис камнем рухнул на землю, мне удалось из последних сил прорваться и оттащить его в сторону, прежде чем это место накрыло полыхающим хлипким стволом осины. Ресницы задрожали, он распахнул глаза, уставился на меня словно и вовсе не узнавал. Его затрясло, замутило, он плотно сжал зубы. Небольшая полоска зелени, пока не поражённая огнём, отчётливо мелькала справа. Я помог ему подняться, дотащил его к небольшой прогалине, устало приземляясь рядом. Он трясущимися руками ухватил меня за запястье, прижал его к щеке и громко болезненно разрыдался.