***
Их четверо. Ребекка, Кроули, Фенцио и Геральд. Подобно стражникам, они ведут меня по сонным коридорам факультета. Двое спереди. Двое сзади. Я не чувствую ничего. Ни стыда, ни страха, ни отчаяния. Моё тело онемело, кровь перестала бежать по венам. Осознание того, что меня поймали с поличным, настолько прочно обосновалось во мне, что для других чувств попросту нет места. Жалящее солнце пробивается сквозь витражные стекла, и я бы всё на свете отдала за то, чтобы оказаться в вечной тьме замка Люцифера. Кроули и Ребекка вдруг останавливаются, отчего я едва не врезаюсь в их спины. Надежда на спасение на мгновение отрезвляет, но глубокие мысли вновь утягивают меня в свой водоворот. Итак. Я была поймана высшими силами этой школы. Если это не война, то что это? И что мне делать? Бросаться на амбразуру или выжидать в окопах? Нет, Уокер, партизан из тебя никакой. Так что же? Смириться и под пули? А может быть, они осознали всю важность моей персоны и во имя моей безопасности сопровождают меня до комнаты? Звук будто бы разъезжающихся стен вырывает меня из мыслей. Ребекка и Кроули расступаются передо мной, предоставляя моему взору фреску «Страшный Суд» Микеланджело, что разрезается пополам зияющим потайным проходом в стене. Чёрт возьми. — Входи, — ледяным тоном произносит Кроули, которого я видела лишь пару раз на собраниях, но от этого важность его фигуры, конечно, не убавилась. Нервно сглатываю и оборачиваюсь на лица Фенцио и Геральда. Ангел победно улыбается, когда как демон в сочувствии поджимает губы. Парадокс. — Вики. Входи. Вздрагиваю от настойчивости тона серафима и на негнущихся ногах ступаю в неизвестность. Меня встречает запах сырости, холод стен и мрак широкого коридора. Делаю несколько шагов, точно на расстрел, а на деле на «страшный суд», и снова содрогаюсь от звука задвигающихся стен. Мама и Кроули вновь опережают меня. Мы идём ровно минуту. Я даже не оглядываюсь по сторонам в поисках тюремных камер. Куда бы ни вёл этот потайной проход — я в дерьме. И надежда на то, что Люцифер почувствует мой страх и ринется меня спасать рассеивается, как облако пара в морозную погоду, потому что я, мать твою, ничего не чувствую. Сбой в системе вечной паники наступил в самый неподходящий момент. Будто нашкодивший школьник, я иду с гордо поднятой головой, настроенная лишь на то, чтобы до последнего отрицать свою вину. А вины на мне немало. Останавливаемся у массивной дубовой двери, ничем не отличающейся от дверей, ведущих в учебные кабинеты. Фенцио открывает её одним из ключей в его увесистой связке и мягко подталкивает меня внутрь. Сердце будто оживает после болевого шока, начиная в страхе колотиться о грудную клетку, в горле пересыхает, на лбу выступает испарина. Нет, нет, нет, нет. Они и правда притащили меня в камеру! В настоящую тюремную камеру! Небольшое окно, в которое я пролезу, если неделю не буду есть, простая кровать, шкаф, стол и стул. Белые стены, как в психиатрической клинике, серый потолок, серый пол. Они привели меня в камеру. Не могу поверить. — Вы это серьёзно? — нервный смешок слетает с моих губ. За спиной слышится щёлканье замка. Фенцио вынимает ключ, и вся эта четвёрка становится у окна, сложив руки в замок и смотря на меня с таким видом, будто я в ту же секунду должна броситься перед ними на колени, умоляя меня помиловать. — Ребекка, предоставляю слово тебе, — говорит Кроули, учтиво кивая моей матери. Её ледяной взгляд теплеет, когда она смотрит на серафима, но покрывается коркой льда, стоит ей взглянуть на меня. — Линчевать меня решили? — Почему линчевать? — недовольно спрашивает Ребекка. — А где престолы? Где настоящий суд? — Говорит ли это о том, что ты не отрицаешь своей вины, Вики? — встревает Фенцио. Интересно, если я применю к нему воздействие, пробьёт ли он стену? Поможет ли мне это спастись? Встряхнув головой, наивно полагаю, что это помогает мне избавиться от лишних мыслей. Гордо вздёргиваю подбородок, нервно заламываю пальцы. — Вины в чём? На каком основании вы заперли меня в каком-то тайном крыле для преступников? — Того, что мы поймали тебя у водоворота — не основание? — голос Геральда, в отличие от остальных, хотя бы не звучит так, будто я была главой холокоста. — Вики, у тебя большие проблемы. — Я заметила. — Она ещё и язвит, — выплевывает Фенцио. Мама отходит от них и достаёт что-то из своей мантии. Сощурившись, замечаю небольшую деревянную доску. На ней что-то нацарапано, но я не могу разглядеть — что именно. Она кладёт её на стол и поворачивается ко мне. — Я предупреждала тебя. Ты снова меня ослушалась. — Вы нарушили запрет ангела Фенцио и главный закон Равновесия. У нас нет доказательств, но сила слов вашей матери настолько весомая, что мы вполне вольны принять такие меры по отношению к вам, Виктория, — заявляет Кроули. — Кроме того, сегодня ночью был убит один из наших учеников. Вы понимаете, что выступите одной из главных подозреваемых, когда начнётся судебное разбирательство? Взгляд машинально находит мою ухмыляющуюся мать. Место детской обиды занимает вселенская злость. Она играет со мной? Хочет проучить непослушную дочь? «Мне не понравился твой выбор кавалера, давай-ка я соберу всю небесную знать и закрою тебя в тайной темнице посреди школы», — кричит её взгляд. Я не собираюсь прогибаться. Не собираюсь молить о пощаде. — Вас спасает ваше, кхм, особое положение, — серафим снова принимается толкать свою речь, большую часть которой я пропускаю мимо ушей. — То, что вы носитель кулона Девы Марии, не освобождает вас от ответственности, но дарит вам некие... привилегии. Мы заточим вас здесь до тех пор, пока не отрастут ваши новые крылья и пока не закончится судебный процесс, в ходе которого Лилит казнят. Меру наказания для Люцифера выбирает его отец. Здесь мы опускаем руки. Вмешиваться в дела Ада, увы, всё равно что вешать на шею петлю. — Подождите... — я поднимаю ладонь, вдруг зацепившись за единственную фразу, выбившую меня из состояния показного равновесия. — Что значит: пока не отрастут мои новые крылья? Глаза наливаются кровью, сердце делает кульбит. Беспомощно пятясь назад, я блуждаю испуганным взглядом по каждому из них, вдруг замечая тени непонимания на лицах Фенцио и Геральда. — О чем вы говорите? — ангел оборачивается к Кроули. — О крыльях речи не было. Вы собирались запереть её здесь до конца судебного разбирательства. — Это одна из мер наказания за столь серьёзный проступок, не понимаю вашей паники. — Вы собираетесь вырвать мне крылья? — кричу я, упираясь спиной в дверь. Резко оборачиваюсь, в надежде дёргая за ручку, но дверь заперта, я, черт возьми, в настоящей ловушке, и это хуже, чем козни Лилит, хуже, чем Сатана, хуже, чем Люцифер, чем Одо, чем все злодеи мира. Ребекка подходит ко мне, хватая меня за локоть и разворачивая к себе лицом. Невидящий взгляд натыкается на деревянную табличку в её руках, на которой глубоко выцарапано: Гордыня. Алчность. Зависть. Гнев. Похоть. Чревоугодие. Лень. Сердце перестаёт биться, язык прилипает к нёбу. Взгляд в панике мечется от таблички к лицу матери, и я всхлипываю, в неверии качая головой. — Семь смертных грехов... — Все, что есть, все твои, — спокойно говорит она и бросает деревяшку на стол. — У каждого ангела есть такая. Два греха из семи — тонкая грань, черта, за которую нельзя переступить. Ты нарушила все. — Я даже не знала о существовании этой таблицы! Вы нарекли меня Непризнанной, когда я сюда попала! — Прекрати истерику, — рявкает мать. — Даже Непризнанные не позволяют себе подобного хамства и пренебрежения правилами. Кулон Марии развязал тебе руки? Я тебе их свяжу. Тебя ждёт великое будущее, великие решения, великое звание. Мы лишь притупим твой юношеский максимализм, охладим твой пыл и всё вернётся на круги своя. Кроули! Серафим делает шаг по направлению к нам, но его прерывает рука Фенцио, выставленная перед телом мужчины. Рыдания подступают к горлу, но я изо всех сил сдерживаю их, в слепой надежде уставившись на ангела. — Ребекка, ты сумасшедшая! — кричит Фенцио, хватаясь за голову. — Ты одержима, в тебе нет ничего святого! — Кто мне это говорит? Школьный учитель? — она оборачивается к ангелу, взмахнув своими чёрными волосами и по-прежнему крепко держа меня за локоть. — По чьей вине я им стал? Не устала прыгать по головам? По головам близких, даже своей собственной дочери? — Я делаю это ради её блага! — грубо рявкает мать. — Гордись своим сыночком, его дорога в Эдем обита бархатом, и не лезь в мои дела! Она связалась с дьяволом! Люцифер — это чернота, это нескончаемая чернота, которая пожирает мою дочь! — Чернота? — я вспыхиваю. — А мне казалось, что с латыни Люцифер означает «несущий свет». — Да как ты смеешь! — кричит Ребекка. — Уокер, эта таблица, — Геральд подходит к столу, хватая деревяшку. — Где ты её взяла? К ней никто не должен прикасаться до Дня Распределения. В небольшом помещении наступает миг тишины, которую разрезает лишь бешеный стук моего сердца. Фенцио тяжело вздыхает и подходит к нам, хватая меня за руку и уводя, как в прошлый раз, от мамы. Чувствую прилив спокойствия и безопасности, но мне по-прежнему до трясущихся коленей страшно. Я становлюсь за спину учителя, точно беспомощный ребёнок, но Ребекка — тот самый злодей, от которого я не могу себя защитить. — Вы не имеете права вырывать ей крылья без доказательств её связи с Люцифером. Прекращайте мучить мою студентку, — Фенцио расправляет плечи, отчего его крылья полностью скрывают мою фигуру. — Её наплевательское отношение к запрету по-прежнему должно быть наказуемо, но не стоит слетать с катушек. Вики остаётся здесь до конца судебного разбирательства, и вы, серафим Кроули, не посмеете возразить. Как бывший Престол, я знаю права учеников этой школы и в отличие от вас не собираюсь плясать под дудку женщины, которая крадёт личные дела студентов. — С этим, к слову, — Геральд качает головой, демонстрируя таблицу моих грехов, — нам тоже придётся разобраться, Ребекка. Она молчит, сверля Фенцио взглядом, известным, вероятно, ей одной. Мне противна лишь одна мысль о том, что по её вине ангела лишили этого чина, и теперь я искренне сочувствую учителю, ведь среди этого хаоса лишь он и Геральд смогли спасти меня от неизбежного. Спина покрывается мурашками, стоит мне только представить ту жгучую боль, которая пронзает всё тело, когда тебе вырывают крылья. Я едва смирилась с их существованием, но это не значит, что я готова так просто от них отказаться. — Вот как, — Ребекка усмехается и кивает, подходя к двери. — Что ж, ваше слово — закон, дорогие учителя. Только не стоит тревожить и вызывать нас, когда по вине вашего неуместного милосердия, строптивости моей дочери и её крыльев она сбежит. Пойдёмте, Кроули. Не стоит тратить время. Одним лишь своим прикосновением она открывает наглухо запертую дверь. Не одарив меня взглядом, Ребекка уходит, и только стук её каблуков в пустом коридоре тайного крыла школы говорит о том, что эта женщина вообще была здесь. Вслед за ней уходят Кроули и Геральд. Фенцио оборачивается ко мне, а я едва сдерживаю свой порыв броситься ему на шею с бесконечными словами благодарности. — Даже не думай, — угрожает он, подняв указательный палец вверх. — Если сбежишь, крылья выщипаю по одному перу. А теперь отдыхай. Позже слуга принесёт тебе твои вещи. — Спасибо, — шепчу я, приложив ладонь к губам. Качнув головой, Фенцио уходит, оставив меня наедине с четырьмя стенами. Реальность обрушивается на меня с неистовой силой, когда я слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Паника подступает к горлу, и, ринувшись к двери, я в ужасе дёргаю ручку, боясь и мысль подпустить о том, что они действительно посмели заточить меня здесь. Не могу поверить. Невозможно. Это сон, это грёбаный кошмар, но от него не проснуться, не спастись. Истинный Ад существует, но он не глубоко под землёй, а прямо здесь, на небесах, скрыт за фреской «Страшный Суд» и ледяной голубизной глаз моей матери. Нервного срыва не избежать, но мной правит ярость. Как она выследила меня, как смогла устроить всё это? Самосуд. Поразительно, это выше моего понимания. Вырвать крылья, запереть здесь в целях воспитания. Об этом она говорила, предупреждая о повторении судьбы Люциды? Вот только Люцида наверняка искала спасения от Сатаны, а Люцифер и есть моё спасение. Когда злость отступает, паника вновь занимает доминирующую позицию. Подлетаю к небольшому окну, заглядывая через пыльное стекло на бескрайние перины облаков. Облака... и ничего кроме них. Осознание собственной никчёмности омывает меня ледяной водой, заставляя меня вздрогнуть и поморщиться от отвращения к самой себе. Я ни на что не способна. Другой ангел бы уже рассекал эти облака, чувствуя всю прелесть свободы, тёплым ветром ласкающую его лицо. Но хлёсткая пощёчина правды заставляет меня горько усмехнуться: другой ангел корил бы себя за непослушание и сел бы за книжки. — Чёрт возьми, — рявкаю я, стираю слёзы и сажусь на кровать, зарываясь пальцами в волосы. Несколько секунд в полусогнутом состоянии, которые, как я надеюсь, должны помочь крови прилить к голове и заставить мозг зашевелиться, медленно перерастают в несколько часов. Эмоции то бьют через край, то вдруг утихают, уступая место полному опустошению. Стены этой комнатушки точно наступают на меня, воздуха становится мало, а из-за пересохшего горла становится больно сглотнуть. Возвожу взгляд к потолку, когда вдруг слышу голос, ворвавшийся в моё одиночество прежде неслыханным бархатом: — Освободи это. Резко подскочив с кровати, изумленно озираюсь по сторонам. Те же стены, тот же стол и шкаф. — Кто здесь? — Освободи это, — вновь повторяет голос. Он принадлежит мужчине, взрослому мужчине, и точно не похож ни на один из голосов, которые мне когда-либо доводилось услышать. Подбежав к окну, я в испуге вглядываюсь в густой рой розоватых облаков. Ни ангелов, парящих в утреннем небе, ни какого-либо предзнаменования. Ничего. С бешено колотящимся сердцем и широко распахнутыми глазами подбегаю к шкафу, открывая рывком дверцы. Здесь нет ничего, даже моих вещей, и я даже позволяю себе подумать, что этот голос — плод моей разбушевавшейся фантазии, но он вдруг повторяет: — Оставь попытки лицезреть меня, Виктория, просто освободи это. — Освободить что? — нервно спрашиваю, не переставая озираться по сторонам, как жертва в ночи, ожидающая удара зверя. — Кто вы такой? — Ты знаешь обо мне. Высвободи свою силу. Позволь ей выйти за пределы твоего тела. Сознание цепляется лишь за первую фразу, брошенную глубоким и убаюкивающим мужским голосом. Меня вдруг обволакивает таким спокойствием, словно кто-то очень близкий обнял меня, прижал к своему теплому телу и пообещал никогда не оставлять. Такое чувство настигает меня лишь в объятиях отца, Люцифера и Дино, но голос не принадлежит никому из них. Так кто же это? И почему я должна о нем знать? Рвано выдыхаю, массируя виски указательными пальцами. Голова кружится. — Ты можешь продолжать горевать о своей несчастной судьбе, а можешь выбраться отсюда. — Вы поможете мне? — в надежде спрашиваю я, поднимая взгляд. — Никто не поможет тебе, кроме тебя самой. Прислушайся к своему естеству — оно кипит силой. Услышь, как твоя собственная кровь бежит по венам. Как бьётся твоё сердце. Как что-то маленькое, а затем и вовсе несоизмеримое разрастается в твоём чреве. В моменты крайнего отчаяния ищешь надежду даже в сущем безумии. Или у меня нет выбора, или я действительно хочу ему верить, но в ту же секунду я прикладываю ладони к животу, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ничего, кроме голода. — Я ничего не чувствую, — отчитываюсь я, озираясь по сторонам. — Ты чувствуешь это, Виктория. Непонимание сдавливает мою шею, мешает дышать. Словно все вокруг меня выиграли в беспроигрышной лотерее, а я стою среди них без билета. Эта сила, где она? Как я могу её ощущать, как мне её развить? — Нет, там ничего нет, слышите? — мой голос дрожит, как и пальцы, беспомощно цепляющиеся за ткань платья. Голос не отвечает. Паника вновь овладевает мной, и я без конца зову его — до тех пор, пока голос мой не пропадает. Моя последняя надежда просто взяла и исчезла? Наплела о какой-то неведомой силе и вот так просто оставила меня здесь? Меня вдруг охватывает такая злость, удержать которую не удаётся даже на своих двоих, и я падаю на колени, схватившись за живот и согнувшись пополам. Тепло внутри меня перерастает в жар, меня лихорадит, грудную клетку сдавливает, становится нечем дышать. Не понимаю, что происходит, почему в глазах темнеет, почему моя кожа стала ещё бледнее, но разве можно погибнуть от собственной злости? Что, если это не только моя ярость, но и ярость Люцифера, проснувшегося и не обнаружившего меня рядом в замке? Ответ на собственный вопрос вдруг ярким ослепляющим светом выбирается наружу. Этот свет исходит от меня, и сила его так велика, что меня немедленно отталкивает к стене, и я больно ударяюсь о твёрдую поверхность, широко распахнув глаза. Свет! Он сочится из моей кожи, словно луч сильнейшего прожектора направлен в стену напротив, и под таким сумасшедшим напором она вдруг рушится, будто кто-то нарочно её подорвал. Сила, что выбилась из меня, разрушила стену. Теперь вместо преграды — зияющая бездна облаков, и я прикладываю ладони к животу и груди, пытаясь осязать то незримое и могущественное, что вырвалось изнутри. Во мне не остаётся никаких сил, тело обмякает, а свет исчезает так же быстро, как и появился, и на долю секунды я прикрываю глаза, находясь посреди всего этого безумия из руин, но жгучая пощёчина надежды помогает мне выбраться из бессознательного состояния и с трудом подняться на ноги. Ощущение такое, будто меня полоскало всю ночь, тело бросает в дрожь, ноги не слушаются меня, и я подхожу к дыре в стене, выглядывая из неё в пугающую пропасть. За дверью слышатся чьи-то шаги. Нервно оборачиваюсь, собираюсь с мыслями и, не думая ни секунды, расправляю крылья и ныряю в неизвестность. Кто-то дал мне шанс сбежать, я не могу так просто упустить его. В лицо ударяет запах свежести, облаков, дождя. С огромным трудом мне удаётся взмахивать крыльями, рассекая густые облака, которые вдруг расступаются передо мной, открывая вид на лабиринт и сад Адама и Евы, задний двор школы, обрыв, у которого проходили занятия Воздействием. Мне нельзя назад. Чёрт возьми, мне нельзя назад. Снижаюсь, пытаясь решить, как вернуться в Ад незамеченной, как не наткнуться на кого-либо из учителей или своих друзей. Тайное крыло с темницей расположилось прямо над обрывом, и облетев его, я снова оказалась в школе. Фигуры беспечных ангелов, демонов и Непризнанных мелькают подо мной, и я приземляюсь на крышу, спрятавшись за одним из шпилей. Здесь не так высоко, как хотелось бы, но отсюда открывается прекрасный вид на водоворот в Ад, куда я и направлюсь, когда небожители разойдутся на занятия. Кипящую кровь разгоняет бешеный адреналин, сердце колотится где-то в горле, пока я стою здесь, точно преступница, сбежавшая из своей верной тюрьмы. Но мне нельзя там находиться. Не сейчас, когда равновесие висит на волоске, когда назревает война, когда Люцифер один, когда... Люцифер. Я замечаю его и Дино, направляющихся в водоворот в Ад. Дьявол активно жестикулирует руками — совершенно очевидно, что кричит на ангела, пока тот, схватившись руками за голову, торопливым шагом плетется рядом с ним. Нет, это нельзя оставлять: узнав о моей пропаже, Люцифер поднимет на уши все известные ему миры, пока я буду прятаться за этим чёртовым шпилем, боясь быть узнанной. Сделав глубокий вздох и наплевав на всех, кто разгуливает по территории школы, я срываюсь с крыши и подлетаю к парням, не рассчитав силу и упав на траву. Люцифер и Дино мгновенно оборачиваются, подбегая ко мне. — Где ты, мать твою, была?! — орёт дьявол, помогая мне встать. — Слава богу, с тобой всё в порядке, — Дино обхватывает моё лицо руками, выставляя его на свет. — Убери от неё свои лапы. — Прекратите, вы оба, — обессиленно бормочу я. Люцифер подхватывает меня на руки, и я цепляюсь за его шею, положив голову на его грудь. Стук сердца моего дьявола успокаивает, дарит надежду на кульминацию всех этих кошмаров, что из раза в раз клюют мою душу, но всё это утопия, весь Ад ещё впереди. — Нам нужно скрыться... от других. Меня могут увидеть. — И что с того? — рявкает Люцифер. — Что с тобой произошло? — Дино мягко касается моего плеча. — Моя мать заточила меня в какой-то тайной темнице в школе. Мне удалось выбраться, там был голос, он помог мне, но... я думаю, они скоро обнаружат пропажу. Дьявол поднимает изумленный взгляд на не менее удивлённого ангела. Некоторое время они молчат, и только бешеный стук моего сердца прерывает устоявшуюся тишину. — Я убью их, — рявкает Люцифер, сжимая пальцы на моей талии. — Дино, отведи её в мой замок. — Ч-что? — паника с новой силой поднимается во мне, я цепляюсь за воротник его рубашки, приближая лицо дьявола к своему. — Что ты задумал? Ты не пойдёшь со мной? — Я должен встретиться с Азазелем. Если я не сделаю этого сейчас, он явится в Ад. Позже я вернусь и убью к чёртовой матери всех этих ублюдков, что посмели тебя у меня украсть. — Но разве он не в Аду? — Он на Земле. — Я пойду с тобой, — решительно заявляю я и спрыгиваю с его рук, наплевав и на то, что меня могут заметить. — Вики, — ангел качает головой, хватая меня за руку. — Ты только что сбежала из темницы... Напряжение между нами тремя становится практически осязаемым. До тех пор, пока откуда-то издалека не раздаётся грозный голос Фенцио. — Дино! Что там у тебя?! Люцифер машинально расправляет крылья, пряча меня за ними. Я в ужасе, в панике, мой побег висит на волоске, грозясь обернуться чем-то поистине ужасным. Сжав челюсти, Дино вскидывает голову. — Я отвлеку его. Идите, — тихо говорит он и, развернувшись, следует к отцу. Пока фигуры Дино и Фенцио не скрываются в зеленеющей дали сада, мы стоим неподвижно. Наконец, Люцифер поворачивается ко мне. Все виды ярости написаны на его лице, желваки пляшут на скулах, а брови угрюмо сведены к переносице. — Чёрт с тобой. Сначала отведу тебя в замок. — Нет. Я пойду к Азазелю с тобой. — Ты не пойдёшь со мной! — прикрикивает он, а затем озирается по сторонам, хватает меня за руку и вместе со мной ныряет в водоворот. Пучина облаков утягивает нас, их шум не даёт вымолвить и слова, и мы цепляемся друг за друга, когда я изо всех сил стараюсь думать об Азазеле, чтобы водоворот выплюнул нас на Землю. Осознание собственной победы приходит лишь тогда, когда воронка рассеивается, а мы оказываемся в городском переулке. Люцифер громко чертыхается, пинает ногой камень, зарывается пальцами в волосы и вдруг обращает ко мне взгляд, полный гнева. В ту же секунду дьявол преодолевает расстояние между нами, хватая меня за запястье и угрожающе нависая надо мной. Широкая улыбка не скрывает моего состояния. В этой схватке водоворот прислушался ко мне. И назад пути нет. — Ты, блять, можешь хоть раз сделать так, как я прошу? — грубо рявкает он, сдавливая пальцами мой подбородок. — Ты не просишь, ты приказываешь. — На кой чёрт тебе к Азазелю?! — Я не хочу прятаться. Не хочу быть той, за кого всё решают. Я ничем не хуже и не слабее остальных. Мне удалось выбраться из заточения, мне... Моя речь прерывается резким поцелуем, обрушившимся на меня слишком неожиданно. Люцифер опускает руки на мою талию, грубо прижимая меня к себе, рвано целует, кусает мои губы, переплетает свой язык с моим, всю свою злобу вымещая в этом поцелуе. Улыбаюсь, цепляясь за его рубашку и чувствуя, как внизу живота распаляется желание, но он вдруг отстраняется, с вожделением заглядывая в мои глаза: — Чёрное тебе подойдёт.***
Мистер и миссис Смит — так бы я обозначила нашу пару, если бы вдруг взглянула на нас со стороны. Маленькое чёрное платье с тонкими бретельками, облегающее мою фигуру, чёрные лодочки и ярко-красная помада на губах — мой образ служит идеальным дополнением к чёрному костюму Люцифера. Дьявол идёт в ногу со мной, собственнически устроив свою ладонь на моей пояснице. Мы прекрасно вписываемся в атмосферу неугасаемого азарта, игровых автоматов, рулеток, льющегося через край глифта и крупье с демонически чёрными глазами. Маленький островок Ада на Земле. Здесь нет ни одной живой души — кругом лишь демоны, и они обводят нас своими голодными взглядами, осчастливленные тем, что в аквариум запустили новых рыбок. Вот только мы тоже кусаемся. — Почему именно казино? — сквозь натянутую улыбку спрашиваю я. Демоны не должны чувствовать опасность. «Веди себя так, будто Ад — твой дом родной», — приказал Люцифер, когда мы вышли из магазина, где облачились в парочку, как минимум, киллеров. Мне нужно держаться как истинная Королева Преисподней, как та, для кого звание ангела лишь условно, а не как напуганная девчонка, которая настояла пойти с Люцифером к самому правителю адского легиона лишь ради того, чтобы сдерживать гнев Люци. Я здесь, потому что знаю: стоит событиям выйти из-под его контроля — мирные переговоры перерастут в истинную войну. Если Азазель вызвал Люцифера, значит у нас есть крохотная надежда на то, что он будет на нашей стороне. Я не должна позволить импульсивности своего дьявола выйти за положенные рамки. — Азазель помешан на азартных играх. У каждого демона есть своя ахиллесова пята, — говорит Люцифер, не отрывая взгляда от многочисленных столов. Звон фишек и монет, чей-то радостный смех, приглушённые разговоры и любимый Аду джаз на фоне — всё это отвлекает меня, но я стараюсь выглядеть достойной своего спутника. Так, словно весь этот мир принадлежит мне. Словно это не на моих глазах убили ангела, словно это не меня заперли в темнице, словно это не со мной говорил тот таинственный голос и это не я выбила стену, чтобы сбежать из заточения. Мне ничего не принадлежит, кроме одного за другим нервных срывов. — И какая же у тебя? — желая увести мысли в другое русло, спрашиваю я. — Ты, — просто отвечает он, остановившись. Взгляд мой теплеет, а искренняя улыбка так и рвётся наружу, грозясь послать самообладание к чертям. Набираю воздуха в лёгкие и уже собираюсь ему ответить, когда чей-то глубокий голос вдруг меня прерывает: — И зачем ты привёл сюда ангела? Одновременно оборачиваемся, уставившись на высокого мужчину в смокинге. Несмотря на враждебный тон, его чёрные глаза наполнены исключительно любопытством, как правило не подразумевающим то, что он собирается наброситься на нас. Демон подходит ближе, позволяя мне его разглядеть: зачёсанные назад тёмные волосы, вытянутое лицо с чёрной щетиной, тонкие губы и ровный нос. Он красив, и красоту его смело можно назвать демонической. И когда мужчина подходит к нам почти вплотную, протягивая Люциферу руку с увесистыми перстнями на пальцах, во мне не остаётся никаких сомнений. Азазель.