Усталость, чай и немножко нервно

Гамильтон сидел, разинув рот. То ли от удивления, то ли от злобы, он не мог точно решить, но его явно раздражала эта самодовольная лыба Джефферсона. Он ее ненавидел. А еще он ненавидел это нахальство в голосе, что каждый раз проскальзывало в разговорах с ним. Геркулес закатил глаза, а Лафайет явно еле удержался от раздраженного вздоха. Алекс только хотел как-то козырнуть известными ему (и придуманные им же) ругательствами, но его прервал Джон. Джон как бы невзначай так вот потянул Алекса за рубашку и наверное, слишком громко заявил — А мы это, ну, пойдем покурим. И потащил красного от злобы маленького гремлина из-за стола на балкон. — Я только хотел сказать ему, что он…- нахмурился Гамильтон. — А ну отставить истерику! — шикнул Джон, предотвращая всякие возмущения. Когда Лоуренсу надо — он может оставаться в трезвом рассудке и принимать правильные решения. Получается, прервать возможную ссору было правильным решением. Они закурили. Немного помолчали. Странные были ощущения. У Алекса было замечательное ровное настроение до тех пор, пока не показалась эта куча кудрей и дибилизма. Он имел в виду не Джона, а Джефферсона. Ему было сложно принять тот факт, что его лучший друг мог встречаться с его худшим врагом. От этих мыслей он опять скривил лицо. — Томас не твой «худший враг». Я знаю, что ты именно так и подумал. — Он и есть! Ты видел, как он пытался меня завалить на прошлой паре! — Ну не завалил же. Расслабься, это просто студенческая конкуренция. — Мы подрались, — напомнил Алекс, смутившись. Он почему-то решил, что это неплохой аргумент в свою защиту, но видимо, он еще такой себе адвокат, на троечку. Потому что не помогло. Джон взглянул на синюю отметину, которую оставил Джефферсон на скуле Гамильтона. Жаль он не был свидетелем этих дел, очень жаль. — Ну, вы просто по-дружески обменялись парными фингалами, чего ныть-то? — Я хотел ударить его в нос, — Алекс грустно вздохнул, потому что попасть удалось только в челюсть, и синяка видно почти не было. Поэтому кажется, будто Алексу досталось больше. Но кто знает, как потом страдал Томас? Только Томас и знал. — Я уже заебался от ваших пререканий, а я даже не Лафайет, которому еще хуже! Засунь свой эгоизм себе в задницу и веди себя нормально. Подумай, блядь, об этом! — завершил Джон и бросил окурок в пепельницу. Алекс закатил глаза и получил подзатыльник за это. Лоуренс крутанулся на сто восемьдесят градусов и хотел было вернуться к остальным, как Алекс его остановил. Все то время пока проходил ужин, Гамильтон перебирал в голове мысли. Он был раздражен, ведь этот гаденыш Джефферсон, пропади он пропадом, смог каким-то образом запудрить мозги Лафайету. Ах, Лафайет! Легкая душенька! Как он смог повестись на такое коварство? Как этот изверг смог обдурить его, совратить?! Алексу становилось плохо от каждой такой мысли. Этот светлый человечек не мог никак, не мог полюбить этого редкостного ублюдка. Это не любовь! — Это не может быть так! — взвыл Алекс и поведал Джону о своих невеселых мыслях. Он рассказывал все свои опасения с таким чарующим драматизмом, будто Гамильтон не на юриста шел, а на актера погорелого театра. А Джон слушал его и слушал, каким-то образом сдерживаясь, чтобы не одарить друга вторым, блядь, фингалом, но они же друзья, поэтому нельзя. — Ты — безнадежный дубина, — подытожил Джон в конце спектакля театра одного актера. — Не понял, — лицо Гамильтона в этот момент удивленно вытянулось и приняло вид глубочайшего ахуя. — Что ты вообще понимаешь, дорогой мой? Лафайет взрослый человек, я тебе больше скажу, он может сам принимать решения за себя и отвечает он тоже за себя сам. Я уверен, вот на все ебанные проценты, что если он выбрал этого Томаса, каким бы злобным придурком он не был, Лафайет его любит! Он выбрал его сам — Джон выделил интонацией слово «сам», дабы Алексу лучше усвоилось. Так делали в начальной школе у Джона, чтобы навести ребенка на нужную мысль. Однако Гамильтону это не очень помогает. Он попытался возразить и мог бы наговорить еще больше всякого абсурда, если бы Лоуренс не развернулся и окончательно не ушел. Пришлось последовать за ним. За столом все смеялись от какой-то шутки. Если это была шутка Джефферсона, Алекс бы разозлился, ну, он и так злился, хотя пытался не подавать виду. Он сел и пытался расслабиться еще какое-то время, а когда по новой разлили вино, стало лучше. Они просидели вместе еще где-то час, а потом Геркулес предложил зайти в бар или куда-нибудь в похожее место. Вероятно, это был предлог свалить из квартиры, так как Лафайет сразу заулыбался. Он заулыбался предстоящему уединению с Джефферсоном. Поэтому-то Алекс и противился куда-то идти. До последнего, пока Джон уже в открытую не схватил его под локоть, Алекс не собирался уходить. Маллиган кинул на последок какую-то пошлую шутку и вся троица ретировалась из квартиры. — Я там как бы тоже живу! — все продолжал конючить Алекс. Он продолжал ныть даже когда они перешли улицу, будто надеялся, что ему разрешат вернуться. — Ты вообще не понимаешь намеков, да? — Там остался Джефферсон, а вдруг он что-нибудь сделает? — Максимум что он может там сделать, — Геркулес засмеялся, а вместе с ним и Лоуренс, — так это…  — Ну все! — Ладно, ладно. Куда идем-то? — Котокафе! — воскликнул Джон. — Сейчас ночь, бро. Оно закрыто, а еще у меня аллергия. Вон, с Алексом сходишь потом. — Я не люблю кош…- Алексу не дали закончить. — По рукам! Итак, они пошли в бар нажираться в слюни. Что им успешненько удалось и, вернувшись, Гамильтон даже когда увидел малиновый галстук на полу, не вспомнил о Джефферсоне.