пылать так ярко

у нуры бледно-аристократическая кожа, на которой родинки-созвездия переплетаются и создают целые шедевры, только сатре все равно их раз за разом поджигает. но все бессмысленно, они же не горят. у нуры губы обведены темно-красным, как кровавое пятно на белом, только помада все равно смазывается лепестками такими же красными и рвотой с кровью. красное-красное-красное. оно везде. на кончиках пальцев, крепко удерживающих алые цветы, в уголках губ и раковине, когда нура выхаркивает громкий ревом и криком с кровью, цветами и шипами. нура выглядит такой недоступной, а ночью тушь стекает по щекам вместе со слезами, выхаркивает в унитаз все цветы — на самом деле, нура выглядит жалкой, но никто этого не видит. сатре никогда не была идеальной, она была брошенной, неполноценной. нура по корень вырывает цветы, что разрезают ее кожу раскаленным клинком, лезвием, глотает горы таблеток и сидит на холодном полу, смотря опустошенным взглядом в белые стены. наверное, нура просто зависима независимостью. потому что это все, что у нее осталось, кроме блядских цветов, которые прорывают себе путь в легкие, сердце, чтобы окончательно убить. сатре знает, что похоронят ее на кровавых розах. — тяжело любить того, кто тебя убивает, да, крис? — то же самое можно спросить и у тебя, ну-ра ее имя точно такое же, как и кровь. вязкое, липкое. оно прилипает ко внутренним сторонам ребер, расхуяривая в кровавое месиво органы и кости, но нура об этом даже не подозревает. она думает только о том, какая ущербная. а крис тянет имя, и сатре с отвращением понимает, что крис — настоящий охотник. только как он тогда сам попался на удочку, как зверь в капкан? — провести неправильные параллели — тоже, блять, надо уметь — жаль, что параллели никогда не пересекутся, это ебаная устоявшаяся аксиома кажется, нура действительно верит, что если им с крисом прижаться друг к другу, то они смогут спастись. ведь ее параллель с вильямом не пересечется никогда, как и параллель шистада и эвы. крис говорит: — как и то, что, когда через твои легкие прорастают цветы, шанс выжить ничтожно мал потому что крис не верит. потому что сатре не знает, что его параллель далеко не с эвой. *** наверное, в нуру действительно невозможно не влюбиться. по крайней мере, в ту, которой она пытается казаться. сильной, независимой и абсолютно не сломанной. а крис влюбился в ту девушку, у которой от красной помады сухие, потрескавшиеся и совершенно неестественные губы, у которой мешки под глазами чередуются с синяками, наливаются синевато-лиловым, волосы сальные, растрепанные, и нура держит их костлявыми пальцами, и у которой на спине посажен целый сад из роз. шистад влюбился в умирающую девушку, которая за собой на дно тянет и его, но сатре об этом даже не подозревает. крис всегда думал, что любовь не для него. для шистада — боль на рассеченных в мясо костяшках, дешевые, обжигающие сигареты, неконтролируемая злость, жесткий секс и сердце всмятку. любить — сложно, а жизнь криса и так одна сплошная драма, из которой не хватает сил выбраться самостоятельно, вместо этого крис предпочитает тонуть в этом дерьме и дальше. парень не знает, как его жизнь превратилась в истории из вычурных, банальных книжек о пьянстве и нигилизме. единственной, что крис знает точно — он все проебал. свою жизнь, будущее. шистад задыхается от того, как все банально и смехотворно. из его вен буквально прорастают гортензии, вызывая дикую боль, что горло от крика разрывается, а по щекам скатываются соленые дорожки, но крис глушит все в себе, как не раскрывшиеся бутоны в его легких, потому что мальчики не плачут. ему хочется застрелиться, чтобы контрольный в голову на поражение, потому что нуру убивает любовь к вильяму, который счастлив с эвой, а крис смотрит взглядом побитого щенка, ведь сатре заслуживает лучшего. и это уж точно не крис. у эвы на губах легкая улыбка и румянец на щеках — она выглядит такой живой. иногда крис жалеет, что их параллели не пересекутся, ведь так было бы намного проще. — тебя не было на вечеринке вильяма, поэтому я подумала, что мы можем устроить вечеринку на двоих — пропуск — две бутылки виски эва смеется, а крис почти готов падать к ее ногам. почти. она смеется так заливисто, звонко — по-настоящему — потому что не принесла ни одной, но шистад все равно впустит мун. наверное, даже в свою разбитую в крошево жизнь. наверное, в эву тоже невозможно не влюбиться. в такую настоящую, яркую, не сломанную и ж и в у ю. иногда крис жалеет, что не влюблен в нее, потому что от руки девушки умирать не так больно. мун смотрит осуждающе на полупустую бутылку виски. потому что по-другому она не умеет. иногда кажется, что она носит в себе всю боль и счастье мира. — я и так умираю, эва — ты не умрешь но мун даже сама в это не верит. она пытается-пытается-пытается, но крис и так знает, что обречен. — все нормально, мун. я ни о чем не жалею у шистада горло дерет от того кома, что в горле застрял, и он горечь проглатывает, потому что, вроде бы, смирился, но все равно ломает. у криса чувство, будто кости всмятку, но парень продолжает идти вперед, словно все в порядке. словно он по-прежнему тот крис, который разбивает сердца, а не носит у себя под грудью осколки, который живет так, будто завтра не существует. только вот в этот раз завтра для него действительно может не наступить. шистад всегда думал, что ему это не нужно, но в какой-то момент просто дал слабину, трещина в его защитной стене стала лишь шире. парень всегда был раненным зверем, которому приходилось латать свои раны самостоятельно. и крису просто надоело быть добычей, поэтому он стал охотником. а нура разрушила то, что строилось годами. наверное, шистад просто влюблен во все недоступное, недостижимое. одним своим присутствием эва делает ожидание смерти не таким невыносимым. — неебически смешно получается. от неразделенной любви умирают. не как во всех тех детских книжках, где умирают от горя или разбитого сердца, а по-настоящему, блять — и вправду неебически смешно — признайся ей, крис — легче от этого не станет наверное, в их жизнях все априори не может быть легко. крис не знает, почему эва здесь. она не вмешана в этот блядский треугольник, который никак не может разорваться. но у мун просто страсть к поломанному. *** нура задыхается в комнате, полной кислорода. ей кажется, что цветы с неимоверной силой сдавливают ребра, оставляя лишь прах несбывшихся надежд. нуре кажется, будто она пропускает через пальцы этот прах, как свою собственную, давно потерянную жизнь. стены давят, а толпа мерзких, потных тел, что толкают-толкают-толкают сатре в разные стороны, лишь отвращает. она потерялась в своих мыслях и чувствах. нура словно находится в огромном клубке, дергает за разные нити, но он все равно никак не может распутаться. сатре думала, что любить — просто. вильям нужен девушке, как канонный принц нужен принцессе, который спасет ее от драконов. крис же нужен, чтобы драконов выпускать. только вот нура потеряла свою корону в крови и цветах, крис — управление драконами, которые теперь раздирают его плоть гортензиями, а вильям нашел. нашел корону, отмыл своей силой, властью, л ю б о в ь ю и подарил другой. у сатре сбитые заводские настройки, поэтому когда на виске роза обвивает белоснежные локоны, то нура не кричит, а думает, что это ярко-алый мазок в ее серой жизни. сатре заебалась-заебалась-заебалась. в неоновом блике виднеется рубашка вильяма — отутюженная, под которой холодом и силой веет — и вездесущая челка, отражающаяся на внутренних сторонах век. — вильям, стой в глазах магнуссона стальные прутья граничат с медными волосами эвы, и нуру клинит. кончики пальцев дрожат, а глаза наливаются пеленой, но она держится. пытается держаться. — я знаю, что все пиздец как сложно, но мы можем не избегать друг друга — я не избегал, просто искал эву сатре молчит, что мун вместе с крисом, потому что думает, так будет лучше. на самом деле, нура нихуя не знает. — она ушла домой девушке хочется кричать до сорванного хрипа и шепота на грани отчаяния в никуда, потому что видит в глазах вильяма то, что убивает быстрее пуль или злосчастных роз — доверие и абсолютную любовь. — хочу подышать свежим воздухом нура с самого начала знала, что это — заранее проигранная война, но ее сердце все равно разбивается на тысячи осколков. — ты со мной? сатре никогда не встанет на одну ступень с эвой, но она может постараться вернуть свою старую, почти забытую жизнь. — почему ебаные розы? — если человек ляжет на гвозди, то вес тела распределится равномерно, на гвоздях можно спокойно лежать, не чувствуя боли. но если лечь на розы, то человек просто упадет, а шипы вонзятся в тело. неебически иронично, не правда ли? — да, тебе подходит вильям артистичен до крайней степени одержимости, эстетичен, как самое прекрасное искусство, которое только видела нура. магнуссон — настоящая ебаная эстетика. когда пепел от сигареты очерчивает подушечки пальцев, а потом падает на пол, рассыпаясь около его ног — сатре думает, что это слишком похоже на нее. когда тени от ресниц играют на щеках, и лунный свет отражается блестками на лице вильяма. с его балкона видно тысячи огней, что собираются в идеальную картину, а магнуссон стоит и курит, опираясь об перила, и с его покрасневших губ срываются облака дыма. нуре кажется, что ее шею оплетают стебли роз, вонзая в нежную кожу свои шипы, потому что это — чистая эстетика. вильям магнуссон, черт возьми, идеален. а вот нура сатре — нет. *** у криса в уголках губ запекшаяся кровь. шистад всегда представлял свое будущее в каком-нибудь вшивом баре, притоне с открытыми, безжизненными глазами, выступающими венами, на которых будет сотня следов от уколов. но никак не смерть от жалкой, не взаимной любви. нура никогда не полюбит его так же, как вильяма. наверное, потому что магнуссон для нее — утопия, контрольный выстрел в голову. может, людям просто необходимо любить не взаимно. чтобы чем-то оправдывать свою боль и никчемность. может, крису тоже необходимо любить не взаимно, ощущать, как небесно-голубые цветы оплетают легкие, сжимая с неимоверной силой. чтобы чувствовать себя настоящим, живым. пока его еще не зарыли в землю, как непригодного, лишнего, ненужного и неизлечимо простуженного. пока еще молодость криса не превратилась в прах и пепел, пока не сгорела в вечном огне. может, шистад должен был прожить целую жизнь, полную свободы, адреналина и чего-то настоящего, а потом умереть слишком рано. ведь крис обожает иронию. — я никогда не хотела для себя такого нура дрожит на капоте его машины, а крис лишь сдерживает крик, рвущийся из горла, когда кожу на шее разрывает маленький росток. потому что забота не удел шистада. это удел идеального вильяма магнуссона. — а чего ты хотела? выйти замуж за любимого человека, завести семью и вечно ненавидеть свою серую, бессмысленную жизнь? — на таких девушках, как я, не женятся. с такими трахаются до одури, строят планы по захвату мира, а на утро уходят к другим и крис точно знает, что нура права. а в свою очередь за таких парней, как он, не выходят замуж. такие разбивают сердца, убивают все живое в людях, а потом жизнь отплачивает им той же самой монетой. крис всегда представлял себя с длинноногими брюнетками, а не с почти убитой девушкой, от которой веет прохладой и чем-то слишком приторным. губы нуры сухие, уже давно без красной помады и с легким привкусом крови — губы криса теперь тоже. шистад целует отчаянно, до одури, потому что знает, их время на исходе. — давай спасем друг друга но нура не может-не может-не может, потому что уже не верит. — по статистике, только двое из четверых в ебаном любовном многоугольнике имеют шанс на счастье — к хуям статистику. мы сможем быть счастливы в конце концов их параллелям никогда не было суждено переплестись. это аксиома. криса и нуру хоронили вместе, сатре — на алых розах, шистада — в гортензиях.