Сломанные вещи🥀

      Санджи не очень помнил, что делал в этот вечер. В списке дел после прибытия Летуньи, который он составил еще до катастрофы, было раздать конфеты солдатам, и он направился в амбар. Он забыл, что хотел сделать это в честь мамы на ее день рождения, как было принято в местной Джерме. Просто сунул Нале кулек, рассматривая солдат перед амбаром — все было таким темным и размытым, наверное, потому что зимой темнело рано. Он стоял и смотрел на них через пар поднимавшихся из его рта дышков, пока постепенно дыхание не стало холодным и прозрачным.       Его чуть не сшибла с ног бодро скачущая на временном протезе Джек, на спине у нее как плащ было повязано чье-то свадебное покрывало, но оно тоже было каким-то блеклым, словно невесте дарили не яркие, а сплошь поношенные серые лоскуты. — … липло, — он сморгнул, когда его тронула за рукав теплого пальто Нала. Она указывала на его руку — та примерзла живьем к железной скобе ворот, за которую он, сам того не заметив, держался все это время. Полчаса? Час?       Санджи рванул руку, чувствуя боль в обмороженной ладони. Немного белой кожи осталось поверх скобы. Нала что-то говорила, а может и нет, не то чтобы Санджи мог разобрать из глубины своего потрясения. Он тупо посмотрел на обмороженную руку — кожа была содрана, но кровь не шла от холода.       Нужно было возвращаться в тепло. Звучит заманчиво забиться в угол где-нибудь за пристанями у палаток и позволить морозу мягко убаюкать его навсегда. Говорят, когда умираешь от холода, даже тепло. Но Санджи ненавидел холод, в темнице всегда было холодно зимой, и тело Санджи колотило от лихорадки, сколько бы он ни пытался согреться. Он не хочет умирать так.       Он кивнул и молча пошел. Вверх, вверх по тропинке, там, в конце нее была теплая комната с камином. «Я жду тебя, — мягко просмеялась Тьма из закоулка со сломанным забором. — Мы ждем». Санджи посмотрел вверх — в замке горело только одно окно, и он шел к нему в темноте, словно поднимаясь на эшафот перед казнью. Когда Анна умерла, Плевок пел ему песни ее голосом. И хотя после Ластика ему почему-то стало легче, сегодня его кошмар вернется. Санджи точно это знал, и будут ли у него волосы такие же яркие, как у Франа? Или он будет брать его за руку, как Фран? Все его мертвецы всегда были с ним.       Почему Фран погиб? Потому что любил эту жизнь и осмеливался брать от нее то, что ему нравится. Он перестал беречься, перестал думать о том, что в любой момент его могут убить. Санджи постарается учиться на чужих ошибках, иначе все будет втуне. Если он умрет сейчас — какой смысл будет в его многолетнем заключении? Неужели он терпел все те унижения, только чтобы умереть, даже не испытав хотя бы немного счастья или свободы? Нет, он будет драться и царапаться, но не позволит отобрать у него жизнь.       На кухне слышались голоса, и Санджи как зомби пошел на них, не отдавая себе отчета. Дверь была слегка приоткрыта, и он заглянул в щель, холодным безумным глазом.       Горел теплый очаг, делая танцующие на стенах тени огромными, и Козетта сидела у Матиаса на коленях, что-то тихо ему проговаривая. Быть может, что-то о тех днях, когда они только познакомились. Она негромко смеялась, а тот старался держать ее рукой, чтобы она не сползала с коленей. Козетта заерзала, устраиваясь поудобнее, и случайно скользнула взглядом по двери.       Дикий холодный взгляд потемневшего до темно-серого глаза. Она даже не узнала, кто это, настолько этот взгляд был безумным, и вскрикнула.       Санджи тут же сорвался с места, словно дикое животное, случайно наткнувшееся на стоянку людей в лесу. Прочь сквозь коридоры замка, подальше от Козетты, которую он погубил уже тем, что смотрел на нее в том мире, и счастью которой с Матиасом он не имеет права мешать. Матиас спас ее, а Санджи — нет, у него нет права бросаться в отчаянии к ней. Прочь, дальше, он бежал, словно вокруг него распространялась проказа, и чтобы не заразить Козетту гибелью, которую он принес с собой, ему нужно было быть как можно дальше от нее.       Фран умер, а он нет. Фран умер, а он выживет, он умеет выживать. Даже если не ясно, ради чего это все. Это еще не конец. Завитушка не сломался, и он не имеет права, он вцепится в эту жизнь зубами.       Санджи обнаружил себя на втором этаже в королевском коридоре.       «Я жду тебя, — ласково прошептала Тьма из-под двери комнаты Ичиджи, куда он опять переехал. — Мы ждем тебя, — добавила голосом Франа». И мелко ехидно расхохоталась. Санджи вытер ладонью проступившую на лбу каплю пота: он там, он теперь со всеми мертвецами, Анной, поющей ему колыбельную утопленницы, зелеными глазами Шипучки, светящими в темноте из угла. Мерзким пахнущим выпивкой из снежной ягоды Плевком, который дышит на него, наваливаясь во сне. Что будет делать Фран в этом карнавале кошмара?       «Ты должен девяносто четыре поцелуя, помнишь?» — ласково прошептала Тьма голосом Франа. И Санджи в ужасе отшатнулся: нет, нет, только не это, только не губы мертвеца, каждый раз силой целующие его, пусть лучше вернутся самые страшные кошмары, пусть вернется Плевок и все, что он делал с ним. Но железная маска всегда защищала его лицо, и поцелуи оставались невинной мечтой. Они не должны стать частью этого ада. — Очумел?       Санджи пятился, быстро что-то про себя бормоча, даже не заметил, как выходил из своей комнаты Зоро с подушкой подмышкой. Зоро недовольно поймал его за плечи и поставил ровнее, чтобы не падал на людей.       Санджи перевел на него безумный, так напугавший Козетту взгляд: король Ророноа сегодня был какой-то грязный, словно его валяли в курятнике, весь в мелком мусоре, на лице около шрама на глазу пролегала еще одна неглубокая царапина.       Санджи посмотрел на дверь в свою комнату — там горел камин, и языки огня плясали, так меняя еле видный сквозь щель под дверью свет в комнате, что создавалось ощущение, что внутри кто-то есть.       «Это я», — прошептала Тьма.       Санджи посмотрел на Зоро. Из-за подготовки к приему, а потом хлопот в порту, пока Санджи вставал на ноги, тот практически перестал ходить на пляж к камню Завитушки. Все больше спускался из замка по другой тропинке — в город. Он погрузился в заботы королевства, стал жить более реальными проблемами и гораздо меньше пить в тоске одиночества по Завитушке. Можно было сказать, что в последние недели Зоро стало гораздо лучше.       «Ты все равно придешь ко мне, думаешь, что можешь остаться там, с живыми? Ты им не нужен», — опять позвала Тьма. Санджи нервно снова посмотрел на Зоро. — Что башкой вертишь? — хмыкнул он.       А ведь и правда, после приема они больше ни разу не трахались, если верить Зоро, что он не трогал его ребенком. Он отходил от неизлечимых болезненных болей утраты, а значит — не нуждался больше в Санджи, как дешевом заменителе его Завитушки. Франа больше нет, он не заберет его в путешествие по всем морям на Летунье. И Зоро в нем нуждается все меньше… А что будет, когда Зоро поймет, что Санджи ему больше не нужен совсем? Верно, он избавится от него, как и всегда планировал. Санджи думал, что сбежит с острова раньше, но теперь ему никто не поможет. Зоро не должен этого понять!       Санджи схватил Зоро за руку, второй проверяя — татуировку на его шее плотно прикрывал воротник. Зоро ненавидел видеть в постели цифры, которые слишком явно напоминали, что ебаная Джерма не его Завитушка. — Ты чего? — не понял Зоро, когда Санджи потянул его в комнату.       Очень жаль Зоро, но это борьба, и выживет только самый приспособленный. Санджи намерен напомнить тебе о Завитушке, чтобы ты вновь страдал по нему, чтобы чувство одиночества вновь толкнуло тебя нуждаться в жалком заменителе — его недостоверной копии. Пусть твое сердце опять будет болеть, но ты не избавишься от полезной вещи. И Санджи выживет. Фран умер. А он не умрет, что бы ему ни пришлось делать. — Опять чем обдолбался? — нахмурился Зоро, перехватывая уже сам руку Санджи и всматриваясь в его лицо. И Санджи вспомнил, что еще ни слова не сказал Зоро. Нужно было придумать что-то меткое, чтобы сразу напомнить ему о потерянном Завитушке и заставить его сердце затосковать по близкому человеку. Тебе будет больно, Зоро, прости. Но таков наш мир — Санджи должен сделать это, чтобы не идти сейчас ко Тьме, чтобы ты не избавился от него позже. Он выберет лучше сейчас лежать в бывших покоях своего отца, на его роскошной кровати, слышать скрип кровати и пыхтящего на нем Зоро, все крепче сжимая в кулаке, прямо до отпечатка на ладони, монету Франа, чем вернуться в свою комнату, где его ждет холодный мертвый поцелуй.       Надо спастись, надо заставить Зоро вновь желать Завитушку. Предложить себя, как замену. — У тебя нет сигарет? Думаю начать курить, — безумно глянул он на Зоро. Завитушка любил курить, Зоро до сих пор ведет себя странно, когда входит в помещение, где крепко пахнет сигаретным дымом. Санджи не дурак, он заметил. Нужно просто потянуть за нужные веревочки.       Получилось, Зоро злится, почти чернеет от злости. — Охуел? Я тебе что — табачная лавка? Иди заказы своим пиратам делай, ты же специальные заказы так и мечешь.       Зоро явно разозлился, оттолкнул Санджи от себя, засунул подушку подмышку. — Зачем тебе подушка? Завел какую-то интрижку в обход своего Завитушки и ходишь туда ночевать? Он бы не одобрил, — испуганно уцепился за его руку Санджи, только не уходи! Он врал, он поступал подло — наверное, местный Санджи желал добра Зоро и хотел, чтобы тот не страдал от тоски столько лет, чтобы он встретил новую любовь и вновь ощущал полноту жизни, а не пользовался жалким суррогатом. Но на кону стояла его жизнь, и ее Санджи был готов выдирать зубами, даже из бедняги Зоро. В голове билась нездоровая мысль: если Зоро больше не будет в нем нуждаться, ему конец. — Я тебя, блять, профессора по отношениям, спросить забыл, что бы Завитушка мне сказал. Ты. Нихуя. О нем. Не. Знаешь, — отчеканил зло Зоро, почти яростно дергая рукав. Санджи вцепился намертво, все разваливалось — Зоро не подцеплялся на крючок, оставлял его тут, вынужденным шагать в объятия к Тьме. Он даже себе не признавался, что больше хочет соблазнить Зоро не чтобы тот нуждался в нем-замене, а потому что Санджи сам нуждался в живом человеке этой ночью, пусть и презирающим его. Только не поцелуи мертвых губ, от которых разит выпивкой из ягод северных гор.       Забывая о всяком достоинстве — к чему оно, когда так яростно пытаешься выжить, забывая о всякой жалости к Зоро и его болезненной тоске, Санджи вновь уцепился за его кимоно. — Если надо потрахаться по-быстрому, лучше меня. Мало ли что ты там подцепишь, а потом меня заразишь, — он сжал зубы, ощущая, насколько жалки его слова. Словно его братья могли высунуться сейчас из его комнат и уничижительно рассмеяться, они всегда знали, что Ошибка — даже подстилка хреновая. — Да с чего ты взял, что я буду с тобой трахаться?! — уже совсем обозленный отшатнулся от него Зоро, прикрываясь подушкой, как щитом. — Что у тебя со зрачками?! Тебе пираты ничего не наливали?! А ну, пошли.       И Зоро схватил его грубо подмышкой, почти поднимая в воздух. Санджи уже было обрадовался, что он швырнет его в королевские покои на дорогое покрывало его отца. Но Зоро резко проволок его до следующей двери — сердце Санджи замерло в ужасе. Он открыл и грубо втолкнул его свою комнату, Тьма в углу бессовестно расхохоталась. — Что ни неделя, то новая ебатня. Здесь сиди, у меня дела! — рявкнул на него Зоро и захлопнул дверь. Санджи тут же бросился назад, уже чувствуя, как хватает его Тьма за пятки. Схватился за ручку… Зоро все еще был с той стороны, он едва не уткнулся в его грудь носом. — Я сказал, в комнате сиди, чтобы бед не натворить. Не будешь слушаться — запру, камер в подземелье еще много, — глаза у Зоро были черные от злости, челюсти сведены почти до скрипа зубов. Он был на грани, и Санджи поверил, что он отволочет его за волосы в подземелье. Быть может даже бросит в одну камеру с конюхом, чтобы того порадовать.       Он отступил, и Зоро закрыл дверь. Санджи задрожал всем телом и робко обернулся — Тьма ждала его.       Сказать, что Зоро был не в духе, это было сильно преуменьшить. Ебучий Злюкин кот был воплощением сатаны на этом свете. Зоро думал, что девяносто четыре солдата с Налой просто херней маются, что не могут его так долго изловить. И решил взяться за это дело сам.       Он нашел Налу на пристани, у самого края рыбацких домиков. Она вместе с одним из солдат выковыривала из сетей мелкую рыбешку, которую недавно причалившие рыбаки даже за улов не стали считать, выбрав только крупную. Зоро хотел спросить, где чаще всего ошивается этот пятнистый кошак. — Сюда приходит каждый день. Только на пристани никого не должно быть, она боится людей, — спокойно ответила Нала. — Она? Откуда тебе знать, что это кошка? — У нее были котята. — Да ну? И где они?       Нала молча повернула голову к линии пляжа. Зоро посмотрел туда же, но ничего не увидел. Лежали камни какие-то на равном расстоянии. — Вот они, — наконец выдала Нала после минуты молчания, когда поняла, что Зоро просто пялится на песок. — Глупая кошка устроила им гнездо под рыбацким домиком. Они все утонули, когда началась буря. Ваш Джерма из замка пытался их достать в ту ночь, но вода была слишком холодная, они все уже были мертвы. — В ту ночь? — Буря была в ночь, когда вы разрубили корабль. Он их всех тут похоронил, песок мягкий, рыть руками не глубоко.       Зоро нахмурился, вспоминая этот день. Сразу после приема послов, когда на Зоро совершили покушение, Злюка слег с очередным воспалением и кашлем, никто даже не заглядывал в его комнату. Зоро списал это на его слабое здоровье, даже не подумав, где он мог так простудиться. Например, вылавливая мертвых котят в ледяной воде. Что делает Злюка в городе, когда Зоро тут нет? Когда он в замке или даже около камня Завитушки, какую сложную жизнь и запутанные отношения успел построить в городе Злюка, не уведомив об этом Зоро? Думать так о Злюке казалось странным. — А ты как узнала, что они там? — Я видела. Я вышла посмотреть на бурю, и ваш Джерма сидел здесь. Закапывал их одного за другим, — Нала показала наконец на маленькие кошачьи могилки рукой. — А потом долго сидел на мокром песке. Я не подошла к нему, потому что у него было горе, а мне нечем было заменить его потерю. У меня нет ничего такого же ценного на замену, потому мы стараемся поймать хотя бы кошку.       Зоро вспомнил, что они с Козеттой были так заняты проводами гостей, что не сразу обнаружили болезнь Злюки. И что тот лежал с воспалением в своей комнате и думал о четырех маленьких могилках в песке. Он не сказал никому, просто молча копал в песке эти ямки, укладывая трупики: один, второй, третий. Зоро почему-то подумалось, что он делает это с привычной сноровкой, он наверняка уже хоронил щенка и черепаху… Как все это было неправильно. Даже не то, что котята утонули из-за бури, а что кто-то хоронит их один в ночи под дождем. — Кошака надо поймать, — только и смог выдохнуть он. Это больше не старая Джерма, в ней жизнь каждого должна сложиться иначе. Даже жизнь долбанного Третьего Принца, если Зоро хочет, чтобы память о Винсмоуках в этой стране истончилась и рассыпалась в пыль. — Она около конюшни сейчас прячется, ждет, пока мы уйдем, — пожала плечами Нала. — Раз знаешь где, чего не поймали-то?! — наивно возмутился Зоро. Он тогда еще не знал, какая же сатана эта злюкина кошка.       Когда начало смеркаться, злой Зоро, дважды провалившийся сквозь прогнившую крышу сараев, на которую взлетел молнией пятнистый кошак, трижды врезавшийся в стену после резкого поворота и бесконечное число раз пробежавший сквозь колючие кусты шиповника и бог знает чего еще, вернулся в замок для перегруппировки и рекогносцировки. Он предпочитал думать, что ушел на обед, а не что глупый уличный кошак уделал самого короля Зоро, так и не дав цапнуть даже за кончик хвоста. Эта кошка вообще устает? И тут же испугался, что кошка у Злюки такая же ебанутая, как он сам, и что скорее упадет замертво от усталости во время погони, чем позволит себя коснуться.       Злюка пролетел мимо него у дворцовых ворот, спешил куда-то в порт. Зоро одобрительно хмыкнул: он стал куда живее после ластика и больше напоминал нормального человека. Сам он собирался поужинать и дать проклятой твари еще один бой.       Подсказку дала Козетта, заметив на лице и руке Зоро несколько царапин. Она ловко выведала, чем занимается ее любимый король, и с теплом в глазах улыбнулась. Она никогда не сомневалась, что у Джермы не могло быть лучшего короля. Хотя знакомство с Санджи и его знаниями по политическому управлению стало испытанием для ее веры. — Если она вас постоянно роняет, то и вы загоните ее на край утеса и уроните. — Я же не мстить кошаку собрался, — буркнул Зоро. — И поймайте. Что-то мне подсказывает, что падают все с одинаковой скоростью, даже если бегают с разной.       Так у Зоро созрел план. А чтобы дурное животное не расцарапало его до ленточек еще в полете, он решил запихать его в наволочку. Именно за ней он и заглянул в свою комнату, выбрав ту, что поплотнее и побольше — пусть внутри беснуется. На выходе он столкнулся с дико странным Злюкой, у того почему-то лоб был в испарине и глаза как стеклянные. Зоро даже напрягся, что того снова отравили, но кто, как не Злюка, лучше остальных на острове разбирался в ядах?       К тому же потом Злюка вообще края потерял, почему-то намеренно выводя Зоро из себя. И ладно бы просто подколками, ублюдок посмел задеть Завитушку. Не желая больше вникать в дела раздражающего придурка, Зоро просто с силой запихал его в спальню и велел не высовываться до утра. Да, пускай Злюка бесячий тип, в Катана-Джерме даже у него должно быть право держать домашнее животное без страха, что кошку побьют просто за то, что он был добр к ней.       Зоро шел на второе сражение с кошачьим дьяволом еще более злой, чем когда вернулся. Зачерта Злюка специально цепляет его Завитушкой? Зоро и правда совсем позабыл ходить к нему по вечерам из-за постоянных кораблей в порту и сумятицы с ластиком. И теперь его глодало чувство вины: никакие пираты и корабли не были важнее Завитушки, как он мог забыть навещать его почаще? Ему даже была противна одна мысль о близости с «двойником» Завитушки, теперь, когда он познакомился с мелким Злюкой, он никак не мог переключить свое видение. Не мог абстрагироваться и видеть только внешность, игнорируя другие глаза и повадки, чтобы ощутить себя рядом со Злюкой ближе к Завитушке. Ни о каком сексе со Злюкой больше не могло быть и речи — он что, чокнулся трахаться именно с этим откапываетелем трупоебных дырок, а не с Завитушкой? И потому теперь, когда Злюка напомнил ему о Завитушке, Зоро чувствовал себя более опустошенным — он лишился возможности в минуты самой отчаянной тоски пользоваться его суррогатом.       Потому держись — чертова пятнистая кошка, Ророноа Зоро из тебя всю кошачью душу выжмет и приволочет в замок. Гладь, сколько душе угодно, эту злобную тварину.       Зоро засел в засаду и не прогадал. Кошак снова нашелся у пристани. Когда в порту не осталось ни души, а ночь приступила к самым морозным своим часам, кошка вдруг обнаружилась на мостках, при этом далеко не тайно. Сидела у ветхого крайнего рыбацкого домика, ближнего к кошачьим могилкам, и отчаянно мяукала. Зоро вдруг понял: она ищет котят. Она не видела их мокрых трупиков, потому думает, что они просто пропали. Вернулась — а их нет, и теперь сидит и отчаянно зовет их домой, пятнистая дуреха.       Зоро вскинул сделанный из зеленой шелковой наволочки мешок и мягкой поступью принялся красться. Кошка сразу напрягла уши, уловив непривычные шорохи на фоне морского прибоя. Но бежать не торопилась, сегодняшняя гонка измотала и ее — слабое животное, куда ей тягаться с самим Ророноа Зоро!       Зоро еще мягче скользнул на край пирса, подбираясь к кошке по прямой. Она изогнула дугой спину, как всегда показывая Зоро, что готова принять бой и выиграть его. Зоро хищно оскалился: не в этот раз, когтистое ты исчадие. И прыгнул.       Кошка, конечно же, прыгнула тоже, приземляясь Зоро на спину и продирая когтями теплое кимоно. Зоро зашипел: на спине мечника не должно быть шрамов! Но кошка плевала на его принципы, устремляясь через пляж в старую конюшню при амбаре.       Она хотела скрыться там, где однажды устраивал для нее гнездо тот пятнистый человек, помня этот уголок, как местечко безопасности. Взмыла по столбу на чердак конюшни, распугивая зафыркавших в темноте лошадей. Она притаилась в темноте, забившись в кучу соломы, прижав к голове уши в надежде, что очередной охотник ее не найдет. Последняя неделя для нее была одной сплошной охотой: мелкие люди гонялись за ней, пытаясь ударить, большие люди хотели схватить своими грубыми руками, которые пахли солью и железом. Единственный человек, с большим белым пятном на голове, чьи руки всегда пахли угощением, оттолкнул ее, когда она пришла делиться горем. Она ничего не привыкла делить с людьми, выросшая на улице и не приученная к рукам, но весь ее помет пропал, словно украден хищником, и впервые она была настолько потеряна. Было уже не важно досыта есть, было не важно найти на морозную ночь укрытие потеплее, и в одну из ночей она обморозила ухо, в другую — второе. Но сильный материнский инстинкт гнал ее вернуться скорее к потомству, обогреть, успокоить, но… вернуться было некуда. И она бродила по городу, неприкаянно взывая в морозную темноту, ожидая услышать ответный слабый писк — она бы услышала через любой шум и расстояние. Никто не мог понять ее горе, да она и не могла никому передать, дикая уличная кошка ничем не привыкла делиться.       Она поджала под себя озябшие лапы, прислушиваясь к шороху. Новый упрямый охотник, который пах теплым камином и холодным металлом, искал ее. Он был настойчивее остальных, не отпускал ее отдохнуть даже ночью и мешал искать котят. Она забилась в дальний угол, разглядывая в темноте, как он неуклюже взбирается наверх на перекладины.       Она затихла в углу, надеясь, что ее не заметят, но тот увидел — уставился на ее зеленые светящиеся в темноте глаза и пробормотал: — Ага, гадина шерстистая.       Она не понимала, но приготовилась бежать. Лапы болели от целого дня бега, она не ела вот уже вторые сутки и ожидала, что этой зимой настанет конец ее кошачьей жизни. Вот так — на бегу, и самое ужасное — она так и не нашла и не обогрела свое потомство.       Охотник двинулся на нее, она зашипела, угрожая — с ней шутки плохи. Это не было ложью, она всегда была самой яростной из уличных котов, не ластилась к человеку, и ее боялись самые крупные городские собаки — было за что. Ей не нужно было пропитание от людей — хватало корма на пристани и объедков из помойки, правда, этой зимой объедков почти не осталось. Потому пришлось привыкнуть получать подношения от того человека со светлым пятном шерсти на голове.       Охотник мотнул чем-то в ее сторону, и она прыгнула, уже в прыжке замечая, что жест был обманный. Что он не бросился к ней в угол, а падает вниз на пол конюшни с чердака вместе с ней. Она ощерилась, готовая царапаться, но было слишком поздно — ее накрыло что-то легкое и несущее в себе темноту. Внутри было мягко, но ничего не видно, лапы запутывались, и она неуклюже приземлилась на бок, а не на четыре лапы, правда, удар был не сильный. Она зашипела, пытаясь продрать себе выход наружу из мягкой темницы. Ее держали на весу, только изредка ей удавалось продрать когти через ткань и царапнуть руку держащего. — Ну и гадина же ты, у меня, кажется, ребро из-за тебя треснуло, — пробубнил победивший ее охотник. Охая от сильного удара о землю, он поднялся на ноги. Она перестала сопротивляться и только зло урчала всю дорогу, побежденная, но не покоренная своей судьбе.       За спиной никого не было, Тьма ждала, пока Зоро отойдет от двери. Когда Зоро не успеет добежать, даже если Санджи закричит. Будто он бы сразу побежал спасать Санджи, даже если бы его тут на части разрывали. После всего, что Санджи ему сегодня наговорил.       Тьма ждала, пока Санджи расслабится — ляжет на кровать, позволит своим векам хотя бы на секунду сомкнуться. И тут же холодные руки Плевка сомкнутся на его запястьях, в лицо дыхнет дешевой выпивкой, и как бы он ни пытался вывернуться, его губ коснутся мертвые губы. Нет, нет, нет, он не дастся, только не поцелуи, лучше быть сто раз выебанным Зоро. С ним по крайней мере можно делать вид, что они друг друга не замечают даже в процессе секса. Но даже тот им пренебрег.       «Я подожду. Ты теперь навсегда мой. Думаешь, он хотя бы раз позволит тебе прятаться от меня у него, дурачок? Ты никому не нужен, кроме меня. Ну же, иди в мои объятия», — шептала Тьма из уголков и из-под кровати, куда не попадал свет камина. — Иди к черту! — нервически дергая головой, постоянно озираясь, Санджи схватил со стола книгу. Он не собирается спать, хоть сутки, хоть двое, больше никогда. Фран умер, Зоро запер его здесь, но он все еще может бороться. — «Глава третья. О причинах детских кошмаров», — громко продекламировал он, и его голос показался ему более ненастоящим, чем шепот тьмы. Но та замолкла, словно человеческий голос отгонял ее не меньше, чем присутствие Зоро или Козетты. Он тряхнул головой и упорно продолжил: — «Каждый ребенок, так или иначе, проходит…»       Тьма замерла. Испугалась, или присела послушать.