Богема

      Подставляя лицо теплым солнечным лучикам, совершенно не хочется думать ни о чем. Ни о чем другом — ведь как же здорово, что нельзя знать все. И, если, прикрыв глаза, признаться себе в этом, то это отчего-то расслабляет и действует весьма успокаивающе.       Джорно, расслабленно вздохнув, оперся об изящные перила балкона, с которого открывался изумительный вид на дикий пляж, заросший виноградниками. Джованне всегда нравился запах бриза, даже несмотря на то, что он редко находился вблизи моря, ему всегда казалось, что вместе со свежими порывами ветер приносил с моря и соленые капли.       Но это была просто иллюзия, исчезающая, лишь стоило Джорно открыть глаза. Именно поэтому, он так боялся мечтать — в один момент он очнется, как после удивительного сна, и все его надежды вместе с мечтами исчезнут. А в мечтах Джорны Джованны были не только мир и спокойствие, там был и Гвидо Миста.       Краем уха, он услышал, как Миста и Наранча снова ругаются из-за своих радикально разных музыкальных предпочтений и непримиримых нравов. Блондин глубоко вздохнул: с каждым днем он все больше и больше понимал, насколько тяжело Бруно быть лидером такой группы. Казалось бы, любой мафиози должен быть холодным, расчетливым и рассудительным, и явно выше попсы, гремевший из динамика проигрывателя Наранчи. Бесспорно, парни были прекрасными товарищами и проявляли свои самые лучшие качества в бою, как настоящие профессионалы, но… на этом их серьезность и ответсвенность подходили к концу.       Поэтому Джорно понимал, как важно было их оберегать, и, к сожалению, на эту роль лучшего всего подходил не он.       Но сейчас Джорно, удачно оказавшийся в правильном месте и в правильное время, разнимал парней, избавив от погрома ресторан, в котором они отдыхали после очередной миссии.        Миста брыкается в руках сосредоточенного Джованны, пытаясь зацепить Наранчу и настучать тому по голове. Джорно, пресекая его попытки, хватает Гвидо за запястье и тянет на себя, сильно хмурясь: он прекрасно осознавал, что лишнее внимание им сейчас не нужно, особенно сейчас, пока они с Буччеллати, Фуго и Абаккио разделились, а охота, открытая на них, все еще не окончена. Так будет безопасней для всех.       Рассуждая в таком ключе, он не заметил, как сильно сжал руку Мисты, с напряжением оглядываясь по сторонам.        — Джорно, ты чего? Пусти, — раздражение Гвидо исчезло так же быстро, как и подступило, сменяясь на смятение. Он удивленно смотрел на своего соратника, поражаясь силе его хватке, которая давала о себе знать в сильно ноющем запястье.       Джованна только сейчас возвращается с неба на землю, резко отпуская руку Мисты, с удивлением замечая, как на его запястье расплывается синяк. Запястье, которое он без раздумий бы хотел держать, пока исполняет танец; то запястье, которое он лёгким движением уводит за собой в ночную аллею — сейчас было становилось неестественного синего цвета из-за него.       Вот опять — грезы не всегда приводят к хорошему. Джорно совсем не хотел этого. Джорно не подходит на роль защитника. Он слишком много, непозволительно много, мечтает о спокойной жизни, не замечая, как сам сеет губительное недоверие в глазах товарищей, совершенно не зная, что же вырастет из такого семени.       Что-то внутри неприятно заскреблось, а тягучее ощущение того, что он сделал что-то неправильно тревогой нарастало в груди и отдавалось в пальцах покалыванием. Он подавляет в себе низменное и липкое желание, странным образом взбредшее ему в голову, сбежать. Он же не враг. Врагом он был только самому себе.       Сглотнув, он успокаивается, и единственной мыслью, мягко пульсирующей у него в голове, словно напоминая ему, зачем и почему он до сих пор здесь, это то, что… ему бы хотелось прикоснуться к Мисте и излечить его. Без помощи «Gold Experience».