Шутки Богов

Ёши напевает что-то на итальянском, опираясь подбородком об одну ногу и качая другой в воде. Три часа монотонной ходьбы подальше от людей, с двумя мусорными пакетами в руках, стоили возможности насладиться ровным сердцебиением могучего океана, рассказать вечному о своих бедах и боли, окунуться в умиротворяющую прохладу и на несколько секунд взять — и умереть. Просто позволить солёной воде скользнуть в открытый рот, нос, уши, подчинить и утянуть на дно. Просто перестать дышать, чувствовать, быть. И резко вынырнуть, хватая ртом воздух, почувствовав чьи-то ласковые руки, бережно, но непреклонно выталкивающие её на поверхность.

— Свихнулась, Ёши?! — Рёхей почти хрипит, испуганно тряся своё почти утонувшее Небo, судорожно цепляясь за хрупкие плечи. — Р… Кха-кх… Рю? — Савада пытается сфокусировать взгляд, смаргивая водную пелену перед глазами, и заливается хриплым кашлем, который сменяется рвотой солёной водой. — Никогда… Слышишь?! Никогда так больше не делай!!! Обещай!!! — Сасагава срывается на истеричный крик, в противовес этому бережно поддерживая выворачиваемую наизнанку шатенку. И на выдохе, почти неслышно, болезненно: — Не бросай нас… — О-обещаю…

— Рю? — голос подрагивает, звучит отчаянно, болезненно, до отвращения слабо (Донне противна собственная слабость. Но сейчас можно — сейчас её слёзы сгинут неувиденными в безмолвной воде). Никто ожидаемо не откликается. Ведь её заботливое Солнце погибло в другом мире, защищая своих сестрёнок и друзей… — Diablo. Ругательство вялое, обречённое, тоскливое — уже глюки от одиночества появились, да, Савада? Девушка выплывает на берег и подбирает с земли заранее приготовленные вещи — отрезанную руку Урагана с приметным кольцом и прядь волос Грозы. В городе останется лишь докупить рыбу — и «подарочек» полетит к адресату, в Италию. Перед тем, как уйти, девушка оборачивается к спокойной глади и тихо шепчет: — Спасибо… Больше я своего слова не нарушу… (простизаслабостьлюбимый)

Каёши чувствует себя дряхлой старухой, несмотря на пятнадцатилетнее тело и разум двадцатилетней.

По залитой солнцем улице звонко цокали каблучки. Золотые лучи путались в роскошной гриве (откромсать нафиг) цвета красного дерева, освещали бледную кожу, превращая хрупкую девушку в неземное видение. Ёши незаинтересованно ловит мужские взгляды (с её Хранителями эти пародии на мужчин всё равно не сравнятся) и идёт, гордо вскинув голову и расправив плечи а в скрытых чёлкой глазах — голодная пустота. Свернув в тёмный переулок, Донна стремительной змеёй скользнула к стене, прячась в темноте, и уставилась на своего преследователя. Золотые глаза поражённо расширились. Пепельная шёрстка. Ярко-зелёные, хризолитовые глаза. И…

— В прошлой жизни я точно был котом. Или буду в следующей! — возбуждённо о чём-то рассказывает Ураган, сидя между ног судорожно обнимающей его Джудайме. — Неужели ты веришь в реинкарнацию, Хайе? — немного рвано, но счастливо выдыхает Тсуна (живой, тёплый, рядом, а не в коме на больничной койке — её безбашенный Хранитель когда-нибудь сведёт своё Небо в могилу…) — Верю. И ты верь, если не в реинкарнацию, то хотя бы в меня. Хризолитовые глаза смотрят прямо, светло, с капелькой вины — Я не хотел тебя напугать — и океаном нежности…

— Хайе? — вырывается отчего-то из прикушенных губ. Это глупо, Савада… Реинкарнация — вымысел для слабаков… Но… Но… Он просил верить… «И я буду верить. Всегда. В него. В них» Кот мурлычет, потираясь об ноги, и почему-то слышится — дурашка, тебе стоит верить в своих Хранителей чуть больше. — Ха-я-то… Любимый… Ветерок… Всхлипнула Ёши, оседая на землю и прижимая котёнка к себе. Судорожно целует его в нос, в пушистые щёчки, лоб — не сомневается в том, что это он, не может поверить, не может разжать рук, боится, что Ураган, её первый и самый верный Хранитель, её якорь и правая рука, её Хаято может исчезнуть, оставляя Саваду с острыми гранями льда в груди, фальшивой кровожадной улыбкой на искусанных губах и стягивающими тело обрывками крепчайших цепей, когда-то бывших нерушимыми узами, связавшими одинокое Небо с душами самых дорогих на свете людей.

Небеса всегда были жуткими эгоистами, неспособными отпустить любимых

Пышные пряди падают на пол мастерской. Тихо мурлычет мейн-кун на коленях.

Домой Савада возвращается с короткой стрижкой, пепельным котом на плечах и чуть более тёплой улыбкой. Реборн и жмущийся к нему мелкий пацан, чем-то похожий на неё, замирают с идиотским видом, заставляя мысленно залиться торжествующим смехом