***
Чарли лежала на груди Люцифера, обнимала и рыдала. Как же больно ей было… Она потеряла не просто кого-то родного про крови, не просто мать, она потеряла единственного человека… демона, который верил неё, даже Вэгги сомневалась абсолютно во всех её затеях. Шарлотта плакала и за своего отца — слёзы для дьявола, отца лжи и зла, как его называли, были непозволительной роскошью. Он не мог выразить свою боль никак иначе, кроме как через причинение боли другим, но никто не видел в такие моменты его боли, никто не смотрел в его глаза. Но страдания Вельзевула не облегчили боль, легче не стало. Как же он хотел плакать! Люцифер осторожно гладил пшеничные волосы дочери, такие же, как у него. Они внешне похожи, слишком похожи, да и в душе есть кое-что схожее — обида, обида на отца. — Чарли… — пробормотал дьявол, — я… Она всхлипнула. — Уходишь? — Нет! — как-то слишком резко отреагировал на такой вопрос блондин. — Я хотел сказать, что мама… — он судорожно вздохнул, казалось, что рыдания вот-вот начнутся, но он только и мог, что судорожно вздыхать, ожидая слёз, но Бог забрал у него такую возможность, — тобой гордилась, когда узнала, что ты смогла… и я тоже, — он прошептал это. Чарли посмотрела на него красными от слёз глазами. — Что? — она это просипела. Люцифер поджал губы, отвёл взгляд и тяжело вздохнул. — Я… горжусь тобой. Я тебя обманывал, я всегда был горд тобой, в этом аду ты оставалась единственной светлой душой, моим солнцем, ты затмила тот светящийся шар… Магнэ не дышала. Её трясло, слишком многое произошло за сегодня, а это откровение так и вовсе… добило её. — Я знал, что у тебя выйдет, искупление лежит через осознание. Я врал тебе, причинял боль из-за своих эгоистичных целей. Я не хотел, чтобы в Рай хоть кто-то попал, чтобы Бог становился сильнее, чтобы света в мире становилось больше. Он говорил правду. Хватит лжи, если Чарли не согласится с его планом, то он просто запрёт её в подвале, чтобы не мешала и чтобы никто её не тронул. — Я жду уже несколько миллионов… десятков миллионов лет в этом чёртовом Аду, коплю силы, чтобы сломать врата и сразиться с отцом, отомстить ему… — он ещё сильнее прижал её к себе. — Я ТАК ЭТОГО ХОЧУ! ОН ОТНЯЛ У МЕНЯ ПОЧТИ ВСЁ! — Люцифер посмотрел в лицо дочери погладил тонким пальцем по щеке, кусая губу от боли и морщась. — А теперь… один из его ангелов заявляется в Ад, отдаёт оружие Вельзевулу, травит ему байки… и Лилит больше нет. Это Бог убил её, ничего не случается без его ведома… Прости меня, Чарли, — резко перешёл он на предыдущую тему, — я идиот. Девушка обняла его ещё крепче и закивала, пока слёзы катились по её щеке и падали на рубашку отца, оставляя мокрые следы. — Мы с твоей мамой мечтали отомстить ему. Он не дал нам свободы… когда Лилит захотела быть наравне с Адамом, то он вместо того, чтобы понять её, послал ангелов, чтобы она одумалась, но… она решила, что уж лучше ад, чем быть в таком вот заточении… — он вздохнул. — А я любил этот мир слишком сильно, сказал, что Бог, — он прыснул, но скорее это была такая вот истерика, — облажался с людьми, начал с ним спорить, но он не прислушался ко мне, к своему верному советнику… и сбросил меня в Ад умирать. Чарли перестала дышать. Так вот что было! Она слышала другую версию от всех остальных демонов — все считали, что Люцифер возгордился и поднял восстание, желая быть вместо Бога, но… её отец был похож на гордеца только в тот момент, когда рассуждал о ничтожности людей, ангелов и демонов, но Чарли понимала, о чём тот говорил — все погрязли во тьме, а ангелы-уничтожители, которые прилетали в Ад во время чисток напоминали скорее каких-то машин для убийств, но никак не божественные сущности. Чёрт возьми, да даже в самом последнем демоне было больше чего-то божественного, чем в этих крылатых тварях! А люди… люди раз за разом бросались во тьму, не зря же в Аду перенаселение. Чарли усмехнулась. Надо же, Люцифер, тот, кто всегда презирал слабость, сейчас был таким вот слабаком. Но она не злорадствовала, ей захотелось как-то отгородить его от боли… от слабости. — А что надо делать, чтобы отомстить? — она пропищала это, прижимаясь к нему ещё больше и заглядывая в его ледяные глаза, которые иногда имели свойство менять свой оттенок, оно и понятно: глаза зеркало души, ну, а Люцифер не любил, чтобы хоть кто-то видел его сущность, изуродованную шрамами изнанку этой красивой оболочки. — Сломать печати на вратах между Раем и Адом… — вздохнул Люцифер. — И как? — она ничуть не успокоилась, просто слёзы закончились, оставив только болящее сердце. Люцифер молчал, обдумывая, как именно преподнести информацию, но в итоге пришёл к выводу, что особой разницы нет. — Одна печать сломается, когда Бог согрешит — её создавал я, скорее из развлечения пока был в Раю, я тогда и не предполагал, что Рай будет закрыт и его вообще нужно будет охранять — греха не было, — он вздохнул. — И вторая печать… она сломается, когда… я полюблю кого-то, но… — он запнулся, — я не понимаю, я любил Лилит, любил до безумия, но печать не сломана. Вельзевул рассказал, что тот ангел сказал ему, что мне нужно полюбить… человека, — мужчина скривился. — Но Лилит была человеком… — он задумался. Нет, Лилит не была человеком, когда печать была создана. Михаил, чёртов подлец, дождался, когда же он полюбит свою жену, которая уже была тогда демоном, и лишь потом активировал печать, оставив Люцифера без возможности сломать ту — дьявол никогда бы не убил свою любимую и уж тем более не полюбил вместо неё кого-то другого, если бы та была жива, да и человека… Люцифера кривило только от одного слова «человек». Они уничтожили мир, который он создавал вместе с Богом, а тому всё равно. — Или уже не была к тому времени… — Но ты же… ненавидишь людей… — Вот именно! Это безнадёжность! — вскрикнул дьявол. Мужчина передвинул Чарли повыше. — Бала не будет, это будет отвратительно… поступать так с Лилит… Как же Люифер сейчас завидовал людям! Смешно звучит, но это так. Люди организовывали похороны, странные обряды, но была у этих обрядов одна общая вещь: люди могли проститься с покойником, отпустить его на похоронах. Но демоны… демоны рассыпались на крупицы энергии почти сразу же после смерти, как и ангелы. Лилит исчезла, как только он положил её на землю и кинулся на Вельзевула. Дьяволу хотелось отвлечься от боли, хоть как-нибудь, хоть на какой-то промежуток боли. — Чарли, — он дождался, пока дочь посмотрит на него, — ты ведь… — Люцифер замялся, — никогда не видела Земли? — Да… — растерялась девушка. — А хочешь там побывать?.. — пробормотал дьявол. — Что? Ну, да. Какая разница? Туда не попасть… — А если я открою для нас врата? Впервые за несколько миллионов лет он будет на Земле, увидит собственными глазами её, а не через призму очей высших демонов (ведь только они и могли попадать в мир людей). Он и сам хотел увидеть Землю, солнце, луну, звёзды, которые он поместил на небосвод, и цветы… у него было два любимчика: лотос — он был чист, а Люцифер любил душевную чистоту, и роза — она напоминала ему любовь: цвета крови, невероятно прекрасная, с шипами, стоит не так прикоснуться к ней. По этим же причинам он любил смотреть на два драгоценных камня: бриллиант и рубин. Но был у него ещё больший любимчик — жемчуг. Ему всегда казалось, что этот перламутр сочетает в себе белый и алый, что есть в отблеске, переливе жемчуга что-то ещё, смешно, но ему казалось, что в этих драгоценных камнях была душа. Чарли часто надевала жемчуг и ему так нравилось смотреть на это, только на ней этот камень смотрелся прекрасно, даже на Лилит он выглядел чужеродным. Он видел чистоту в Шарлотте. — Что? Их можно было открыть?.. — Да, — выдохнул дьявол. — Я знаю, что ты мечтала об этом всю жизнь. Я… боялся, что если ты там побываешь, то… тебе не захочется возвращаться и… — он шумно втянул воздух, — что люди тебя испортят. Я знаю, я — тиран и полная сволочь. Чарли было больно и жутко обидно. Всё время, всё это время отец мог исполнить её заветную мечту: позволить ей побывать на Земле, увидеть солнце, звёзды, белую луну, зелёную, а не красную траву, ощутить её на ощупь, опустить руку в океан из воды, а не вязкой алой крови людей, которые стали демонами. И она снова расплакалась, слёзы всё-таки остались. Люцифер вздохнул. Вот к чему приводят недомолвки, молчание и желание не потерять.***
— Эй, клубничный сутенёр, чего это ты так задумчиво смотришь на небо? Ещё и улыбаешься, это жутко, — Энджела пробила дрожь. Аластор молчал. Улыбка не сходила с его лица лишь потому, что мышцы уже привыкли к такому положению. Но думал Аластор отнюдь не о весёлых вещах, пожалуй, о своём самом страшном воспоминании детства. Радио-демон никогда не признавал, но и он имел свои слабости, даже ему хочется плакать, даже его разум может биться в агонии воспоминаний. И крик Чарли пробудил одно из таких, вырвал из недр его сознания и поставил на бесконечное проигрывание эту чёртову пластинку. Смерть его матери всегда было, есть и будет оставаться одним из самих ужасных воспоминанием, если не самым худшим, даже смерть он не так вспоминал, а ведь его тогда загрызли собаки, хозяева которых нашли маньяка… но ведь он убивал убийц, моральных уродов… Он до сих пор слышит крик боли матери, её мольбы прекратить, до сих пор помнит, как она заставила его спрятаться за какими-то коробками, как он выглянул из тех и увидел, как несколько мужчин срывали с той одежду. С тех пор у Аластора прочное отторжение секса. — Я просто люблю смотреть на небо, мой женоподобный друг, — голос демона не выдал никакого беспокойство, а глаза — жуткой картины из детства. Аластор хмыкнул. Они с Энджелом кажутся разными: Даст — порноактёр, который обожает свою работу, а он — ассексуал; Энджел — мазохист, он — садист, но оба они легкомысленны, хотя… даже в этом легкомыслии они разные. Они оба любят улыбаться, нет, не любят, вынуждены — скрывают, что на душе. «Пошёл с Чарли ради бесплатной еды и комнаты… Ага, конечно, Энджел, можешь обманывать кого угодно, но только не демона, специализирующегося на иллюзиях». Аластор не верил, что этому пауку так уж нравится Ад и работа порноактёром, он был более чем уверен, что и приём наркоты ему осточертел, только вот… Как-то наплевать Радио-демону на этого Даста. Аластор считал, что если хочешь что-то поменять, то надо действовать, а не ждать и уж тем более запихивать свои желания в известное место и притворяться, что всё не просто хорошо, а отлично, что такая жизнь — предел мечтаний. Да ведь он и сам такой… Ему осточертел Ад, надоело мучить, убивать из забавы, это уже не приносило никакого удовольствия, скорее стало обыденностью, один день похож на другой. Ему осточертело видеть эту чёртову светящуюся малиновую пентаграмму на алом небе. Он мог бы пойти на Землю, и он был там, но и там ничего не изменилось, такая же скука. Радио-демон усмехнулся, когда вспомнил, чем закончился его последний визит в мир людей — он впервые в жизни спас кого-то, девочку, убегающую от насильников. Он бы не сделал этого, если бы это были убийцы, но… болезненные воспоминания и тогда накатили на него мощной волной. Смешно было тогда, когда никто и подумать не мог, что ему бывает больно. Идиоты… чтобы приносить боль, её надо сперва хорошенько прочувствовать, дабы разбираться в ней. Аластор продолжал улыбаться и меланхолично смотреть на Ад, пока Даста не снесло взрывом. — Какого хуя?! — послышался голос порноактёра. — Я слышал, что территория свободна! Аластор увидел высокого, накачанного демона в белом фраке и головой волка, в зубатой пасти была сигарета, которую, как казалось аловолосому, тот не курил, а скорее жевал. — Ты кто? — не понял Аластор. Демон явно возмутился, глаза его заалели. — Что? Я по-твоему всех мелких демонов обязан знать? — Радио-демон улыбнулся ещё сильнее и закрыл глаза. Он чувствовал злость, злость, которую родила боль, боль вызвана тем, что этот демон никому не известен и в целом слаб. И сейчас Аластор просто замучает его иллюзиями, а потом убьёт, ангельское копьё у него есть. «Одно и то же, скука…» Аластор не боялся соперников, высшие демоны уже давно не играют в эти забавы по делению территории, а вот мелкие и середнячки — да. Да и не напали бы высшие демоны на дочь Люцифера, потому что они умны, ведь идиотов дьявол ненавидел. В голове Аластора пронеслилсь слова блонидина. Он помнил их разговор.***
— Я дал тебе огромную силу, потому что мне было интересно, что будет делать знать, когда они увидят такого могущественного демона, который ещё и дня не пробыл в Аду. Они будут думать, как же ты получил такую силу, ведь они копили её веками. При жизни ты ничего особо великого и страшного не делал. Аластору было больно. Кем бы он был без этой подачки Люцифера, который холодно и вежливо улыбался. Радио-демону было холодно смотреть в его глаза, но одновременно ему казалось, что жгучее пламя сжигает его. — И ни слова о том, что бы делал я… — вздохнул Аластор. Люцифер усмехнулся, прикрыл глаза и помотал головой. — Людей легко предугадать, когда наблюдаешь за ними несколько миллионов лет, ты не первый такой, Аластор, и эта знать тоже… их просто убивали. По-настоящему сильные демоны исполняют мои приказы в мире людей, а не предаются грехам в Аду, им не интересно торчать в этой дыре. — Что же ты тут торчишь? — Не вижу необходимости в моём присутствии на Земле, да и оставлять Ад без присмотра я не хочу — у демонов буйные головы, ещё уничтожите то, над чем я работаю с самого вашего сотворения. Хотя, должен признать, тем, что ты убивал не из жажды власти, а ради развлечения, ты меня… позабавил, — дьявол растянулся в улыбке. — Ты тоже устроил это ради развлечения. — Из скуки, — поправил Люцифер Аластора. — Хотя есть здесь и практический подоход порой. Такие как ты становятся новой знатью, даже сильнейшими демонами, которых я, как уже говорил, отправляю на Землю. — И не затратно дарить такую силу? — Радио-демон улыбался широко, Люцифер скорее едва усмехался, но у дьявола маска была куда лучше, как и улыбка, оно и понятно, куда Аластору тягаться с тем, кто существует не то, что не одно тысячелетие, а уже несколько миллиардов лет. — Нет, мне не сложно. То, что я вам дарю — малая часть, за день я получаю в два раза больше. «Не врёт», — понял Аластор. И это пугало. На сколько же силён король Ада? — В ближайшем будущем люди начнут грандиозную по размаху и жестокости войну, надо было только поселить гордыню в нужных людей, а те создали свою смешную идеологию. Считают себя особенными, лучшими, — Люцифер расхохотался, — не зная, что они ущербны в равной степени с другими расами. Люди — ничтожества. Аластор не знал точно, что побудило его сказать следующие слова: то, что он и сам был человеком, или просто личные размышления на эту тему. — У людей есть выбор. Есть ли он у ангелов? Люцифер сощурился. — Выбор есть у всех. Кто-то решил бездумно подчиняться идиоту-гордецу, а кто-то решил, что сам возьмёт всё в свои руки… — И пал, — перебил дьявола демон. — Я не договорил, — мягко протянул Люцифер. — И посмотри теперь, Земля моя, люди погрязли во тьме и грехе, — он пожал плечами и широко улыбнулся, вскинув брови. — Ну и кто правит миром? — Тот, кто сидит на небесном троне. — Он уже не в силах меня победить. Да и ему не до меня. Он смотрит спектакль, который я организовал специально для него: эта война покажет ему всю сущность людей, пусть посмотрит, как сильно он был слеп в своей гордыне.***
Аластор щёлкнул пальцами — и демона затянуло в бездну, где того ждали кошмары, которые непременно сведут его с ума. Радио-демон развернулся и, поставив на землю Энджела одним пасом руки, зашёл в Отель. Гнетущая атмосфера поедала, душила, отравляла. Ему встретилась Вэгги. Она опасалась его, боялась за Чарли, и зря… Аластор не был идиотом, тронуть Чарли — подписать себе смертный приговор, причём и привёл бы в исполнение этот приговор сам Люцифер, и аловолосый не был уверен, что тот не заберёт его силы и не кинет демонам на растерзание. Радио-демон шёл по коридорам Отеля в вестибюль. Всё это время он думал о… Люцифере. Преимущественно в голове билась мысль о том, как же Люциферу не надоело изо дня в день на протяжении нескольких миллионов лет проводить в Аду, наблюдать один и тот же унылый пейзаж, где сплошь и рядом все оттенки красного… как Люциферу не надоело жить? Аластору, кажется, жизнь стала надоедать. Но ещё Радио-демон думал о том, что дьявол явно слукавил, когда рассказал ему про возможность открыть врата в Рай. Было ещё что-то кроме необходимости ангельской энергии у того, кто открывал врата (а это либо Люцифер, либо Чарли), иначе врата давно были бы открыты. Должно быть что-то ещё или совершенно иное. Он был в этом уверен. Аластор встретил дьявола в вестибюле, рядом стояла заплаканная Чарли. Радио-демон не улыбался, он чувствовал, что если улыбнётся, то ему по роже даст отец принцессы. Вместо этого он материализовал из тёмной энергии леденец и протянул Чарли — та просто обожала сладкое. Девушка недоуменно посмотрела на него красными от слёз глазами и вымученно улыбнулась, взяв сладкое. — Мы не всегда голые без улыбки, Чарли, — демон прошёлся своей холодной рукой по ладони девушки и отвёл взгляд. Аластор не знал, что случилось, он не подслушивал и даже не думал залезть в голову принцессы. Он толлько знал, что случилось что-то плохое даже по меркам демонов, раз вечно радостная и, казалось, неунывающая принцесса потеряла лицо, потерянно смотрит на мир вокруг и, кажется, она непременно бы упала, если бы Люцифер не держал под локоть Шарлотту. Чарли удивилась, она поражённо смотрела не демона и только сейчас поняла, что не так с ним — он и сам не улыбался! — Спасибо… — пробормотала принцесса и пошла прочь из Отеля под руку с отцом.***
— Люцифер собирается на зёмлю… — вздохнул Бог, смотря на Михаила и Гавриила. Братья переглянулись. — Люцифер и на Землю? — скептически хмыкнул Гавриил. — Что он там забыл? — Он идёт туда с Чарли… Вот и начался финальный акт этого затянувшегося спектакля гордыни и правды, — Творец закрыл глаза, поникнув и сстулившись на своём троне. Два архангела исчезли из тронного зала. Раз Бог не хочет сам останавливать Люцифера, то они это сделают без него. Нужно только уничтожить одного человека, который что-то забыл в Аду, который так и не смог отвергнуть свет и стать настоящим демоном.***
Они оказались посреди какой-то пустыни, на ближайшие пятьдесят километров в округе никого не было. Люцифер перенёс их сюда. Она настороженно наблюдала за действиями отца. Дьявол ничего особенного не делал, он только вытянул руку вперёд, на кончиках его тонких пальцев заплясала тьма. Блондин щёлкнул пальцами — и перед ними вспыхнуло пламя. Люцифер протянул руку Чарли — и девушке ничего не оставалось, кроме как вложить в его ладонь свою. И они шагнули в пламя.