Буря

Надо было терпеливо ждать. Санса, урожденная Старк, владела этим искусством в совершенстве. Теперь она ждала двух вещей: Джона и своего ребенка. Тем временем мороз начал давить на Винтерфелл по-настоящему. Главные стены шли трещинами. Воздух стал тяжелым, сухим, непереносимым для быстрого дыхания. Вот-вот должны были лопнуть теплицы, весь урожай — и спелое, и несозревшее — все срывалось и переносилось в замок. Окна заколачивались, доставались из сундуков и закутов тряпки, одеяла, старая одежда, необработанная ткань, все, во что можно было завернуться, одеть сверху, сунуть ноги. Полы устилались соломой, горячая вода бежала в стенах, камины топились без передыху, но этого было мало. Рамси Болтон тоже ждал и при этом занимался своими делами и редко бывал в замке днем. Он потерял интерес к военной подготовке, якшаться с новоприбывшими, одичалыми и людьми лордов Севера предоставил право своим ставленникам, сам только изредка наблюдал с высоты Великой Башни. «Теперь грязную работу будут делать те, кому положено, папа». Он прекрасно проводил время, в сущности. Настала пора чудес — время сказок, охоты и героев. Болтон был уверен, что с Драконьего камня к нему придет не только обоз с камнем и оружием — Джон Сноу был настолько одержим притащить сюда и Драконью королеву, что Болтон был уверен — так оно и будет. Притащит и драконов, и дотракийцев, и флот. «Бастард хорош. Если уж меня уговорил принять стаю ворон и стадо одичалых, что говорить про бабу, будь она сто раз Таргариен… Хорошая работа». Пока был Совет, некие наклонности Рамси тихо таились в его голове, прорываясь иногда в безудержных попойках. Ну и выбрался-таки раз на охоту, ночью потихоньку… А так — мужланистый, наглый, нелепый, но какой-никакой Болтон, Хранитель Севера с грамотой. Шептались, что его отец тоже до тридцати был отморозок, а потом остепенился. Хороший был к концу Русе мужик, умный, рассудительный, может, и этот утихомирится… Тоже не дурак, сынок. Санса, дочь Неда Старка, опять-таки, ему жена. Не просто так над остальными лордами поставлен, значит. Короче, пытались ему воспрепятствовать, то исподтишка и осторожно. Это и вылилось в эту хорошую ночную охоту. Сейчас, перед бурей, стало тихо, и Рамси Болтон почуял свободу и пошел вразнос. «Сдохну от ходоков — будет не так обидно. Не сдохну — будет что вспомнить». Он давно решил: часть Винтерфелла будет только его. Вместе с подвалами-пыточными, новой псарней и только его Великой башней — это будет дом. Там он будет наконец законным Рамси Болтоном — таким, каков он есть на самом деле. Без дурацкой грамоты. И теперь этот дом день за днем вырастал из зимнего морока, словно дерево-паразит, выстраивал внутри замка свои болезненные воспаленные алые границы. Из Зимнего городка и палаточного лагеря после отъезда Джона Сноу начали десятками пропадать люди. Девушки выходили на улицу и не возвращались. В замке почти все служанки, за исключением самых старых и самых страшных, кочевали в покои к лорду, а затем, под черное настроение — в подвалы. Затем — воз и снежная мерзлая яма. Санса была вне этого дома. Рамси решил — она должна была быть рядом, но не близко. Чтоб ее видеть каждый день, но не слышать. Родит — переселит еще дальше. Детей нужно побольше, конечно, но терпеть слюнявое войско и дряхлеющую жену… Дочек — замуж за родовитых южан. А сыновьям Севера хватит. Если уж совсем будет край — больше пяти наследников, то можно вырезать пару-тройку лордских семей. Чего не сделаешь ради любимых деток. «Пережить бы все это… Пять сыновей… Она и этого еле носит, будто одолжение делает, — пищало в голове, когда Болтон видел понурую фигуру Сансы у окна. Она слепила свои глаза, вглядываясь вдаль, безнадежно, печально и виновато. Ярость на нее давно прошла. Иногда хотелось, конечно, сотворить что-нибудь нехорошее… За все, за все… Болтон хмыкнул. В комнату к ней нельзя зайти. Его девочки сгорели, а у нее даже волос с головы не упал, целехонька до сих пор. Как получилось, что не он ее притащил сюда как суку, а она приехала сюда королевой, раздающей дары? Видно, боги подшучивают над ним. Приучают ценить те дары, что посылают ему. Рамси Болтон наслаждался. Винтерфел — его, Санса Старк — его, Север — его. Он в центре всего мира. Единственное, что омрачало мысли Болтона — вой существа в деревянной клетке в стремительно студенеющем подвале. Иногда по ночам Рамси, забросив свою очередную жертву, приходил сюда, неподвижно стоял над клеткой и слушал. Боялся, потому что существу не было больно. Да, его можно было убить, но если их тысячи тысяч… Можно отдать концы, положить весь Север, и это будет впустую. Рамси Болтон ненавидел, когда его работа была впустую. «Пережить бы… — тягостно вздыхал он, и ему в эти моменты всегда хотелось оказаться наверху, в тепле, уткнуться в рыжие волосы и обнять большой живот. Нельзя, нельзя… «Этот воющий скелет и правду сводит с ума почище хнычущей жены и строптивых девок, — думал Рамси дальше и уходил. … Санса ждала и ребенка. Он будет третьим, стеной между ней и Рамси. Временами, особенно когда они оставались с мужем вдвоем, ей было мучительно стыдно за то, что она все-таки понесла. Будто бы Рамси был не человеком, не мужчиной, а сказочным существом, страшным и не имеющим названия. Не пес, не волк. Тот самый ободранный человек. Санса носила к концу относительно хорошо. Муж считал своим долгом при встречах облапать ее, особенно живот, ждать, когда ребенок начнет толкаться и ощущать его ножки-ручки через ткань ночной рубашки. Болтон был таким странным и жутким в эти моменты, что Санса закрывала глаза и сжималась в комок. Ребенок бился что мочи. Рамси расспрашивал: как сама, как его сын, когда уже роды, вон грудь стала большая. Муж шутил, а Санса улыбалась только уголками рта. Ее подмывало рассказать, как он нелепо выглядит в виде заботливого папаши-лорда и что ей кажется, что будет дочь. И сказала бы, не разрушь это хрупкое равновесие между ними двумя. Он на самом деле будто подошел к ней ближе до упора, до удушья. Они стояли теперь на игральной доске перед богами рядом. Были ближе, злее, теплее, больнее, как никогда… Санса видела теперь все, до последней мелочи: пылинки на плаще, морщины на лбу, лопнувшие от бессоницы сосуды глаз. Шрамы на руках-лапах, нервозность, как он поднимал плечи, если заворачивал за угол, как руки сжимались в кулаки от громких звуков… Рамси Болтон боялся, ходил в броне, подбородок заострился, глаза были настороженные, воспаленные. Теперь не он дергал всех за нитки, теперь будто кто-то вселился в него и управлял. Санса смотрела на это отстраненно и задавала себе вопросы. Вопросы, которые не осмелится произнести вслух. Почему ее сердце стучит быстрее, когда она слышит его шаги у двери? Почему краснеет, когда он подходит близко? Что за чудовищный фонтан страха, радости и надежды ворочается внутри нее, когда она видит его? Даже не всего, просто фигуру, волосы, намек на его присутствие… Теперь нет отвращения, нет желания попрекать его мамой-мельничихой и отцом-убийцей. Почему колени сгибаются, и она готова хлопнуться в обморок от чувствования его тепла… Он красив? Он нравится ей? Плечи, руки, запах... По ночам очень хочется, чтоб был рядом… Хотя спит ли он вообще? О чем думает эта неприкаянная голова? Что он чувствует? Можно ли вообще чувствовать, если жить так? «Я боюсь его, но он нужен, — думала Санса, когда за ним захлопнулась однажды дверь и в окошко прорвалась луна. И тут же испугалась сама себя: «По крайней мере сейчас — он пережил много чего, и остался жив. Может, и сейчас повезет? И мне, и ему». … Роды начались вечером. Живот тянуло с утра, то сильнее, то слабее. Санса долго не замечала, что схватки регулярные и нарастают. Она привыкла не замечать боль, отделяться от нее, от всего своего тела, если нужно. Долгие-предолгие ночи с Рамси Болтоном очень хорошо посодействовали этому. А когда взошла луна, на этот раз полная, ослепительно белая и яркая, отошли воды и боль сложила ее пополам. Эту боль нельзя было игнорировать. Санса звала мейстера задушенным голосом, в котором животный ужас перемешивался с облегчением. Началось. Она хрипела, не хватало воздуха, боль накрывала с головой. Набежали люди. Ее поволокли на кровать, кусками сняли платье, разули, заставили лежать на спине, хотя Сансе хотелось виться ужом, ходить быстро-быстро, вцепиться в подоконник и кричать в окно. Мейстер что-то лопотал, что так она быстрее разродится, если будет лежать, и ребенку легче… Он командовал стаей женщин, они бегали с тазами и полотенцами, от воды шел густой пар, в комнате становилось все жарче. У Сансы темнело в глазах, ее тошнило. — Боги, да уйдите вы все! — Санса взвилась на простынях и опала, побелев от боли, — Мейстер, это я не вам… зачем они тут, пусть уйдут… откройте окно, нет воздуха. В комнате остались теперь они вдвоем и пара повитух. Началась женская работа. Схватки были похожи на молот, который так ударял по лону Сансы как по наковальне, что она аж во рту чувствовала кровавый привкус. Наверное, так больно железу, когда из него куют меч. Все острее и острее… А потом боль и металлические обручи пропадали, приходил недолгий покой в ожидании новой волны. Санса слушала повитуху, быстро дышала сладким морозным воздухом и тревожно смотрела в окно, на восходящую луну. Она молилась. «Боги, дайте, чтобы все прошло хорошо. Боги, я так много просила, так много обижалась, когда вы были глухи к моим просьбам, и много раз действительно так оно и было… Сейчас по-другому. Пусть он родится здоровым, пусть он родится, пусть он родится…Мама, мамочка...» Схватки нарастали. Луна уже укатилась за другой звездный край и в открытое окно доносился волчий вой, будто стая бегала вокруг замка, близко-близко. Санса вторила волкам низким, не своим голосом, натужно, с трудом изрыгая из себя металлическую боль. И так раз за разом, раз за разом. Комната ушла в полутьму, свечи догорали мучительно медленно, небо светлело и звезд уже почти не было видно. Все тише и тише кричала Санса, уже не хватало сил выдерживать до конца, она иногда захлебывалась от воздуха, который вбирала в себя и была не в состоянии продышать. Когда родилась ее дочь, на востоке из-за малинового пояса поднималось огромное холодное солнце. Оно залило светом полкомнаты — тазы остывшей воды, разодранные полотняные тряпки, залитые кровью, распотрошенный в спешке короб мейстера. В полутьме на кровати оставалась полумертвая Санса, из последних сил тужившаяся — одна повитуха крепко держала ее за руки, вторая за ходившие ходуном от усталости ноги. — Все. Девочка. Красавица, — мейстер лично осмотрел орущего ребенка, искупал, аккуратно держа черноволосую головку малышки на ладони, и потом завернул в чистые, пахнущие свежестью пеленки. Девочка кричала не переставая. — Ишь какая… здоровенькая, голосистая, благослови ее боги, — умилилась повитуха, глянув быстро из-за плеча, — Мейстер, госпожа тоже разродилась. Смотрите. С Сансой тоже было все хорошо, на удивление. И хоть этой ночью несколько раз она уже прощалась с жизнью, теперь Санса вышла из полуобморока, была жива и кормила свою девочку. Это было лучшее, что происходило с ней за всю жизнь. На окровавленной разодранной постели, пережив сутки боли, со всколоченной головой и располосованным лоном, измученная и бессоная — Санса Болтон была счастлива. — Ты будешь Кейтилин, — шептала она, вдыхая запах своего ребенка, — ты будешь Кейтилин…