Профессионал

Расселу хватает одного только взгляда на Мёрдока — бас-гитарист открывает не сразу, наваливается на косяк, придержав дверь ботинком, и глаза у него тёмные, нетрезво блестящие, — чтобы понять: всё выглядит как-то некрасиво и слишком плохо.       — Ты что, запил?       — Велика беда, — отвечает Мёрдок, источая запах перегара, — подумаешь, прошвырнулся по барам, курнул пару косячков. Нельзя?       — Можно, но без нас. И, Христом прошу, — Рассел, глубоко вдохнув, мысленно считает до пяти, — не втравливай в это Нудл. Мёрдок строит искренне удивлённую рожу.       — А кто её тащит-то? Она уже большая, сама ко мне в гости бегает. Эй, лапша! К тебе, бля, батя пришёл! Рассел морщится, а Мёрдок ржёт громче шакала; Нудл, взвизгнув под особо удачный рифф, вываливается из комнаты в обнимку с гитарой, спотыкается об порог и тут же сопровождает это связкой крепких слов, но вмиг осекается, округлив узкие восточные глаза:       — Ты ж сегодня в две смены, Рассел. Ресторан сгорел?       — Отпустили, — сдержанно отвечает Рассел, отодвигая Мёрдока с пути, и прёт как танк, на что Мёрдок, хлопнув дверью, сплёвывает на пол.       — Лаяться будешь?       — Говорить буду. В квартире Мёрдока воняет марихуаной. Рассел садится на табурет, распространяясь всеми своими немалыми габаритами примерно на три четверти комнаты, глубоко вдыхает, выдыхает и трёт платком бритый лоб.       — Мисс Хоббс, мне звонил директор из посольской школы. Вы что, прогуливаете занятия с октября?       — Только ненужные, — бурчит Нудл, снимая гитару с плеча, — и скучные.       — Английский, историю, математику и естественные науки, да? Тогда сразу школу бросай. Чего ходишь?       — Рассел, ты же видел табель!       — Да-да, ты его отлично подделываешь. Спасибо, оценил. — С каждым словом Рассел чувствует, что истекает всё большим количеством яда. — Мёрдок натаскал?       — Я же не…       — Слушай, кончай-ка уже, ниггер, — неожиданно обрывает его Мёрдок, глядя абсолютно трезво и почти зло, и хватает за плечо. — До неё всё дошло. Хорош, а?       — Да-да, дошло, — оживает Нудл, обняв себя за локти, и смотрит на него с неисчерпаемой надеждой. — Рассел же не будет на нас сердиться? Да? Нудл впервые выглядит настолько беззащитной и одновременно счастливой, а Рассела жрёт изнутри неведомый чёрный монстр.       — Нудл, выйди-ка минут на десять.       — Ась?       — Сходи к Бэрксу, купи печенье на троих. Мёрдок щурится ей вслед, пока Нудл, лохматая и не очень ловкая, как и полагается почти-четырнадцатилетке, влезает в куртку, звенит мелочью в карманах и легко выскакивает за дверь, натягивая ботинок на задравшийся носок: носки у неё смешные, — шерстяные, полосатые, чуть ли не под коленку.       — А теперь, собственно, — Рассел загораживает собой путь раньше, чем Мёрдок дотягивается до двери, — какого чёрта она к тебе липнет и прогуливает школу?       — Я ей папаша, что ль?       — Верно, не папаша, но тебе хоть снилось, насколько ты для неё авторитет? Она ж за тобой бегает! Мёрдок смотрит в глаза, кривит губы и издаёт по-птичьи звонкий свист.       — А-а, так ты что, ревнуешь?       — И не смей меня хоть в чём-то упрекать. Слышишь? Не смей!       — Иди ты! Буду говорить всё, чё захочу! — Мёрдок отталкивает руку, но всё-таки не успевает вывернуться, и Рассел вцепляется в его ворот, едва не напоровшись на укус. — Кто вытащил тебя на сцену, Хоббс? Покажи-ка, кто?       — Я! Я сам! У меня руки стёртые. И уйду сам!       — Чё не уходишь-то? К батарее привязали?       — И Нудл, — Рассел стискивает воротник покрепче, — Нудл тоже заберу. Ты без нас сколько протянешь, год? Даже партии твои, пока я не поправлю, дерьмо!       — Хочешь опять у жидов посуду драить, да?       — Лучше посуда у Хоффмана, чем матюги твои в уши! То Рассел медленный, то Туди поёт хуже сапожника. Прекрати! Он пять лет в церковном хоре отмотал, мудак!       — Не сахарный, не раскиснет!       — И прекращай затаскивать Нудл в это болото.       — Ты что, лапше в няньки записался?       — Ей тринадцать, ни к чему ей такая компания! Мёрдок показывает язык.       — А ей ведь весело. Правда глаза колет, да, янки? Рассел отталкивает Мёрдока к стене, почти швыряет, бьёт, — один раз, с правой, без замаха, почти не целясь, лишь бы заткнуть рот, завязать этот длинный трепливый язык, — и ощущает всеми фибрами хруст вывернутого хряща: Рассел ждёт удара или хотя бы окрика в ответ — и почти удивляется, когда Мёрдок хмурится, зажав ладонью пострадавший в который раз нос, а сквозь пальцы проступает кровь, — течёт, капает на пол, мешается с протёкшими слезами.       — Если Нудл ещё раз прогуляет из-за тебя школу, я заберу её, и мы уедем из Лондона. Ты меня понял? Мёрдок шмыгает, морщится, с присвистом сплёвывает сквозь зубы и вправляет хрящ самостоятельно, хрустнув окровавленными пальцами.       — Пш-шёл ты. Понял? Только сейчас Рассел замечает Нудл, забившуюся в угол коридора: глаза у девчонки мокрые, а губы дрожат, и она всё хочет что-то сказать, но не может, и трёт рот тыльной ладонью, вздрагивая плечами под пёстрой безразмерной курткой. Расселу мерзко и противно, то ли от Мёрдока, то ли, — наверное, впервые после комы, — от самого себя.       — Пойдём домой. Буду сам забирать тебя из школы.       — Я…       — Слушай, помолчи-ка!       — О'кей. Ладно. Хлопнув дверью, Рассел ни разу не оглядывается.

***

Всё идёт наперекосяк, будто с похмелья: сначала Рассел роняет ключи в лужу, потом не может всунуть их в гнездо, — удаётся только раза с третьего, — и абсолютно все светофоры, мигнув, переключаются на красный. Рассел по-американски цветисто ругается под нос, давя на тормоз и барабаня пальцами по рулю, а Нудл напевает что-то немелодичное, пока красный свет сменяется зелёным, и упирается ботинком в бардачок, качая ногой. Рассел только на третьем перекрёстке осознаёт, что Нудл сидит без школьного рюкзака.       — Может, за рюкзаком вернёмся? Тебе в школу завтра.       — Вот завтра и зайду, — хрипло отвечает Нудл, разматывая провод с карманного плеера.       — Я приеду с то…       — Нет. Я сама.       — И не вздумай прогуливать. Слышишь? Нудл, до бесконечности чужая, кривит губы, сильнее положенного тиская на кнопки, и Рассел слышит сквозь её наушники певучий голос Фалько.