Сломанные вещи🥀

      Санджи переехал в комнату Ниджи, оставив в комнате Ичиджи выпотрошенную подушку и надломленную кровать. Это напоминало ему сказку про медведей и Златовласку, ведь он и правда может перепробовать все кровати своих братьев и даже сестры. К Рэйджу, конечно, лучше не соваться, у нее как пить дать там ловушка или даже катапульта встроенная.       После «жаркой ночи» в комнате Зоро с Санджи осталось покалывание в легких от отступившей, но не ушедшей болезни и немного покореженное чувство собственного достоинства. Он собирался исчезнуть ранним утром, но в горячке заснул так крепко, что проснулся после завтрака в чужой кровати на мокрых от пота простынях. Зоро уже не было. Не пырнул катаной за такую дерзость, уже спасибо.       Тот, кстати, начал немного его сторониться. Во всяком случае за несколько дней подготовки к помолвке ни разу не затащил Санджи вечером к себе для секса. Санджи не понял причины, но легкомысленно пожал плечами: у него есть другие вопросы посерьезнее. Так он сам приволок в комнату Зоро все сокровища из тайника в коридоре, благоразумно не тронув другой нераскрытый — в кризисе всегда может случиться еще более жесткий кризис, лучше иметь тайный запас прочности.       Они сидели на полу в бывшей спальне отца, и Зоро брал по одному грубыми пальцами сверкающие алмазы и замысловатые украшения с камнями и пристально пялился на них. После игры в гляделки Зоро неизменно спрашивал: — А эта… штука, она дорогая?       Санджи вздыхал и говорил: — Дорогая.       Не было на свете человека, который был бы заинтересован в богатстве меньше Ророноа Зоро. В итоге Санджи начал объяснять на примерах стоимость каждой вещи: на эту можно было купить десяток лошадей, на это кольцо — построить большой красивый дом, особенно понравилась Зоро маленькая цепочка, на которую можно купить тридцать бочонков выпивки. Он крякнул и аккуратно погладил ее указательным пальцем.       Средства были, но вот на что их тратить, если заезжие пираты на борту держат максимум недельный запас провизии, которую если и продадут оптом, то задорого, сразу уловив, что в стране кризис? Особо ушлые разболтают это торговцам, и тогда тонкой цепочки не хватит и на один бочонок — в море полно мореплавателей, готовых нажиться на чужом горе. Потому рассказывать о бедственном положении страны кому попало Санджи категорически запретил. Зоро почесал черепушку, поворчал что-то про «как же они узнают, что нам нужна еда, если скрывать», но согласился.       Козетта думала было отменить свою помолвку, какой праздник и застолье, когда надвигается беда? Но Санджи настойчиво убедил ее не переносить торжество. Еды на острове все равно не хватит до конца зимы, а так она сможет накормить досыта тех, кто уже страдает от ее нехватки. Вспомнились худые мальчишки из города, ворующие с лотков по одной картофелине.       Санджи думал было помогать Козетте управиться со всем угощеньем на праздник, но едва не сжег простое блюдо — печеную кукурузу, и вынужден был с поклоном отступить. Уместны ли тут его заигрывания с мечтой готовить самому, если каждое испорченное блюдо — это голодный ребенок, и у него просто нет права играться в ученика повара, когда еды не хватает. Потому Санджи с легкой грустью самоустранился, покорно грузил на повозку блюда и кастрюли, которые Матиас отвозил в город накрытыми парусиной от никак не прекращающегося мелко моросящего дождя.       Само гуляние устраивали в большом амбаре, некогда заполняемом до предела зерном. В этом году амбар рядом с конюшней был пуст, лишь иногда в нем ночевала не желающая уходить далеко от берега моря в ожидании жениха Нала.       Ее-то Санджи и заприметил, когда спустился с подводой в город вместе с последним грузом. Козетта попросила его расставить угощения, пока она сама переодевается. Зоро недовольно потащился с ним, он явно не хотел мелькать особо на празднике, скорее выбрал бы торчать у моря с катанами около своего камня, но Козетта стояла на своем — Санджи должен явиться. И Зоро недовольно хмыкал, следуя то ли телохранителем, то ли надзирателем за Санджи едва ли не след в след. — Куда, Джерма! — только и успел рявкнуть он, когда Санджи бросился к мосткам в порту. По ним, не обращая внимания на холодный и мокрый от постоянных дождей настил, шла неспеша совершенно босая Нала. Она остановилась, без интереса смотря на подбежавшего Санджи, который быстро рылся в прихваченной с подводы сумке. — Вот они! — Санджи вытащил пару добротных женских ботинок и поставил их прямо перед Налой. Сам Санджи мучился от холода и кашля даже имея ботинки и понимал, что босой Нале не дожить и до зимы.       Нала, кажется, даже не взглянула на принесенный дар. Она величественно перешагнула через ботинки и пошла дальше — босая и отчужденная. — Не нравятся? — рассеяно спросил ее спину Санджи. — Может, эти?       Недолго думая, он скинул с себя ботинки Ичиджи, тут же ставя их перед бредущей Налой. В этот раз она остановилась максимум на пол секунды и снова продолжила величественное шествие, перешагнув и через эту пару. — Какого хера вы тут творите? — злой Зоро наконец догнал Санджи и теперь рассматривал следующий за Налой по мосткам маленький парад обуви. — Снимай сапоги, — приказал ему Санджи. — Ты не охерел ли часом! — Она замерзнет без обуви, — пояснил Санджи, кивая на девушку, он совсем не хотел нарываться на неприятности. — Нала-то? Да у нее есть ботинки, и дом свой есть. Она ж кукухой поехала и сама свои туфли с ног поскидывала. Так что сколько за ней не гоняйся, носить не будет. Она сама так выбрала, — отмахнулся Зоро. — И что ты предлагаешь? Оставить ее вот так? — завелся Санджи, пытаясь удержать Налу и снова ставя перед ней ботинки от Козетты как преграду. — Ну да. В замок ее звали, ботинки ей дарили, не надо, значит, сама себе проблемы выбрала. Ее никто не бросал без помощи, — Зоро лениво ковырял мизинцем в ухе, не особо заботясь о судьбе Налы. — А что если она не может выбрать, как для нее лучше? Что если она умрет, поступая от всего сердца правильно, если не выбирать свое правильно за нее? — Это типа как вся эта Джерма? — скривился Зоро. — Что же это за ебаный остров беспомощных такой…       Санджи снова попытался поставить перед Налой свои ботинки, игнорируя хлюпающий между пальцами ног дождь, но вдруг схлопотал удар в плечо. Кто-то запустил в него большой закрученной ракушкой. Виновники быстро нашлись, пацаны-голодранцы стояли около входа в узкую улочку, пытаясь выглядеть как можно воинственнее, но не упуская путей отхода. — Эй, что тебе надо от Налы? Думаешь купить ее за ботинки? Проваливай, предлагал тут один такой плащ, если она с ним пойдет! Еле ноги унес! Она и без твоих ботинок проживет, не распускай свои руки! — они были в тех же рубашках, тех же легких шортах, хотя на Джерму во всю обрушился сезон дождей. Мелкие защитники, такие же неприспособленные, как опекаемая ими Безумная Нала, такие же обреченные на смерть. — Эй, хотите есть? — Санджи не собирался вступать с ними в спор, оправдываться от такой пошлости, что он не собирался воспользоваться нездоровьем девушки, чтобы оприходовать ее, было ниже его достоинства. Принцы не оправдываются перед оборванцами. — А чего? — по-воробьиному пискнул самый мелкий с самыми голодными глазами. — В том амбаре помолвка Козетты, можете зайти погреться и на угощение. Или заходите после праздника, раздадим остатки еды. — А ты чего приглашаешь? — недоверчиво насупился самый высокий — главарь стайки. — Небось, отраву какую в еду добавил и как можно больше народу потравить хочешь, Джерма проклятая! — старший презрительно сплюнул, его соратники тут же принялись супиться, сглатывая слюну, которая начала выделять от перспективы поесть от пуза хотя бы раз за лето. — Ха, если бы я хотел вас прикончить — вы были бы уже мертвы, — серьезно сказал Санджи.       Боевой пыл пацанвы как-то спал, они затоптались на месте, а потом бросились обратно на узкие улочки, не забывая кричать оскорбления Джермы, но очень старательно улепетывая за ушедшей прочь Налой. — Хера ли ты их напугал, если хотел пригласить, это как-то тупо, — буркнул Зоро, почему-то не вмешавшийся, когда Санджи принялся запугивать детей. — Думаешь, что на них и еду тратить не надо, все равно не жильцы? — Они придут, — Санджи легкомысленно пожал плечами и поднял ракушку, она была большая и красивая. — Голод заставляет людей совершать отчаянные поступки. Говоришь себе «никогда», но в животе урчит, и вот ты уже…       Санджи не договорил. Приложил к уху «подаренную» ракушку — в ней шумело море.       Ближе к вечеру в амбар стал стягиваться народ. Столы сделали из бочек, перекинув через них доски, потолок и стены украсили ароматными ветками хвои — и бесплатно, и убирать не нужно потом, кому от хвои беда на пустом складе? Козетту в городе любили многие, потому позвала она всех, кого смогла припомнить.       Помолвка в Джерме всегда значила едва ли не больше, чем свадьба. После нее молодые должны были прожить вместе как минимум год до свадьбы, а все, кто были на помолвке, брали на себя работу следить — не ссорятся ли те, не обижают ли друг друга, и именно они могли по истечению года заявить, что паре лучше не жениться окончательно. Санджи подозревал, что это традиция перешла от королевских договорных браков Винсмоуков, многие из которых так и не дошли до свадьбы из-за политических интриг. Но исказилась в такую «проверку», на удивление сделав традицию здоровее и полезнее.       Так что если помолвка была, свадьбы могло и не быть, потому, что и сказать — Козетта волновалась и очень готовилась. Она явилась вовремя, хотя весь день готовила угощение, с красивой прической и в новом синем платье. Санджи отметил, что это было платье не из гардероба сестры. Козетта сшила платье сама из старого полога, а не стала разграблять бывших королей. Она была куда большей аристократкой духа, чем жующий со скуки ветку лапника новый король Зоро.       Санджи прятался в углу, наслаждаясь атмосферой. Пока он был Третьим Принцем, не могло быть и речи, чтобы явиться на мещанский праздник, да он и сам боялся сделать ошибку и опозорить семью. Ведь вопрос, вернуть ли его обратно в подземелье, никогда не был закрыт окончательно. Сейчас он наблюдал за тем, как смеются мужчины, предлагая Матиасу выпивку и хлопая по спине, как хохочут румяные девушки, постреливая глазками, и ощущал себя частью всеобщего веселья. Разве что сопевший угрюмо Зоро немного нервировал, но он оказался неожиданно полезен.       Джерму заметили — не все и не сразу, но просто так заявившемуся на общий праздник наглецу спускать не собирались. Некоторые старики и особо бравые парни после нескольких больших кружек заворачивали в его угол. Было видно, как их распирает от важности и негодования. И как сдуваются они моментально, видя, что за одним столиком с изгоем из Джермы стоит король Зоро. Все сразу сбавляли обороты и ретировались, сделав вид, что заметили знакомого в толпе.       Один, правда, все же не потерял решимости. Седой старик с красным носом стал только еще увереннее, разглядев Зоро, и ринулся к ним еще быстрее. — Король Зоро, на празднике солдат Джермы! — забрюзжал он, тряся обвисшими щеками. — Я знаю. Козетта его пригласила, — король Зоро даром что в носу не ковырял, говоря с подданными, и на этом уже спасибо. — Разве вы не изгнали их всех на север? Как глава города… — Этого оставил. Помогает Козетте в замке, — пожал плечами Зоро, не удосуживая себя вслушиваться. — Но это нарушение вами же установленного порядка… — бухтел тот. — Мой порядок, какой хочу, такой и устанавливаю, — рыкнул Зоро, явно раздосадованный тем, что ему не дают молча цедить пиво в одиночестве. — Если я с ним, то я уж точно в курсе, что в городе есть Джерма. — И что дальше? Джерма будет ходить на наши праздники, есть с одних с нами тарелок!       Санджи закатил глаза. Его отец не мог помыслить, чтобы с ним за одним столом оказался кто-то из города без титула, считая простых людей сбродом. Этот старикан был ничем не лучше его отца, просто у того была армия и замок, а у главы города — только красный нос. На них начали оглядываться, одобрительно хмыкая словам главы, и Санджи почувствовал себя неуютно — не потому что на него враждебно смотрели простолюдины, а потому что портил праздник Козетте, становясь причиной скандала. — Да заткнись ты уже, — совершенно неполитично и некорректно цыкнул Зоро, но зато старикан затих. — Это долбанный праздник, Козетта сама выбирала гостей. Не можешь ты завалить рот и не вонять, что тебе не нравятся гости даже не на твоем чертовом празднике, а?!       Старик раскрыл рот, очумело пялясь на короля. Закрыл, а потом снова открыл, и наконец хмыкнул, так и не найдя слов, и картинно развернулся. На секунду в помещении повисла тишина. Зоро вздохнул, будто на него повесили всю ношу мира. Он окинул притихших гостей взглядом. — Да знаю я, что вот за этим столом Джерма стоит, усекли? Валялся у скалы, вот я его и забрал. Накосячит — выставим, так что проблем нет. Нет такой Джермы, которой я бы не смог надрать задницу, — выдал свою поистине королевскую речь Зоро. Санджи напряженно озирался, но слова Зоро на удивление подействовали. Народ сразу как-то расслабился и вернулся к своим беседам, будто и действительно, о чем волноваться, если что, король Зоро его просто прикончит. Санджи оставили в покое, и он исподтишка посмотрел на угрюмого Зоро. А он оказался не бесполезен, помог спасти праздник Козетты. Санджи решил держаться к Зоро поближе.       По амбару прокатился нежный перелив гитарных струн, и Санджи вздрогнул. Он так давно не слышал музыки, Джадж не был поклонником любых искусств, кроме военного. Когда народ, привлеченный нежным переливом, примолк, музыканты грянули разом — гитары, скрипка, какая-то гармоника выводили незатейливый и заразительный мотив. Пока все болтали и поздравляли обручившихся, музыканты втихаря пробрались на праздник и достали из-под плащей инструменты. Это был музыкальный налет!       Козетта не растерялась, тут же схватила за локоть смешно заартачившегося Матиаса, увлекая его в задорный танец. В толпе расхохотались, а молодежь хитро переглянулась и тут же разбилась на парочки, заставляя остальных отступить к столикам. Теперь в центре будут танцы, а кто не с ними — тем лучше поберечься.       Сердце Санджи запрыгало в такт каблукам Козетты, музыкальный ритм отдавался на кончиках пальцев. Он тайно стал постукивать ими по кружке, наблюдая за мелькающим платьем Козетты в пляшущей толпе. Сбоку устало вздохнули — Санджи скосил глаза на Зоро, который, напротив, мрачно взирал на танцующих, они будто утомляли его. Вот зануда.       После одного танца последовал второй и третий, медленный, на котором решили размять кости и почтенные парочки в возрасте. На сердце Санджи стало теплее, когда он заметил танцующую у стены пару глубоких стариков, улыбавшихся друг другу с нежностью.       Когда музыка в очередной раз затихла, в центр вышла женщина в красном плаще. Все расступились, понимая, что танцы окончены, и свое слово взяла скрипка, выводя грустную мелодию, от которой сжималось все в груди. — Где ты бегало сегодня, где ты скакало, мое сердце? — затянула женщина, и Санджи выдохнул, словно от удара по дых. «Где ты прыгало сегодня, мое сердце» — это была народная колыбельная, но ее частенько пела Санджи мама, даже когда он больше не засыпал под ее колыбельные, а приходил повидаться в медицинский блок. Она ерошила его волосы и напевала: «Забиралось на горы, купалось в реке, что нового открыло для себя мое сердце?».       Старая колыбельная о том, что с рождением ребенка сердце матери всегда с ним, где бы он ни носился весь день. В устах певицы она искусно превратилась в любовную балладу. Спокойный баюкающий мотив стал лирическим и грустным, влюбленная девушка спрашивала неугомонного путешественника, как он рисковал сегодня. «Куда поскачет мое сердце завтра, оставив меня, лишь взойдет солнышко?» — пела она, и грустная и ласковая мелодия заставила даже уже захмелевших мужчин притихнуть, прислушиваясь к искренним словам.        Санджи был очарован. Песня одновременно напоминала ему о теплой маминой любви и заставляла думать, полюбит ли его в этой жизни еще хоть кто-то? «Когда-нибудь ты уплывешь далеко за море и заберешь с собой мое сердце». Будет ли чье-то сердце биться беспокойно, если Санджи долго не возвращается? Будет ли с ним всегда чье-то сердце? Каким нужно было родиться, как себя вести, чтобы получить такое же сокровище, каким беззаботно владеет Матиас?       «Весь мир будет ждать тебя завтра. А теперь засыпай спокойно в объятиях, мое сердце», — пропела ласково певица, и нельзя было придумать лучшей песни для празднования помолвки — всем известной и одновременно такой новой.       Санджи вздрогнул, оказывается, кто-то теребил его за локоть. Он проморгался, не сразу соображая, что его звала Козетта. — Очаровательная певица, правда? Это моя подруга, на самом деле она сборщица яблок. Вы так засмотрелись, я могу вас представить. — Что? О, нет, просто моя мама пела… — Санджи тряс головой, стараясь быстрее придти в себя, он казался себе слишком уязвимым сейчас. — Мама? А разве солдаты Джермы не в лабо… — Козетта вдруг замолкла и быстро стрельнула взглядом по Зоро. Тот продолжал угрюмо цедить пиво, судя по всему не особо впечатленный даже душевной песней. — А пойдемте танцевать! — быстро потянула Козетта за локоть Санджи. Тот испуганно заупрямился. — Нет, что вы. Разве все ваши танцы сегодня не принадлежат будущему мужу? Он же от злости во мне дырку взглядом просверлит, — пытался отшутиться Санджи. Но Козетта тянула так, что пришлось ухватиться за столик. — Глупости! Я протанцевала с Матиасом сотни раз и станцую еще больше, так что один танец не с ним я могу себе позволить. Это мой праздник! — Нет, нет, — упрямился Санджи, но Козетта тянула так, что столик едва не опрокинулся, и Зоро поймал падающую кружку. — Иди отсюда уже, все пиво опрокинешь! — рыкнул он, и Санджи отцепился, позволяя себя похитить.       Новая задорная мелодия уже играла, и все, слегка захмелевшие, вовсю отплясывали. Никто не остановился и не начал тыкать в Санджи пальцами, стоило им с Козеттой войти в круг. Правда, Санджи тут же сам неловко замер, ноги прилипли к половицам. Мимо мелькали разгоряченные лица, сверкающие от веселья глаза, а он мялся в ужасе, не зная, куда себя девать. Сейчас они догадаются, что он чужой и не часть праздника, сейчас они поймут… — Я ни разу в жизни не танцевал, — прошептал он в ужасе Козетте, делая большие глаза. Та легко расхохоталась, становясь напротив него. — Ничего страшного, это очень простой танец. Просто повторяйте за мной, — и она подняла руки к голове и сделала два шага вправо, а затем один обратно. Санджи заворожено повторил, краем глаза он заметил хмуро наблюдающего за ним Матиаса, картинно отвернувшегося главу города. По спине бежали мурашки от легкого страха разоблачения, ведь неумеющие танцевать не должны ходить и портить всем праздники. — А теперь так же, но в другую сторону, — смеялась Козетта, повторяя несложные шаги. — И все это в такт музыке. Слышите музыку? Там, там, та-там! — она пропела, делая с каждым «там» один шаг. У Санджи на удивление легко получилось повторить, отставая от Козетты лишь на долю секунды. — Хорошо! А теперь еще раз!       На этот раз они двигались абсолютно синхронно, Санджи быстро прочувствовал не просто умом, а всем телом ритм танца. Недавняя мамина песня раскрыла что-то в Санджи, заставила сердце чувствовать все острее. Обычно он старался как можно быстрее погасить в себе такую открытость, она делала его уязвимее, но сейчас у него совсем не было на это времени, и открывшаяся чувственность помогла ему. Позволяла пропустить музыку через себя, позволить ей вырываться через него в движениях и поворотах, через три повтора движений Санджи больше не думал о руках и куда ставить ноги. Он танцевал — гибко и ловко всем телом, словно был для этого рожден.       Козетта заметила в нем эту перемену, обнаружив перед собой неожиданно отличного партнера, и рассмеялась от приятного удивления, глядя в глаза Санджи. Козетта из его мира никогда не смотрела на него так, никогда так заливисто не хохотала. От музыки, смеха девушки, которую он любил тогда и, кажется, всегда, от свободы двигаться и ощущений теплого воздуха и движения в некогда мертвой железной руке, Санджи словно пропитывался красками жизни. Жизнь пробежала ручейком по его телу, через поднятые вверх руки, через ступающие, едва касаясь пола, ноги, Санджи весь искрился от той легкости, которую дарил танец.       И когда Козетта рассмеялась, он, сам не замечая как, приоткрыл рот и сначала со скрипом, как ворота, которыми давно не пользовались, а потом все легче и легче, рассмеялся. Впервые за долгие, долгие годы.