Ешь, молись, еби. Игры на выживание

- Черт знает что! - громко с раздражением выругался Брюс, звучно сплюнув на пол, и зашагал в сторону длинного темного коридора прочь из зала. Он не выдержал. Впервые за все время он не выдержал! Гнев разгонял кровь по жилам, сжатые до боли кулаки казались пудовыми гирями. "Бесит, бесит! Сука, как же все это бесит, твою мать! - мысленно матерился певец, скрежеща зубами и ускоряя шаг. - Как же достали эти гребаные разборки! Как звери, черт побери!" Он шагал все дальше в полумрак коридора. Куда? Он и сам не знал. Лишь бы подальше от своих друзей по заточению. Он так долго терпел, пытался сохранять спокойствие, но этому терпению в одночасье пришел конец. В этот миг он ненавидел всех и вся. Ненавидел это здание, чертовых безумных ученых-экспериментаторов, которые, нарушая все законы и права человека, насильно затащили его в этот ад. Ад, из которого уже нет пути назад. Эти последние дни, а, быть может, даже месяцы, он вынужден будет провести с кучкой обезумевших мужчин. Мужчин, которые трахались, дрались друг с другом, насиловали, оскорбляли, а он в этом всем участвовал... Было мерзко, обидно, но еще больше - одиноко. Он чувствовал себя измотанным путником в жаркой бескрайней пустыне, которой нет ни конца, ни края... Он шел, не разбирая пути, пытаясь что-то разглядеть сквозь мутную пелену, застилавшую от накативших слез глаза. Его душа рвалась на части. Он ненавидел самого себя. Ненавидел за то, что крутой брутальный рокер пятьдесят восьмого года выпуска сейчас готов в любую секунду разрыдаться, как сопливая девчонка. - Валерка! Валерка!!! Слышишь меня?!! - мужчина запрокинул голову наверх и упал на колени, выкрикивая, словно в бреду, слова куда-то вверх, в потолок, неизвестному собеседнику. - Сука! Как ты мог?!! Этот чертов эксперимент подарил ему такое нежданное счастье. Стоя на коленях и роняя одну слезу за другой, Брюс вспоминал, как впервые открыл глаза в общем зале, и первым, кого увидел, был тот, о ком он думал столько лет... Кипелов стоял прямо перед ним в одних голубых трусах и с голым торсом - такой растерянный, милый, потирающий затылок ладонью, бегающими сощуренными глазами пытавшийся что-то рассмотреть и понять, где он. Дикинсон потянулся тогда к нему совершенно не осознанно, думая, что он попросту спит и видит сладкую манящую грезу. Но прохладная крепкая ляжка Валеры была вполне себе осязаемой и куда более приятной, чем он себе представлял в своих сексуальных полуночных фантазиях. Все еще не осознавая реальность происходящего и не обращая внимание на ноющее тело и анус, он вдруг увидел прямо перед собственными глазами приподнявшееся кипеловское естество - это было самым приятным приветствием в его жизни! Доброе, сука, утро! А потом он увидел его глаза - водянисто-серо-голубые, холодные, стальные, в которых читался шок и полное непонимание с ноткой смущения и паники. Брюс помнил, как Стив первый раз показал ему русских мейденов, давясь от смеха. Дикинсон тоже веселился, с интересом глядя, как русские пареньки в смешных майках с килограммами цепей, намотаных в десяток петель вокруг шей и торсов, пытаются плагиатить их творчество и их самих. Вдруг Брюса заклинило. Тот чувак, который всеми силами честно, но почти безуспешно пытался копировать его прыжки и ужимки, смешно прыгая неуклюжим пухленьким колобком по сцене, внезапно и совершенно необычно взволновал его. Тогда еще он не придал этим странным чувствам значения. В какой-то момент он даже забыл об увиденном. Но гастроли в России всколыхнули старые эмоции снова. Русские мейдены в тот вечер должны были прийти познакомиться. Сердце прыгало в груди как бешеное, когда певец нервно высматривал в толпе русской делегации визитеров Кипелова. Но он не пришел. Весь вечер британские музыканты пили русскую водку в компании Дубинина и Манякина, а Брюс всеми силами пытался скрыть ото всех печаль, острое желание спросить про Кипелова у ребят и панический страх признаться себе в том, что этот русский белобрысый сученыш, не подозревая о том, сделал его педиком... Или нет – бисексуалом. Что, впрочем, не слишком облегчало не особенно приятное самоощущение. Отчаянно хотелось поцеловать Валерку в его тонкие волевые губы и отделать его как следует в зад. Нежно, конечно же, но настойчиво. Прошли годы, а Дикинсон, непрестанно коря и ругая себя за робость, так и не вышел с Кипеловым на связь. И вот сейчас, когда судьба вдруг подарила ему такую желанную и долгожданную встречу, буквально спустя несколько часов снова отобрала у него надежду на счастье. Она утекла, как песок сквозь пальцы. Брюс до боли прикусил губу и сжал кулаки. Он всем своим существом ненавидел тех ублюдков, которые забрали жизнь его... Его кого? Кем Валерий был для Брюса? Мужчина взвыл в голос и свернулся калачиком на холодном полу. Страшнее всего было то, что Кипелов так и не стал ему кем-то... Он ругал себя за то, что раздражался на Валерку, когда они шли на разведку, ругался на него и не сделал ничего, чтобы сократить дистанцию между ними. Так и не успел, так и не решился. И вот его вдруг не стало... Словно фильм с открытым финалом, его смерть оставила незаживающую рану в его душе. Которая еще сильнее кровоточила, когда рядом миловались Рус и Джеймс, да даже когда Самойловы выясняли свои гребаные отношения и рассуждали о применении вантуза для противоестественных садомских целей. Черт, как же обидно, только признавшись самому себе в том, что был всегда бисексуалом и страстно желал слиться в экстазе с коллегой по металлическому цеху, потерять все в один миг. Так нелепо, так внезапно... Мало-помалу Брюс успокоился и, все еще изредка тихо всклипывая и вздрагивая всем телом, поднялся на ноги, сделал пару шагов и ввалился в какую-то попавшуюся под руку дверь. Его встретило темное, полупустое, наполненное затхлым запахом и очень тесное помещение. Он с грохотом закрыл за собой дверь, оперся об нее спиной и сполз на пол. Дрожащей рукой он инстинктивно приспустил треники и обхватил холодными пальцами быстро поднимавшуюся плоть. Образ полуголого Валерки стоял перед глазами. Он что-то вопил про ноющую спину и редеющие волосы, ныл и причитал, а Брюс улыбался, прикрыв глаза в умилении и мягко надрачивая свой член. У воображаемого Кипелова тоже стоял... Вопрос без ответа. "Как жаль, что нельзя тебя сейчас коснуться...» - прошептал Дикинсон и мягко простонал, уплывая с сладкую грезу, где не было никакого эксперимента, безумных ученых и не менее безумных мужчин-пленников. Здесь, в мечтах, они с Кипеловым были только вдвоем. Весь этот воображаемый мир вдруг взорвался фейерверком ярких искристых брызг и наполнил сердце покоем и счастьем. Хотелось остаться здесь, с любимым, навсегда... "Валера! - пронеслось в сознании Брюса самое дорогое на свете имя. – Я люблю тебя…» - А ну открывай, поганец! Я знаю, что ты там! - громкий и уже набивший оскомину картавый голос разорвал грезу и грубо разметал ее во все стороны. Брюс получил резкой удар дверью в поясницу и отлетел в сторону, больно ударившись локтем об пол. - Дрочит! Дрочит, извращенец проклятый! Нет, ну ты посмотри, а! Ни на минуту вас нельзя оставить! Какого ты Валеру звал? Он же отчалил в мир иной, забыл что ли? - Охлобыстин орал как полоумный, снова натянув на себя маску священника всея бункера и вершителя правосудия местного разлива. - Батюшки-светы! Ты часом не трупофилом ли заделался на полставочки, брат? Виртуальным прелюбодеямиям со своим покойным голубком предавался?! Ах, вы рукоблуды! - Да пошел ты к черту! Да, к нему самому, неназываемому! Нихуя ты не понимаешь! Тебе ж до пизды, что люди чувствуют... - вскочил на ноги Брюс и, поравнявшись с Иваном, сквозь зубы холодно процедил ему прямо в лицо несколько громких фраз, а затем стремительно вышел из помещения, громко хлопнув дверью. - Да стой ты, Брюс! Ты чего так реагируешь? - метнулся за ним следом совершенно ошарашенный Охлобыстин. - Иди к черту, рясоносец херов!.. Чумакова спешно отвезли в операционную исправлять последствия грубой, но сладкой мести Руслана, а профессор тем временем подошел к микрофону и рявкнул во весь голос: - Значит, так! Раз события начали развиваться столь стремительно, придется поставить вас в известность, для чего вы здесь находитесь. Думаю, вы и так уже догадываетесь, что это нечто вроде психологического эксперимента, отдающего замашками «Пилы». С одной лишь разницей – здесь вы сами измываетесь друг над другом. Наше дело - лишь предоставить вам необходимую информацию и некоторое содействие, чтобы разбудить вашу первобытную природу. Ваших внутренних демонов. А с этим прекрасно справляется самая обыкновенная сыворотка правды. Вы уже изрядно покалечили и едва не убили одного из вас, и то ли еще будет! Веселье только начинается! Но для его продолжения нам нужен следующий доброволец на укол сыворотки. Предупреждаю, что его в итоге не минет никто из вас, поэтому, чем быстрее лично вы отстреляетесь, тем вам же лучше. Итак, кто же станет следующим? - Вон, его давайте, - подтолкнул Глеб Панайотова поближе к камере. – Он прямо жаждет поскорее встретиться со своим Лешенькой. Его жопа уже изнывает по чумному волосатому члену. - Приятель, - тяжелая ладонь Энтони опустилась на плечо Глеба. - А, по-моему, ты слишком много на себя берешь. Может, нам отправить туда тебя вместо него, а? - Только попробуй, - прорычал Вадим, сверкая кровожадным взглядом. Но Глеб с Энтони стояли в опасной близости от лифта, дверцы которого уже приглашающее звякнули, открываясь. - Ну? Мы ждем! – подначивал их профессор. И Энтони тут же, недолго думая, толкнул Глеба в лифт, тот и охнуть не успел, не устоял на ногах, рухнул на пол и печально вскрикнул: - Вадик! Вадим бросился к брату, но двери лифта закрылись буквально у него перед носом. - Нет!!!! Возвращайте его назад! Я поеду вместо него! – заорал он. - Угомонись уже, - Энтони прижал его к стене. – Все там окажемся рано или поздно. Да и кто что тут может иметь против твоего Глеба? Разве что ты сам. Так что, думай сейчас лучше, как бы тебе самому брата не покалечить. Дюжие санитары выволокли Глеба из лифта и отвели в кабинет к профессору. - Ну, Кейт, тебе, кажется, несказанно повезло. Увидишь своего кумира во всем, так сказать, его великолепии. Узнаешь, наконец, правду про суды и многое другое. Ты вообще готова к таким откровениям? – профессор подошел к Глебу и поднес шприц к оголенной руке. - Колите, профессор, - улыбнулась Кейт. – Я уверена в нем, как в самой себе.