- С приземлением, - Леандро, судя по голосу, попытался улыбнуться.
Звук нетвердых шагов разнесся по затихшему отсеку, а затем грохот железа дал понять нам, что Леандро справился с дверью и без помощи механизмов.
Шум волн проник на корабль, и я понял, что мы находились посреди океана.
- Тогда с приводнением, - попытался пошутить Санти, но никто не засмеялся.
Сюин уже отстегивала ремни, чтобы подойти к Эдвину. Джульетта проверяла Жака, а Ютта спешила на помощь к китаянке.
- Леандро, сможешь включить резервное освещение? – спросила медик.
- Нет, генератор повредился при входе в атмосферу, - пожал плечами итальянец.
- Тогда нам нужны фонарики!
Я поспешил найти в багажном отсеке пару фонариков и вручил их Ютте, так как Сюин попросила «не стоять у нее над душой». Я подошел к Леандро, смотрящему через отверстие двери на водную гладь.
- Что ты думаешь? – спросил он у меня.
- О чем? – я посмотрел на синие волны.
- О том, что нас ждет дальше. Мы чуть не умерли за время этой миссии, хватит ли у нас сил, чтобы пройти дальше?
- Не знаю, Леандро, - задумчиво сказал я. – Думаешь, что-то дальше будет? – и тут же поспешил ответить на свой вопрос: - Даже если и будет, мне это и неинтересно.
- В каком смысле «неинтересно?» - удивленно спросил Леандро.
- Я ухожу из команды, - пожав плечами, ответил я.
- Что? Но, почему? – Итальянец уставился на меня так, будто я сморозил какую-то глупость.
- Ты уже ответил на свой вопрос. Мы чуть не погибли на Меркурии, а в своих силах и в том, как действовать дальше, я не уверен.
- На то мы и люди, чтобы каждый день искать границы сил, а находя их – расширять.
- Красивые слова… Но, не все люди на это способны.
Санти хотел сказать мне еще что-то, но я не хотел больше продолжать этот разговор, а потому подошел к девушкам, предлагая свою помощь, от которой они отказались.
Я посмотрел на свои часы. Они все еще отмеряли время нашей миссии в прошлом, а потому я просто обнулил таймер.
Почти через полтора часа после нашего приводнения на горизонте показался корабль и несколько катеров. По мере их приближения мы могли разглядеть, что на палубе стоят люди, и впереди всех – Диомит Папро.
Если бы можно было вернуться на Меркурий прямо сейчас, я бы, не задумываясь, это сделал, потому что видеть довольную физиономию президента не было никакого желания.
Обогнавшие корабль катера остановились возле машины, которая закачалась на волнах, кинули тросы для сцепки, а потом подтащили к кораблю.
Эдвина и Жака, выделив им по катеру, сразу отправили в медицинский центр ОНИ. Сюин, порывавшуюся поплыть с ними, оставили.
Когда наша команда покидала борт летающей тарелки, к лестнице подошел сам президент. Может быть, это никем и не подразумевалось, но со стороны выглядело будто, забравшись на палубу, мы падаем в ноги Папро. Не будет никакого удивления, если журналисты разместят именно эти фотографии, когда будут рассказывать о нашем прибытии, мол, «первые кадры».
Обессиленные девушки лезли наверх еле-еле, но президент помог им, протянув руку. Он и мне ее подал, но я даже не взглянул на ладонь, встав самостоятельно.
И эта картина, видимо, тоже выглядела занимательно: чистый, опрятный мужчина, одетый в белый костюм, и стоящий перед ним подросток – грязный, мокрый от пота и крови, в потрепанной одежде.
- Поздравляю с успешным окончанием миссии, - произнес он, добродушно улыбаясь, будто не замечая наших лиц. – Все, что нужно – в ваших каютах, прошу, – он протянул руку в сторону открытой дверцы.
- Здоровые Эдвин и Жак тоже там? – спросил я. – Мне нужны они, целые и невредимые.
- О, Виктор, - он выдавил улыбку. – Я имел в виду то, что вам хочется сейчас: еда, чистая одежда…
- Дать по морде президенту… - кивнул я, спокойно продолжая список.
Папро опешил, но я этого и добивался. Мне было наплевать, что со мной будет. Страшнее, чем то, что произошло на Меркурии, может быть, только смерть.
Пока президент не отошел от слов, я развернулся и пошел к двери, ведущей к каютам.
Там я помылся, переоделся и наелся, и через каких-то два часа нам сказали покинуть корабль, потому что, мы прибыли к острову Поррод.
Уплывали мы отсюда всемером, но вернулось нас только пятеро. Я очень надеялся, что это ненадолго, и скоро двое наших друзей вернутся.
Остров совсем не изменился: песок, пальмы, пристань, дома вдалеке – все было по-прежнему. Только мы стали другими.
- Виктор, - меня толкнула в бок Джульетта, - смотри.
Я повернул голову, и увидел, что по пляжу к нам идут наши охранники, без которых нам приходилось очень туго на Меркурии.
Я был очень рад их видеть. Инга помахала мне рукой, и я ответил. Когда же мы приблизились друг к другу, то превратились в непонятный клубок приветствий и выражения заботы. Я, кажется, пожал руку Леандро и обнял Сюин два раза. Но, это было совершенно неважно. Мы были рады, что вернулись. Были рады встречи с теми людьми, что за полгода стали нам очень близки.
Уже когда мы стали расходиться по домам, я спросил у Димитрия:
- Сегодня первое декабря?
- Так точно. И местное время – час тридцать пополудни.
С момента нашего возвращения с миссии прошло четыре часа, а с момента отправления на нее – четыре часа и несколько секунд.
За последние дни произошло слишком много всего, и я думал, что мысли об этих событиях не позволят мне уснуть, но, едва донеся голову до подушки, я провалился в сон. И сон не очень приятный.
Во сне я был дьяволом, кромсающим ножом в руке, покрытой наростами и струпьями, меркурианцев. Они вопили от боли, молили о пощаде, рыдали, но я не обращал внимания на человеческие вопли – мне нравилось убивать. Во мне не было ни жалости, ни сострадания, ни пощады. Я стал злом. И какие бы усилия не прилагались с моей стороны, из сна мне вырваться не удавалось.
Наконец, я открыл глаза. За окном все так же светило солнце, по голубому небу плыли облака. Ветер, залетая в комнату, чуть колыхал штору, как бы приветствуя меня.
Я посмотрел на часы: почти четыре часа дня.
«Всего два часа поспал?» - устало подумал я, и встал с кровати.
Решил принять душ и, зайдя в ванную, посмотрелся в зеркало. Увидев свою физиономию в зеркале, я не то что бы удивился, но подумал про себя: «все-таки Папро – козел». Но лицо с желтеющими еще синяками, которые я регулярно смазывал кремом, врученным мне Сюин, не шло ни в какое сравнение с телом. Грудь, живот, ноги, руки – весь я был покрыт синяками разной величины – от почти выцветших желтых, до черных. Я включил горячую волу, упругими струями хлынувшую вниз, и хорошенько вымылся, теперь уже наверняка смыв с себя всю меркурианскую грязь.
После душа я оделся и, звонко шлепая босыми ногами по паркету, спустился в столовую.
- О, Виктор, проснулся, - улыбнулась Инга. – Мы думали, что ты проспишь дольше.
- Я тоже, - ответил я, думая, что поспал всего два часа.
- Куда уж больше, - в столовую вошел Димитрий. – И так больше суток дрых.
«Больше суток?»
- То есть, сегодня – уже второе декабря? – не понял я.
- Да, сэр! – воскликнул мужчина и спросил: - ты что будешь?
Я был не оригинален, а потому произнес:
- Картофельное пюре с любым видом котлет, салат и апельсиновый сок.
- Хороший выбор, - мужчина быстро поставил все передо мной. – Как знал.
Я смотрел на своих охранников, которых не видел две недели и успел соскучиться. Они же общались со мной, будто мы не виделись всего день. Хотя для них все так и есть.
Я потянулся за соком, так как во рту все пересохло, и Инга воскликнула:
- Откуда у тебя эти синяки? – она взяла меня за руку.
- Меркурианцы пару автографов оставили. На память, – я вызволил руку и залпом выпил сок. – У меня еще не такие сильные напоминания, как у некоторых.
Следующие полтора часа прошли за рассказом о том, что же происходило с нами на Меркурии. Конечно, потом мы рассказывали это в ОНИ, вспоминали между собой, но рассказывать это людям, которых не было на миссии, было интересно. Ведь здесь никто не ведет конспект разговора, да и не особо напрягаешься в смягчении и напоминании неприятных моментах.
Когда я закончил рассказ, Инга и Димитрий долго не могли вымолвить ни слова. Они просто смотрели на меня круглыми от удивления глазами, и во взгляде читались сожаление, сострадание и множество других чувств, которые я сейчас не хотел получать ни от кого.
Я, вздохнув, отодвинул от себя пустую тарелку и вылез из-за стола, спросив:
- Вы можете узнать, как там Эдвин и Жак?
- Да, конечно, - сказала Инга, и прозвучало это так, как подобное говорят больным, стремясь выполнить их желания.
Я кивнул, ничего не сказав, снова поднялся к себе в комнату и вышел на балкон. Ветер растрепал отросшие волосы и просторную футболку. Я сел возле перил и, положив подбородок на колени, стал смотреть на пальмы, раскачивающиеся под теплым тропическим ветром.
Было так хорошо и тихо. Даже цикады, не умолкающие обычно ни на минуту, затихли. Я не верил, что мы выбрались с той ужасной планеты относительно живыми. Да, тяжелоранеными, как, например, Жак и Эдвин, но они хотя бы не умрут на чужой планете.
«Не хорони друзей раньше времени, - обругал я себя мысленно. – Они живы, и обязательно будут жить дальше».
Стараясь направить свои мысли в другое русло, я подумал о доме, о котором не позволял думать себе в последние дни пребывания на Меркурии. Москва жила, не подозревая, что один из ее сынов совсем недавно был в прошлом. А родители… они, наверное, думают, что наша миссия только началась.
Меня осенило, что необходимо позвонить им, сказать, что все закончилось, что я жив и здоров. Узнать, как у них дела.
Я взял панель, набрал сначала маму, потом отца, но ни та, ни другой не взяли трубку. Скорее всего, они были на работе, и перезвонят, когда сами смогут.
«Я дома», - снова подумал я, и, включив какую-то из последних песен в своем плейлисте, подался назад, прислонившись головой к перилам.
А потом я просто сидел, очистив себя от ненужных мыслей и, уставившись в небо, мерно покачивался из стороны в сторону.
***
Мужчина, накинув на себя белый халат, с довольным видом стоя по другую сторону стекла, коим являлась одна из стен палаты медицинского центра ОНИ, смотрел на парня, подключенного к различным жизнеобеспечивающим аппаратам.
Устройства тихо пищали, и могли вызвать у кого-то чувство сострадания к парню, лежащему там, но только не у него. Сейчас он был рад. Рад так, как не был, наверное, даже тогда, когда по счастливой случайности его план привел к тому, что сразу две цивилизации были уничтожены одновременно.
С тихим хлопком позади мужчины появился еще один человек. Или существо, только напоминающее человека: его лицо покрывали струпья, нос был больше похож на свиной пятак, чем на хрящ обычного человека, волосы на голове были взлохмачены так, будто пытались что-то скрыть.
- Господин, - робко окликнул он стоящего у стекла человека.
На лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Медленно он повернулся к прибывшему человеку и с расстановкой произнес:
- Здесь и сейчас я профессор Юлиферц, и если хоть кто-то услышит, что ты называешь меня иначе, я отправлю тебя туда, откуда ты прибыл, без возможности выходить на Землю.
- Слушаюсь, профессор, - поклонился человек.
- Сколько можно говорить, что ты если и выглядишь не совсем так, как бы хотелось, то хотя бы одевайся нормально, - произнес Юлиферц, осматривая висящий, будто на палке, пиджак, перчатки, пальцев в которых явно не было, туфли, шаркающие по полу. – Или хотя бы появляйся тогда, когда у людей нет возможности этого заметить.
- Простите гос… профессор, что я прибыл так не вовремя, но я от всего нашего объединения хотел бы поздравить Вас с первым этапом нашего… вашего, безусловно, вашего плана.
- Я благодарен, - спокойно ответил профессор. – Наверное. В любом случае, подойди сюда, - он дождался, пока человек, шаркая обувью, подойдет ближе. – Видишь этого парня? Тот самый, который был почти принесен мне в жертву столько лет назад.
Человек в широком пиджаке присмотрелся и увидел на груди лежащего два шрама – змея и корону. Он удивленно переводил взгляд с жертвы на профессора, а потом спросил:
- Получается, вы еще тогда знали, что Меркурий – не последняя планета, на которой появится человечество?
Но Юлиферц будто не слышал собеседника и продолжал:
- Есть, конечно, и второй, но этот выдержал все мучения ради того, чтобы быть отданным мне. Просто смерти я могу получить в любой момент, но ритуал… Давно я не видел этих символов, - сказал он, указывая на грудь. – Меня тогда ассоциировали с огнем и пресмыкающимся. Впрочем, сейчас почти ничего не изменилось.
Человек, стоящий рядом, явно нервничал, и не знал, что сказать.
- Ты же хочешь что-то спросить, я чувствую это, - медленно произнес Юлиферц. – Не стесняйся, я жду твоих вопросов.
- Гос… профессор, - начал мужчина. – Конечно, мы все прекрасно понимаем, но команда очень волнуется и считает, что Вы нам больше не доверяете.
- Почему же? – удивления в этом вопросе явно не было.
- Вы сами решили взять на себя исполнение нового плана, - выпалил подчиненный. – Мы все думаем, что Вы просто не довольны нашей работой.
- Нет, - Юлиферц в первый раз за весь разговор посмотрел на слугу. – Вы выполнили очень даже успешно предыдущие три плана. Третий особенно хорошо: даже не пришлось придумывать четвертый. Но сейчас я уверен настолько, что готов поставить на кон собственный трон, что поколение Земли – последняя попытка создать человечество тем, кого я бы не хотел упоминать в этом разговоре. Поэтому я сам хочу насладиться этой энергетикой боли и страдания, жертвами и кровью.
Юлиферц замолчал, снова отвернувшись к лежащему в палате парню.
- Кстати о жертвах, - сказал человек и указал на палату: - раз он предназначен Вам, почему же Вы его не заберете?
- Если я заберу его сейчас, то все остальные пункты нашего плана отправятся в Рай. А этого мне очень не хочется. А сейчас отправляйся, - резко сказал он. – Кто-то идет. Передай остальным, что у меня будут задания, но нужно немного подождать.
Человек с таким же легким хлопком исчез, оставив после себя едва уловимый запах серы. Как раз в этот момент дверь позади профессора Юлиферца открылась, и в нее вошла медсестра, принесшая лекарства для Эдвина Пири.
***
На следующий день к каждому из нас прибыли люди, не видевшие нас вживую с июля. Они подошли к домам своих детей, которые не видели их на две недели дольше.
Мои родители вошли холл дома и, поставив сумки у входа, крикнули:
- Витя! Витя, ты дома?
Я, не подозревавший об их приезде, лежал в комнате и смотрел телевизор, по которому уже второй день крутили одну и ту же новость: «миссия, организованная Общемировым Научным Институтом в сотрудничестве с президентом Диомитом Папро, завершилась успешно: без жертв и потерь».
Не успел я подумать, что фактически миссия еще не завершена, потому что камень не передан ОНИ, а лежит в моем рюкзаке, на экране снова появилась физиономия Папро, речь которого я выучил наизусть.
- То, что сделали эти подростки – большой успех для всей планеты Земля и космического пространства ей принадлежащего. При огромной помощи как моей, так и сотрудников Общемирового Научного Института дети справились с поставленной им задачей. Конечно, без общего контроля и надзора организаторов миссии ничего бы не вышло, но детали миссии останутся под грифом «совершенно секретно» еще долгое время, - повторил я вместе с очередным президентом на экране.
Когда я услышал голос родителей, то, вообще-то собирался снова ругать – конечно, мягко сказано, - Диомита Папро, но, не веря своим ушам, тут же забыл обо всем, выбежал в коридор, а потом молниеносно спустился вниз.
- Мама? Папа? – недоверчиво спросил я. – Вы?
- Нет, наши клоны, - попытался пошутить отец, но с чувством юмора у него никогда не ладилось.
Я подошел к родителям и крепко их обнял.
- Я тебя люблю, - шепнула мне мама.
- А я тебя, - ответил я.
Мы весь день просидели в гостиной: я делился своими впечатлениями по поводу ОНИ, миссии, а родители рассказывали о работе, и о том, как им непривычно жить без меня, хотя уже прошло полгода.
Я хотел, было, сказать им, что скоро вернусь в Москву и уже навсегда, но решил повременить, и вместо этого спросил:
- А сколько вас приехало на остров? - спросил я. – Десять, или больше?
- Семь, - ответил отец. – А должно было… - он вопросительно посмотрел на меня.
- Тринадцать, по моим подсчетам.
И, правда, о чем я думал? Родители Эдвина и Жака поплыли, скорее всего, в ОНИ, чтобы навестить своих сыновей в медицинском центре. Но, все равно, выходило, что не только к Джульетте приехал один родитель.
За разговорами прошел день. За все время в доме не появились ни Инга, ни Димитрий – видимо, давали побыть мне наедине с семьей. Мы с родителями пожелали друг другу спокойной ночи, и разошлись по комнатам. Мама и папа разместились в гостевой комнате.
Через какое-то время после того, как я выключил телевизионную панель, в дверь постучали.
- Да, войдите, - я сел на кровати, не понимая, кому могло понадобиться прийти ко мне так поздно.
- Виктор, это я, - в комнату вошла Инга. – У меня есть две новости. Одна – то, что ты просил узнать.
- Так, - я чуть подался вперед, чтобы все расслышать, потому что девушка говорила тише, чем обычно, ибо родители уже спали.
- С Жаком все в порядке, он пришел в себя, а теперь лежит под капельницами. А Эдвин… Он в коме. Висит на грани между жизнью и смертью, подключенный к аппаратам жизнеобеспечения. Ученые делают, все что могут, но, пока что у них плохо выходит…
- Ага, - хрипло произнес я, стараясь не пуститься в эмоции прямо сейчас. – А вторая новость?
- Послезавтра, то есть, пятого декабря в президентском дворце состоится торжественная передача изумруда, который вы нашли на Меркурии. Надеюсь, ты его не потерял, - улыбнулась она. - Спокойной ночи, - Инга вышла.
«Эдвин – в коме, мы – здесь. Где справедливость? Да еще и с Папро придется встретиться снова».
В груди кипела злость, на глазах стояли слезы. Я не мог поверить в то, что еще несколько месяцев назад все мы были обыкновенными подростками со сложной, но не настолько, жизнью. Да, у нас были комплексы, проблемы, различные мысли, но никто не умирал, никто не лежал в коме, никто не думал – «а как же быть дальше?» - стоя перед непроницаемой стеной непонимания.
С этими мыслями в голове я уснул.
