Всё вокруг медленно тлеет, осыпаясь пеплом.
— Ребята? — собственный голос звучит чуждо, до неприличия звонко-громко в нависшей над этим местом тишине. — Ребята, где вы? Это несмешно!
Горячий воздух обдаёт потрескавшуюся кожу.
Что-то громко хрустит под ногой, почти заставляя подпрыгнуть и шарахнуться назад.
Утопленные в пепле на земле лежали обожжённые кости руки. Знакомой руки на которой были надеты слишком знакомые кольца.
— Узнаёшь останки, Тсунаёши-тян?
Кто-то, стоящий за спиной, улыбался, положив руки ей на плечи и легко пожимая их.
Хаято… Именно такие кольца и именно в таком порядке носил только её любимый Ураган…
Глаза заволокло слезами, хоть разум и продолжал сомневаться. вот только ноющая боль в груди, прикрывающая пустоту, не давала обмануться
— А знаешь, кто убил его, Тсу-на-ё-ши? Сжёг заживо, не обращая внимания на просьбы, увещевания и полные боли и иррациональной вины глаза… Кто стал причиной всего этого? — одна рука неизвестного отпустила плечо и обвела рушащийся, истлевающий на глазах город со следами неистового, жадного пламени.
слишком знакомого пламени
— Нет… Этого не может быть… Ложь!
— Но это так, Десятая Вонгола. Ты уничтожила собственных Хранителей. Ты жгла заживо невиновных десятками, сотнями и тысячами, не обращая внимания на возраст и пол. Ты разрушила город и запустила процесс уничтожения мира — ведь Три-ни-Сетте не может нормально функционировать в неполном виде…
Тело словно парализует — нет-нет-нет, она не могла!
Но в груди со стуком сердца отдаётся — не лги себе. Могла. Могла всё это. Разве что Хранителей не могла убить, но убила-то и не она — их убило Пламя.
— Нравится, Тсунаёши? Нравится? Нравится, Донна?
«Нравится?»
«Скажи, нравится?»
«Нравится, да? Нравится?»
Силуэты из пепла не тянут рук, не обвиняют, не проявляют агрессии и не пытаются подойти. Они просто… Смотрят. Виновато-любяще — её любимые, её кусочки Неба.
Укоризненно. Болезненно. С застывшим в пустых глазницах ужасом.
— Нет! Не нравится! НЕ НРАВИТСЯ! Я не хотела! Не хотела…
Немезида — она почему-то уверена, что глаза у неё (него?) аметистовые — не удерживает, позволяя рухнуть на колени, зажимая уши и не давая услышать…
…«Виновна».
— Ёши, проснись! — полный паники и мольбы голос врывается в охваченный ужасом разум.
Испуганный Мукуро судорожно трясёт её за плечи, отчаянно пытаясь разбудить.
А перед глазами Ёши отзвуком кошмара стоит обожжённый скелет с единственной — чудом сохранившейся — синей прядкой, судорожно сжимающий трезубец.
— Что случилось, маленькая? — Туман пытается держать себя в руках, пытается заставить голос не дрожать, скрыть собственный страх — за неё. Каёши хочется смеяться. Или плакать.
— Н-ничего… Просто, Куро… Я тебя люблю, знаешь? — неловко произнесла Савада, утыкаясь носом в чёрную футболку парня.
— Я тебя тоже… И тебя, мохнатый, и тебя! — слегка неестественно хохотнул Спейд, снимая со своих плеч запрыгнувшего сзади Хаято и легонько тыкая его в нос. — И, знаешь, ты не умеешь врать. И кричишь во сне так, что иллюзия рябью идёт.
Шатенка замирает, почти неосознанно напрягаясь, и чуть приглушённо — только из-за футболки, только из-за неё — отзывается:
— Обычный кошмар. Не стоит волноваться, Куро.
Неловкая пауза и неожиданное:
— Ложись спать. И, если хочешь, я спою для тебя?
— Ты давно не пел…
— Как-то не до того было, — пожимает плечами. В воздухе повисает неозвученное: «мстил за твою дочь».
Достаточно густая чёлка прячет усталый взгляд. «Вонгольский демон» с силой надавливает на плечи своей любимой леди, заставляя её лечь, и, не удержавшись, запускает пальцы в тёмные пряди — не как в романах жёсткие, тяжёлые, перепутанные. Да мрачная Тсунаёши и не героиня романа. Разве что какого-нибудь нуара или тёмно-фэнтезийного, где вместо великодушных красавиц — циничная девчонка-убийца с сигаретами и сворой цепных псов вместо рыцарей в сияющих доспехах, которая спасёт мир лишь чтобы захватить его или — уничтожить.
Солнце, мне кажется, ты устало светить
Солнце, мне кажется, ты просто устало
Ляг скорей в облака, отдохни
Я поправлю тебе одеяло
Солнце, забудь обо всем
Я отменю все метеосводки
Хочешь, я буду беречь твой сон —
Самый сладкий и самый короткий
Сон…
Белые лилии спят на тёмной воде,
Спят лунные кратеры, космоса чёрные дыры,
И ты плывешь сквозь них в темноте
К берегам совершенного мира…
Прячет в ладони лицо
Юный месяц — печальный и кроткий,
Он ведь знает о том, что твой сон —
Самый сладкий и самый короткий
Сон…
Вонгола под нежное пение своего Тумана забывается тревожным, мёртвым сном.
И ночную тишину прерывает лишь мерное урчание Хаято и печальное, одними губами произнесённое:
— Когда же ты научишься верить не только нам, но и в нас? — осталось без ответа…
Солнце, мне кажется, ты устало светить,
Устало быть справедливым и мудрым,
Я гляжу на твой негатив
И твержу монотонные сутры…
Стихнет шёпот песочных часов,
Выскользнут в море алмазные чётки,
Ты — мой самый несбыточный сон,
Самый сладкий и самый короткий
Сон…
