Ешь, молись, еби. Игры на выживание

Чумаков открыл глаза. Он не сразу понял, где находится. Перед глазами все плыло. Он лежал на животе привязанный к кровати. Попробовав сделать движение, он тут же ощутил, как его порванный анус пронзила боль, и он взвыл от страшных ощущений и решил, что лучше совсем не двигаться. Картинки прошедших событий промелькнули в памяти, как лента кинофильма. Он обнаружил, что находится в медицинской палате. А значит, его спасли. Его нашли и спасли. Но радость была не долгой. В палату привезли ещё пациента. Он не сразу узнал Глеба. - Эй. Где я? - поинтересовался он у санитаров, но те лишь ехидно улыбнулись и вышли из палаты. Лёша поднял голову, чтобы разглядеть своего гостя. После санитаров вошла девушка с капельницей и подошла к Глебу. - Эй. Красавица! Кто это? - А Вы не узнали? Это Глеб. Ваш коллега, - с издевкой в голосе ответила медсестра. - Как? - ужас застыл в глазах Чумакова. - Как Глеб? А что с ним? - Он только что пережил незабываемый секс с медведем, - девушка улыбнулась из-под маски и вышла, оставляя Алексея продолжать таращиться на музыканта. Услышанное потрясло его. Значит, он все еще в этом эксперименте. Вдруг за дверью послышался мужской голос. Чумаков притворился спящим. - Ну и кто следующий, Сэр? - На этого, как там его. Оо… Быс… - Охлобыстин, - поправил того мужчина. - Да. На этого священника есть что? - Да, собственно, ничего особенного. Единственный вопрос был по его роликам про некоего Зеленского. Который балатировался в президенты. Якобы ему заплатили, что бы он снял видео с коллегой по съёмкам, что вызвало вопросы. - Так, понятно. А Панай... Что? - Александр Панайотов, он коллега нашего порванного по конкурсу. Носит накладку, так как боится лысин и проплешин, усердно фотошопит свои фото, два года подряд собирался на конкурс Евровидение, но везде облом. Возможна интимная связь с мужчинами, - подытожил коллега. - Не густо. Копай больше. А Охло... - тот снова заплелся языком. - Чертова фамилия. В общем, его ко мне надо. Поговорить. Про Украину. Голоса стихли, и Лёша открыл глаза. На лице у него появилась ухмылка. А вот и план мести. - Ну держись, картавая сучка! Продажная тварь. Джеймс сидел в сортире на полу, монотонно отбивая ритм головой об собственные коленки. Уже два часа он мастерски отыгрывал роль маятника - самую гениальную роль в своей жизни. Мыслей нет, чувства покоятся с миром на погосте его души, воспоминания нежных ласк любимого потемнели в памяти, словно обожженное огнем стекло, а сердце было разорвано в клочья, как анусы Чумакова и Самойлова. Два гребаных часа прошло, а он все никак не мог прийти в себя и взять себя в руки. Даже проповеди картавого носителя Воли Божьей не смогли ничего изменить в нем. Иван старался. И так, и сяк пытался вразумить парня. Он говорил о том, что все они попали в психологически тяжелые условия, где каждый, так или иначе, сталкивается с собственными демонами. Он говорил, что всем трудно, но будет еще труднее. Это место станет для всех настоящим Чистилищем. Важнее всего пронести искру Божью в сердце до конца. Охлобыстин впервые за все время их пребывания в средневековом бункере под прицелом камер был Человеком. Не картавым говнюком с эго размером с Сириус, а Человеком... Он пытался, как мог, убедить Джеймса, что месть затмила разум Руслана, но его любовь поможет спасти его от бесовских помыслов. Джеймс слушал, бессмысленно глядя в стену мутными глазами, и диву давался - Иван, заносчивый гомофоб, сейчас словно бы благословлял их противоестественную сексуальную связь и душевную близость... Но как ни старался картавый нравоучитель, Джеймсу не становилось лучше. Руслан, его Руслан, теперь стал вдруг совершенно чужим, незнакомцем, страшным маньяком. И он спал с маньяком, готовым убить живого человека - медленно, мучительно, и что самое страшное - с наслаждением. Ему казалось, что его глаза вдруг раскрылись и узрели бездну под ногами, в которой бушевали адские огни. Наверное, священник был прав. Вот и ад! Джеймсу казалось, что совсем скоро там будет гореть его любимый, а он... Он будет лишь подливать в низ масла. Во имя торжества справедливости... Гори, моя любовь!.. А Иван в это время всеми силами пытался удерживать в объятиях Вадима, который метался подстреленным и истекающим кровью волком, издавая нечеловеческие вопли и страшные проклятия. Так тяжело было слышать эти страшные черные слова, но он знал, что сейчас нужно превозмочь себя, найти силы, чтобы помочь убитому горем мужчине. Столько лет он был священником и выслушивал исповеди людей. Наслушался такого, что порой во снах его терзали кошмары, а на утро он просыпался совершенно обессиленным морально. Он привык держать все, что знал, в себе. А знал он многое. Но все, что он слышал, всегда было лишь констатацией уже прошедших событий. И вот сейчас он сам был в этих событиях, своими глазами видел, как творится ад на земле. Он не мог понять, как Бог допустил такое, пусть даже люди в этом здании, в этом чертовом бункере были грешниками. Это слишком, это уже слишком! Он знал, что должен, просто обязан помочь всем этим людям попросту не сойти с ума. Но чувствовал, что не может. Он не знал, какие слова найти сейчас, так и не смог подобрать ключик к душе Джеймса, не смог догнать Брюса и поговорить с ним. Все шло через задницу. Через ту самую задницу, в которую он угодил вместе со всеми. Испытание Господа было куда страшнее всего того, что устроили для них безумные ученые. Он с ужасом понимал, что, как бы он ни бравировал и ни пытался держать маску нахального обарзевшего пофигиста и моралфага, он все равно проигрывает... Чувствовал это всем своим существом. Слаб, слишком слаб, слишком никчемен, чтобы помочь хоть одной живой душе здесь... В то время, как гризли жестоко насиловал Глеба, Брюс метался по этажу, бродил бесцельно кругами, скалясь от злости и изо всех сил закрывая уши ладонями, чтобы не слышать страшных воплей страданий и ужаса где-то за многочисленными поворотами узких коридоров. Но этот безумный звук настойчиво просачивался сквозь его пальцы, протискивался под вспотевшие ладони и забирался в уши, разрывая мозг сотнями оттенков боли и паники. Он быстро терял рассудок, сжимая все сильнее собственную голову руками, словно тисками, а потом не выдержал и заорал во все горло так, как никогда в жизни не орал ни на одном из своих концертов. Он не орал так даже тогда, когда Леана впервые засунула ему всю свою нежную женскую патерню ему в зад, не особенно напрягаясь подготовкой и растяжкой непривыкших к таким нагрузкам мышц. И вот сейчас он орал, но это не помогало. Вопли Глеба перекрывали его голос, доводя до исступления и разрывая на мелкие кусочки его воспаленный мозг. Брюс сорвался с места, побежал, сверкая пятками, по мраморному полу, пытаясь убежать от ада, из которого нет и никогда не будет выхода. Он бежал с закрытыми глазами вперед, не помня себя, не понимая ничего и теряя ощущение пространства и времени. Вдруг он с размаха врезался в стену очередного коридора. Голову моментально охватила звенящая колучая боль, и он, не удержав равновесие, шлепнулся на пол, не слишком удачно поцеловавшись многострадальным задом с полом. - Бля-а-а-а-а-а!!! - пронеслось по коридору и многократно отразилось от стен громкое драмматичное соло откуда-то из глубин его естества. В тот же миг что-то промелькнуло в отдалении и быстро скрылось за углом. Брюс встрепенулся, не успев даже испугаться, и быстро поднялся на ноги, интенсивно растирая ушибленный лоб. "Я здесь не один..." - промелькнула шальная мысль и впрыснула в кровь приличную порцию адреналина. Под гул бешено бьющегося сердца Брюс бросился за угол вслед за тенью. Он бежал куда-то вперед, терялся среди коридоров, как вдруг увидел в дверном проеме метрах в двадцати от себя черную тень. Он внезапно остановился, скользя по инерции пятками по гладкому полу, и замер, чувствуя, как сердце почти выпрыгивает из его груди от страха, а затем, гонимый любопытством, сделал несколько сначала нерешительных, а потом куда более уверенных шагов вперед. Фигура впереди медленно обретала очертания. Это был, несомненно, мужчина. Плотный на вид, невысокий, с длинными прямыми волосами... - Валера... - одними губами прошептал Брюс, чувству, как по вискам ручейками стекает пот. - Валерка! Валерка!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Буквально спустя пару мгновений он уже несся по коридору на пределе сил вперед и орал, словно безумный, едва не плача. Его руки взметнулись вперед, навстречу неподвижно стоявшей впереди тени. Еще секунда и.... - Брюс! Брюс, ты меня слышишь? - чей-то мужской голос медленно вплывал через уши в голову. - Валера... Ты... - прошептал Дикинсон и открыл глаза. *** Чумаков злорадно ухмыльнулся. Его очко радостно заныло в предвкушении скорой мести картавому ублюдку. Он надеялся, что вскоре встретится с ним здесь в палате, и тот пополнит армию равный анусов. А вот Глеб не радовался и не злорадствовал. Ему сейчас было на все насрать. Он тупо смотрел на Лешу, а из его рта медленно капала слюна. Его сознание было девственности чистым, а тело было легким и почти не ощущаемым. Ученые решили, что он достаточно настрадался, и сжалились над ним, вколов пятерную дозу сильнейшего обезболивающего и смеси трех разных транквилизаторов. Чумаков попытался что-то сказать своему многострадальному товарищу по очковым пыткам, но быстро понял, что его глаза почти не мигают, а сам он вряд ли осознает даже то, кто находится перед ним - предмет мебели или гуманоид с планеты Нибиру.