Straight to Hell

      Придя домой, Танджиро не мог дождаться хотя бы одного слова от Томиоки. Когда парень был человеком и жил со своей семьёй, его часто ругали за то, что тот допоздна задерживается в городе, продавая угли. Он до сих пор помнил хмурое лицо матери, её наставления и гробовое молчание отца.       Сидя за ветхим деревянным столом, Томиока лишь как-то холодно смотрел на юношу, не произнося ни слова. Порой Гию немного напоминал парню его отца. Они оба вместо бессмысленной ругани предпочитали спокойствие и ожидание того, когда же виновник сам поймёт свою ошибку. И, честно, эта их схожая черта бесила Камадо, ведь из-за неё он, натворив что-нибудь, по-настоящему чувствовал свою вину.       Совесть грызла его сильнее той печали, заполоняющей трещину в сердце. Несмотря на, казалось бы, безэмоциональное выражение лица, Томиока сильно волновался — Танджиро чувствовал это на запах. От понимания, что мужчина действительно беспокоится за него и его будущее, становилось стыдно. Сколько бы раз он это не осознавал. Каждый раз сбегая из дому, Камадо чувствует лишь то, что снова запутался, что все, без исключения, яростно хотят убить его, что он не должен существовать вопреки своему горячему желанию жить. А возвращаясь, Танджиро не в силах укрыться от этого простого и до жути отвратительного взгляда, не зная, что ему делать, что говорить. Он понимал, что поступил глупо и неразумно. Как охотник на демонов Камадо должен уметь совладать с эмоциями.       Парень хотел быть похожим на своего отца, оставаться спокойным при любых обстоятельствах. Но с обращением в демона чувства стали для юноши чем-то неподвластным и приносящим бедствия.       Подстрекаемый совестью и ненавистью к этому молчанию, Танджиро отвёл взгляд и тихо проговорил:       — Я был на холме с деревом.       И всё. В помещении снова повисла мёртвая тишина, прерываемая лишь завыванием ветра за окнами, сквозь которые пробивались закатные лучи.       «Ну давай же», — взмолился Камадо, хмурясь из-за возмущения и негодования, — «Скажи хоть что-нибудь. Хватит молчать. Я и так понял, что виноват», — Танджиро ненавидел молчание больше, чем ссоры и скандалы. Тишина подавляет его, давит на стенки черепа. Уж лучше злиться на другого, чем на себя. — «Пожалуйста!»       С последней просьбой угнетающее безмолвие разверз скрип и скрежет старого стула по не менее новому полу, полностью завладевая вниманием парня.       — Покажи зубы, — сказал Гию, обходя стол со стороны. Его голос колебался от хладнокровия и до волнения вперемешку с неверием.       Промычав что-то непонятное себе под нос, Танджиро плюхнулся на рядом стоящий стул, тут же издавший короткий скрип; и, подняв голову, раскрыл рот. Томиока несколько грубо раздвинул челюсти шире пальцами левой руки, заставляя демона сощурить глаз. Гию выискивал хоть капельку крови или остатки человеческой плоти на подточенных клыках — их пришлось немного спилить и сделать более гладкими, таков был приказ Оякаты-самы.       Можно сказать, что это действие у них стало неким ритуалом после каждого побега юноши. Глава организации один раз застал Томиоку дома одного, когда Танджиро удрал в то кажущееся бесконечным поле. Кирия Убуяшики, предполагая, что новообращённый демон может утолять свой голод людьми из города неподалёку, на некоторое время потерял доверие к ним обоим. После этого ещё месяц их каждый день навещали вороны уз.       За тот случай Камадо до сих пор не мог перестать корить себя.       Закончив своё дело, Гию высунул руку из чужого рта и отошёл, вытирая пальцы о свои штаны.       Демон, боясь даже сглатывать образовавшуюся во рту слюну, сразу подскочил к умывальнику, чтобы промыть рот. Танджиро опасался почувствовать на языке соленоватый привкус человеческой плоти, страшась, что не сможет сдержаться, и что, движимый голодом, нечаянно убьёт Томиоку. Хотя, если такое и произойдёт, то скорее Гию прикончит Камадо, чем наоборот.       Как и Танджиро, он не мог расстаться со своим клинком, который у него теперь, кстати, висел на правой стороне пояса. В бою против Мудзана мужчина потерял ведущую руку, и теперь упорно старался стать левшой. Сначала Гию хотел продолжить свою деятельность столпа воды, но потом всё-таки бросил эту затею, полностью посвящая себя обязанности следить за демоном Камадо. Томиока один раз рассказывал Танджиро, что научиться сражаться одной рукой очень сложно. Да и тем более левой, если ты с детства правша. Взмах идёт в совершенно другую сторону. Пальцы не так сильны, ими сложно держать катану. Одним запястьем трудно задать направление атаки. И стойка со стилем сражения должны стать несколько другими, ведь больше нет второй руки, которой закрываешь и защищаешь от чужих ударов свою грудь и сердце.       Тем не менее, Томиока с Камадо продолжают тренироваться с клинками, и, в основном, в их миниатюрных боях чаще всего побеждает Гию. У него больше опыта.       Да и ещё Юширо смог немного понять состав лекарства от демонизма, сведения о котором Тамаё и Кочо не успели оставить после своей смерти. В общем, он долго копался в своих воспоминаниях, думая о рассказах Тамаё про эти компоненты, и в конце концов сотворил препарат, имеющий в себе одно из действий того лекарства. А именно — ослабление демонических сил. Это вещество Камадо чувствует за несколько миль от себя, у него довольно приятный, но резкий запах. Хотя возможно это просто его демоническое «Я» бьёт тревогу, обостряя нюх. Спустя месяца юноша привык к запаху, ведь Томиока носил этот препарат с собой буквально везде. Что ж, видимо он не доверяет Танджиро, что только больше заливает сердце ядовитой грустью.       Хах, что уж там о доверии. Когда Камадо только-только стал демоном, они были готовы убить друг друга в первые секунды. Один не контролировал себя, пытаясь вгрызться зубами в первое попавшееся живое существо; другой заботился о всеобщем благе, намереваясь клинком приковать демона к земле, чтобы тот сгорел на солнце.       Тщательно прополоскав рот и заодно остужая ледяной водой горящее после бега лицо, парень опёрся на хлипкую столешницу подле, вытираясь рукавом своей клетчатой хаори.       В последнее время парень поочерёдно чувствовал себя то бешеным псом, которого готовы усыпить в любой момент, то самым обычным ребёнком. Томиока многое ему запрещал, ругал и без устали следил за всеми его действиями.       Шкурой чувствуя на себе ещё один долгий взгляд Томиоки, демон поднял свой возмущённый взор на него, как бы спрашивая: «Что опять случилось?»       Гию проницательно смотрел ему в глаза, отчего Танджиро уже начинал нервничать, и вдруг мужчина просто развернулся, снова садясь на стул.       — Надо готовить ужин, — проговорил Томиока, переводя разговор на другую тему.       — Постой, — тотчас воскликнул демон, поражённый таким странным поведением человека, вместе с которым прожил уже чуть больше полгода и которого он, казалось, знает очень хорошо, — Ты же хотел что-то сказать?       — Да, но передумал. Просто забудь, — отрезал Томиока, смерив парня серьёзным взглядом.       Юноша на мгновение потерял дар речи сразу из-за нескольких вещей: холодного голоса собеседника, его взора и… недоверия, струившегося от мужчины лёгким благоуханием.       И это бесило. Из-за того, что Танджиро демон, Гию не полагается на него как в прежние времена. Это заставляло снова почувствовать себя псом с пенной пастью, которого на веки вечные заперли в крохотной клетке с железными прутьями, которому никто не доверяет, который не видит мира снаружи.       Однако, в полную противоположность тому желанию убить новообращённого, Гию волновался за юношу как за щенка, брошенного на произвол судьбы. А это вселяло надежду на то, что Камадо просто снова запутался, что опьяняющий аромат цветов и трав сбивал рецепторы, путая парня в нескончаемых запахах.       «Возможно ли?..» — демон грустно нахмурился, собираясь с мыслями и настраивая себя на отчаянный, хоть и крошечный, шаг.       — Ты не доверяешь мне? — прямо спросил Танджиро, направляя решительный взгляд на мужчину. Чувствуя, что демоническое эго парня этим вопросом просто пытается надавить на жалость, Танджиро поспешно добавил, — Я не хочу давить на жалость или делать что-либо подобное, просто… Просто скажи. Честно. Ты доверяешь мне?       Гробовое молчание, растянувшееся на долгие тридцать секунд, пугало юношу и наводило его на самые худшие предположения. Сердце обливалось ядовитой и разъедающей кровью, бешено колотясь в груди. Слишком эмоционален. Танджиро осознавал, что просто накручивает себя, но остановиться было нереально и нежеланно.       — Танджиро, — его имя, произнесённое устами Томиоки, обернулось во что-то, подобное успокоительному, вытягивая парня из мира собственных иллюзий. Камадо замер, чувствуя, как пальцы трясутся от адреналина. — Ты же знаешь, — Гию громко вздохнул и поник головой, упираясь лбом в ладонь. — Я ручаюсь за тебя и твоё поведение, поэтому должен проверять… и следить за тобой… — он притих, не зная что сказать, должно быть, понимая, что Камадо имел ввиду не только ограничение свободы.       — Но ведь не в этом всё дело… — Танджиро немного полегчало от того, что его хотя бы не сразу отвергли, не сказали чего-то наподобие: «Я тебе совсем не доверяю». Эта фраза бы окончательно добила юношу.       — Да, я знаю, — неуверенно сказал Томиока. — Просто ты… Мне… Я… Я не знаю. Я не могу понять ни тебя, ни себя. Я хочу доверять, но сомневаюсь в тебе. Не хочу сомневаться, но не доверяю.       От этой неопределённости сверлило в висках. Реальность казалась бесконечным лабиринтом с ловушками.       Демоническая половина сознания Танджиро ликовала, что Гию хочет доверять, не желает оставлять парня одного, пытается понять и разобраться. А другая негодовала от счастья первой, ощущая стыд за такие вопросы. Если человек спрашивает о доверии, разве это не значит, что он сам не доверяет?       Голова кружилась, и кислорода не хватало из-за усилившегося чувства вины. Томиока всегда беспокоился за него, демона, а он ставит в лоб такие каверзные вопросы.       «Разве тебе недостаточно того, что он волнуется за твою жизнь, а, Танджиро?» — злился на себя юноша. Камадо хотел открыто заявить, что считает себя чрезмерно эмоциональным придурком и бездушной мразью, но вместо этого, чтобы не продолжать разговор на эту болезненную тему, произнёс:       — Да, пошли лучше ужин готовить. — парень ощущал, что они оба не хотят говорить про то, доверяют ли друг другу. Это… слишком откровенно и неожиданно.       Они оба надеялись, что доверяют друг другу. Оба боялись потерять доверие друг друга.