Профессионал

      — Жри землю, блять! — Мёрдок валит Джей-Арчибальда Энса наземь, седлает его, стиснув в пояснице коленями, и пихает лицом в мокрый песок, пока скинхэд мычит, пытаясь выдрать руку. — Жри, Гвоздь! Здесь только я могу говорить «ниггер»! Мёрдок, подвыпивший и злой, впервые за пару месяцев знакомства с Расселом дерётся, да ещё и по-уличному некрасиво, до крови; Рассел — пристойный гражданин, никогда не лезший в драки первым ни в Бруклине, ни в Лондоне, — не находит ничего более умного, чем схватить ведро из-под водостока, плеснуть водой и не глядя отоварить — наплевать, по кому и куда, словно цапаются не люди, а два кота.       — Ай!       — Сдрысни! — вырывается Гвоздь, и в его кулаке щёлкает что-то острое. Всё случается как-то само собой, быстро: Рассел кидается разнимать драчунов и слышит хруст рвущейся ткани, но успевает схватить Мёрдока за шиворот и дёрнуть на себя — сто сорок фунтов злосчастного бас-гитариста почему-то ощущаются как все пятьсот, — а Гвоздь уже оседает, уткнувшись в фонарный столб.       — Су-у-ука, — с неисчерпаемой тоской констатирует Мёрдок, щупая разорванную на груди вязку, — я этот свитер только второй год ношу. Совсем новый.       — Тц-с! — цокает Рассел языком и тычет в рваное, уперев палец в горячую мокрую грудь. — У тебя тут шрам останется. Вообще наплевать?       — Поздравляю, янки! — Мёрдок суёт в рот сигарету, хлопает по карманам мокрых джинсов и с оттяжкой сплёвывает сквозь зубы. — Свитер. Это был мой лучший, мать его, свитер. Усёк?       — Ну… Рассел крепко стискивает его локоть.       — Вы же знакомы, да?       — Первейший подонок! Хуйло! Испортил мою вещь. Я щас ему яйца отрежу, Расс.       — Прекрати, баста. Хватит на сегодня. Мало тебе трёх штрафов за вождение с пятницы?       — Зажигалку гони, самый законопослушный ниггер в Лондоне. Ты мне должен!       — А твоя где?       — Ебал я! Мёрдок угрём выскальзывает из хватки и, от души ткнув Гвоздя каблуком под рёбра, спихивает его ногой в лужу — прямо под граффити на трансформаторной будке. Гвоздь вываливается носом в грязь, фыркает и отплёвывается, матюгается, хватаясь за бритую голову, и пытается кое-как привстать на локтях — хорошо видно, что песок на лице липнет с кровью со лба и отёкшего глаза, — пока Мёрдок довольно свистит и поддевает носком ботинка оброненную зажигалку, а раскладной нож — куда-то в сторону канавы. Нож улетает, прощально блеснув лезвием.       — Бинго! Хэй, Расс, я зажигалку нашёл!       — Ты, — хрипит Гвоздь, корчится и щупает разбитый лоб, — чё тебя в семьдесят девятом Дональ не прибил?       — Завались, скин сраный, ты мне весь свитер испоганил! Это шерсть, не пальцем делано!       — Чё, Мэдс, сидишь на мели? Уже с ниггерами корефанишься?       — А у тебя зубов многовато, а? Рассел равнодушно смотрит на склоку, запихав руки по карманам тесной в животе куртки, — в общем-то, ничего нового: в немытом Ист-Энде любят драться, пока сопли кровавые не пойдут, — и размышляет, успеет ли ужин остыть к его возвращению; для чего ещё женятся на мексиканках, если не для красоты, всегда горячей трапезы и доброй компании? Уж Мёрдок-то, дитя уличное, никогда и ни на какую добрую компанию не потянет, если от него крестятся даже лондонские скинхэды — городские псы, вечно до мяса голодные, нечистая белая раса.       — Стоять! Полиция! — Примчавшийся на шум молодой полицейский, долговязый и потный, бросает попытки дуть в свисток и отвлекается на редкое зрелище — на Гвоздя, блюющего слюной прямо на граффити с обнажённой девкой. — Поножовщина, как я вижу?       — Нет, сэр, — пожимает Рассел плечами. — Бритоголовый с ниггером немножко не поладили. Впервой, что ли?       — Точно всё в порядке?       — То-о-очно. Мёрдок щёлкает колёсиком зажигалки, сладко затягивается — да так, словно курит не дешёвую паль, а самую отборную траву, — выдыхает, зажав сигарету в пальцах, раскачивается на каблуках и пьяно улыбается, являя миру неподражаемый кривой оскал.       — Чё пялишь? На, бобби, затянись. Быстро бегаешь.