Усталость, чай и немножко нервно

Геркулес Маллиган, можно сказать, был единственным «адекватным» членом компании состоящей из Лафайета, Джона, Алекса и его самого. Он был именно тем человеком, который редко показывал свои чувства, но всегда был тем, кто поможет в трудную минуту найти таблетки от похмелья, тем, кто помирит вновь сцапавшихся Лоуренса и Гамильтона и тем, у кого всегда в запасе было пиво на четверых. Он был хорошим другом и собеседником и все, безусловно, ценили и любили его, но никто так и не знал, что на самом деле творилось в душе этого добряка, а все-таки, что-то творилось. Геркулес не рассказывал о своих отношениях с кем-либо, не рассказывал что полюбил, полюбил так сильно, что хотелось кричать и смеяться от радости, (почти как Джону, который определенно вел себя так из-за Алекса), но он также не рассказывал, что любви той, что он испытывал, не было места в этом мире. Все до глупостей просто, да так, что не стоит вгоняться в подробности. Это не было влюбленностью, страстью, временным романтическим увлечением, это было настоящее доверие, уважение и крепкая привязанность, это были такие чувства, которые испытываешь к особому человеку. Особенному человеку, да, так это можно назвать. Чувство между дружбой и чем-то большим. Нечто трепетное, но уверенное в себе. Это было странное чувство, такое, какое испытываешь к Родине, к сестре или брату, к товарищу и все это было одновременно. Чарующе, дорогое. Это было тем, что хочется хранить у сердца и никому никогда не показывать. Это было личным, интимным, но нисколечко не пошлым. Геркулес думал, что он привязан той любовью, какой любят только дети. Еще чистые и не обремененные опытом дети, которые любили в первый раз. Сам он и не думал, что может испытывать такое. Но, как оказалось, это не было взаимно. По крайней мере какое-то время, может и было, однако сейчас… Сейчас это чувство осталось только в сердце Геркулеса. Оно останется там надолго, как дань уважения, как память от прежней взаимной дружбы. И так странно говорить об этом, как о чем-то былом. Странно и больно говорить об этом в одном предложении, одной фразой, странно сказать «было». Это так неуместно, так невозможно и никак, никак нельзя смириться с этим. Пускай пройдет время, день, месяц, но нельзя будет признаться и смириться, нельзя будет сказать «было». Геркулес старался, правда, старался изо всех своих сил признаться себе, что то чувство, которое он испытывал теперь тлеет только в его душе и больше ни в чьей. Он не мог признаться себе, что она ушла, оставила его, что она покинула его навсегда и что она сама этого хотела, что она сама первая сказала «прощай»… Так невыносимо было это «прощай». Самое страшное, Геркулес сам винил себя во случившемся. Он считал, что сам сотворил нечто, что все разрушило, нечто, из-за чего она могла разлюбить его. Но он не знал, что это было. Никогда он не говорил об этом, ни с кем из своих друзей. Он боялся потерять и их. Он боялся, что они посчитают его тряпкой и оставят. Маллиган не мог потерять теперь и их. Каждый раз, оставаясь наедине с собой, он думал об этом. Все прокручивал и прокручивал у себя в голове, но так и не смог разобраться с этой дырой внутри себя. Он пытался спрятать свою драгоценную любовь от этой дыры, упрятать ее так глубоко, чтобы та не нашла ее и не поглотила. Ему это удавалось. И вот сейчас, все еще мысленно находясь в собственной пучине отчаяния, он не заметил, как домой вернулись в стельку пьяные Алекс и Джон. Они были так пьяны, что им приходилось поддерживать друг друга, чтобы не упасть. — Я думал, вы ходили в котокафе, — усмехнулся Геркулес, мгновенно приходя в себя, когда парни оказались в его комнате. — А мы были, — начал Джон и покрутился, чтобы показать, что все его штаны были в кошачьей шерсти. — А ты, Лоуренс, мой милый друг, ба-ле-ри-на, — присвистнул Алекс, находясь еще в большем опьянении, чем его кучерявый собутыльник. — Сделать тебе реверанс? Или для этого тебе нужно загадать еще желание? — хихикал Джон. Геркулес не понимал причины сегодняшней ночной попойки, но ему, по правде говоря, сейчас хотелось оказаться на их месте, чтобы голова была затуманена хмелем, а не мыслями о дорогом человеке. — По какому случаю буяним, господа? — Маллиган улыбался и помогал парням дойти до комнаты Алекса, она была ближе всего. Он усадил их на кровать, а сам сел в кресло напротив. — Джон ме… — начал было Гамильтон, но Лоуренс шикнул и заткнул ему рот рукой. — Это се-секрет, — объяснил Джон и еле поворачивающимся языком. — Ясно товарищи, вы сейчас отоспитесь, а завтра Лафайет устроит вам профилактическую беседу, — хлопнул в ладоши Геркулес и весело улыбнулся, а те в свою очередь начали канючить. — Только не Лафайет! Он опять будет бесится, что мы его с собой не взяли. — Так он же был с Дже-джефе-снн… — Алексу было сложно выговорить имя его «злейшего врага». — Джефферсон, — поправил Джон. — Где?! — Гамильтон встрепенулся и закрутил головой, хмурясь, готовый столкнуться со страшным и коварным Томасом, но тут же зевнул. Они, облокотившись друг на друга, почти засыпали и выглядели, мягко говоря, не лучшим образом. — Спокойной ночи, придурки. На следующее утро, Геркулес за завтраком рассказал Лафайету о проделках этих чертей. Француз лишь закатывал глаза. — Проспят до обеда, ну, конечно, а они обещали мне, что мы устроим уборку в доме. — Удивительно, как на них влияет котокафе, — усмехнулся Маллиган как бы в шутку. Однако Лафайет был серьезен. — А вдруг правда чего произошло? — Например? Лафайет охнул, — а если кто-то из них признался в своих чувствах? И они оказались не взаимны, они напились от горя! Геркулес сразу вспомнил, как ему самому в такой момент хотелось надраться в слюни, и он не помнил уже, почему не сделал этого. — Не думаю. Во-первых, они оба слишком бояться признаваться, во-вторых, их чувства точно взаимны и когда они наконец осмелятся, то все будет замечательно. Будет, знаешь, в стиле лучших бульварных романов. Они посмеялись и тут как раз таки, из нор повылезали вчерашние пьяницы. — Почему я проснулся у Гамильтона? — Да, почему я просыпаюсь и вижу перед собой эту гриву? — Алекс дергает Джона за спутанный хвост. Они выглядят помятыми и уставшими, но это не мешает им вновь начать подкалывать друг дружку. — Может потому что я не собирался каждого из вас, идиотов, растаскивать по своим комнатам, — начал было с почти злобой в голосе Маллиган, но потом хитро прищурился и состроил такую невинную улыбочку, которая явно была не невинной. — А может, это потому что вы так не хотели отлипать друг от друга, кто знает? Лафайет усмехнулся, а Джон и Алекс покраснели и тут же убрали руки друг от друга. Они завтракали в молчании, только Жильбер и Геркулес перебрасывались взглядами, а-ля «о Боже, глянь на них, они так влюблены». Им было весело, а второй половине их команды плохо, но не только от головной боли, но и от странного чувства недосказанности. Возможно, они сами себе что-то не досказывали. Потом они смотрели фильмы. Разные фильмы, чтобы успокоить нервы, каждый для себя. Фильмы, говорят, помогают отвлечься от всяких мыслей. Джон с Алексом продолжали держать дистанцию, как и с самого утра, да вот только все переглядывались, и это не смогло остаться незамеченным для всех остальных. Лафайет подливал масло в огонь. — Знаете, — говорил он, — я все не понимаю, видно же, что эти главные герои правда влюблены, верно? — никто не спорил. — Тогда почему же они, зная обо всем, не признаются до сих пор? Странно и глупо, не мучились бы, а жили счастливо. Пригласили бы своих друзей на свадьбу там… Геркулес старался не смеяться, но было видно, как нарастало напряжение. — Мне кажется, что если бы они признались одновременно, то было бы лучше для всех, любовь — это прекрасно, — поддакивал Маллиган. — Я, — начал Джон, быстро соскакивая. Алекс даже дернулся, — мне надо в туалет, — он тут же убежал. — Беги, конечно, — Лафайет даже прикрыл рот рукой, чтобы не смеяться слишком громко. Гамильтон больше не шелохнулся, оставаясь вовлеченным в кино. Геркулесу даже нравилось наблюдать за их отношениями и за тем, как они развиваются. Он был счастлив, когда понимал, что Джон и Алекс, что Томас и Лафайет, что они были друг у друга. Они любили друг друга и были счастливы сами. Разве может быть что-то важнее благополучия своих любимых? Геркулес иногда думал об этом, думал с грустной улыбкой и понимал, что сейчас для него его друзья — это самое важное.