Богема

      Прелести есть во всем, даже в до безумия грязной работе, которая была отведена им, казалось бы, еще на небесах. Они так давно карают всех грешников, не хуже любых небожителей, словно эта роль досталась им еще задолго до того, как они вступили в Мафию.       Надо признать, бильярд в их Чистилище был шикарный.       Абаккио получал истинное наслаждение, разливающееся приторностью победы в груди, проводя в просторной комнате с одним единственным светильником над столом, излучавшим мягкое рыжеватое свечение, большую часть своего свободного времени. Только здесь он чувствовал себя виртуозом, нашедшим в кои-то веки свою шальную музу, ставшая его персональным маленьким фетишем.        — Позволь присоединиться к тебе, — беззвучно вошедший Бруно уверенно берет в руки самый легкий кий и синий мелок, беспечно лежавший на краю стола, отделанным дорогим красным деревом. Он знал, что Леоне не против компании капореджиме, даже когда тот не оборачивается.       Звучит резкий удар кия о бильярдный шар, за которым идет череда ритмичных щелчков, оповещающих об опасной точности соперника.       Размеренно покатившийся чёрный шар ненароком намекал на приближающееся окончание игры, но для Буччеллати он был лишь еще одним оттенком помады на губах Леоне.        — Знаешь, у тебя проблемы с языком твоего тела, — произносит Бруно, склонив голову набок, и умело перехватывает изумленный взгляд Абаккио. На сегодняшней миссии он заметил, что противник без труда мог предугадывать действия его напарника. Буччеллати вновь подмечает, как дрогнула его губа, а плечи дергаются от прерывистого вдоха.       То, о чем он и говорил.       Что же, Леоне не был бы самим собой без своей целеустремлённости, которая так сильно пригодилась ему в полицейской академии: будучи прилежным учеником, ничего не стоило его обучить.       «Ему нужна концентрация».       Напряжение наконец перемешалось с тяжелым дыханием, а огрубевшие пальцы Леоне едва вздрагивают, когда Буччелатти пытается поцелуями разыскать любовь и страх, притаившихся в самых укромных уголках его души. Бруно неосознанно отдает приказы, и только тогда Абаккио закрывает глаза и не стесняется своих прикосновений, усмехаясь тому, что собственные руки перестали дрожать.       Леоне ощущал себя значимым, — и далеко не потому, что он прекрасный игрок в бильярд.