***
Ветер нещадно гнул флагшток в школьном дворе. А сам флаг трепыхался так, словно вот-вот разорвётся на куски. В окно захлестали редкие крупные капли, но уже через минуту дождь лил стеной. Вода сплошным потоком потекла по стеклу, и несчастный флагшток, отчаянно сопротивляющийся непогоде, стал едва различим. Ещё несколько минут природного буйства, и всё стихло. Чимин отвернулся, отводя взгляд от флага, что теперь безвольно повис и совсем не двигался. — Джун, что ты здесь делаешь? Ты же ведь весь промок… — Чимин схватил брата за руку, потянув в сторону дома. Намджун попятился, мягко ступая босыми ногами по мокрому газону, но не отпустил его руки, утягивая вместе с собой под дождь. Мокрая одежда Джуна прилипла к его коже, по лицу стекали крупные капли, оставляя за собой водяные дорожки, по следам которых тут же скатывались новые. И Чимину очень хотелось бы думать, что влага, застывшая в покрасневших глазах брата, тоже дождь. — Когда понимаешь, что больше не увидишь дождь, его запах кажется таким прекрасным… — тихо произнёс Джун, сжимая его ладонь крепче. — Пак Чимин! — громкий голос учителя над самым ухом заставил его очнуться. — Прекрати витать в облаках. — Простите. — Что скажешь об этом? — учитель махнул рукой в сторону доски, где уже стоял Хосок. — Ошибка… — протянул Пак, вглядываясь в неразборчивый почерк. — В решении? — В самой функции. Хосок взглянул в учебник и принялся исправлять написанные им цифры. — О боже… — вздохнул учитель, с безнадёжностью посмотрев на него, и покачал головой. — Иди, помоги ему. Послышались смешки, но все разом стихли, как только Хосок развернулся к классу лицом. Чимин несмело взглянул на него и, взяв в руки мел, заскользил им по доске. — Построй, пожалуйста, график функции, — произнёс он и тут же мысленно дал себе пощёчину, за то что попросил Хосока это сделать, ведь тот в математике был абсолютный ноль. Чон, как и ожидалось, не пошевелился. Пак почувствовал на себе его взгляд и посмотрел на него в ответ, готовый провалиться сквозь землю. Хосок стоял слишком близко, чтобы не заметить, как заблестели от стыда его глаза, он растерянно прижал к себе учебник, и уголок его губ нервно дёрнулся в недовольной полуулыбке. — Это парабола, — робко подсказал Чимин. — Чего? — Ветвями вверх. Хосок скривился, снова послышались смешки. Чимин очертил пальцем в воздухе фигуру похожую на полукруг. Чон хмуро свёл брови, посмотрев на него и, к ужасу Пака, начертил в системе координат прямой круг. Смешки превратились в откровенный хохот. Хосок, повернувшись, усмехнулся сам. Не теряя улыбки, он посмотрел на Чимина. «Тебе конец» — прочёл Пак в его глазах. «Какое счастье, что я сегодня дежурный», — подумал он, искренне надеясь, что Хосок уйдёт раньше. И каково же было разочарование, когда, выйдя из кабинета, он услышал со спины знакомый голос: — Ну-ка, стой! Чимин ускорил шаг, не оборачиваясь. Не то, что бы он боялся Хосока, да и вряд ли бы тот сделал ему больно, просто сегодня был один из таких дней, когда собственные мысли измучили, и слёзы были настолько близко, что казалось, они застыли в глазах и готовы вот-вот вырваться от любого грубо сказанного слова. А плакать перед Хосоком ему не хотелось от слова совсем. — Иди сюда, грёбаный ублюдок! — крикнул Чон, тоже ускоряя шаг. Чимин свернул в коридор, ведущий к спортзалу, и сорвался на бег. Он кружился в панике по огромному пустынному помещению, ища глазами место, что могло бы послужить ему укрытием. Взгляд его упал на дверь под лестницей, что вела в раздевалку, и Пак, не раздумывая, бросился к ней. Он дернул за ручку, стремительно залетая внутрь, но тут же врезался в неожиданно возникшее препятствие. Чимин замер на несколько секунд, плотно прижавшись к чужой груди, не смея поднять взгляд и сгорая от стыда от того, что вынужден прятаться и убегать, тем самым признавая свою слабость. Он почувствовал, как чужие руки опустились ему на плечи с явной целью оттолкнуть его от себя, но отчего-то незнакомец медлил, и Чимин, вдохнув запах сигаретного дыма, исходящего от мягкого ворота, что касался его лица, робко поднял голову. Глаза его расширились в ужасе, он сам прыгнул прямо в лапы к одному из своих мучителей. Лисьи глаза смотрели на него в упор. Чимин отшатнулся назад, не отрывая взгляда от Юнги, что по виду был явно растерян, не меньше, чем он сам. Дверь в спортзал с грохотом открылась, послышались торопливые шаги, отдающиеся слабым эхом. Но в этот самый момент Юнги сделал нечто странное. Он вдруг резко схватил Чимина за предплечье, дёрнул на себя, одновременно открывая второй рукой железный шкафчик для спортивной экипировки, и грубо толкнул Пака внутрь. Мин всего на секунду задержал на нём свой взволнованный взгляд и быстро захлопнул дверцу, погрузив его в темноту. — Юнги! — выкрикнул Хосок, влетев в раздевалку. — Пака здесь не встречал? — Его здесь нет, как видишь. — Как так вышло? Он что в воздухе исчез? — А мне почем знать?! — раздраженно проговорил Юнги, прижимая ладонь к железной дверце. Чимин старался не дышать, чтобы быть как можно тише, но сердце его так громко ухало, что ему казалось, Хосок сейчас оттолкнёт своего друга в сторону и вытащит его за шкирку наружу. Сквозь тонкую щёлку он мог видеть лишь Мина, и тот, словно зная это наверняка, посмотрел прямо на него. Пак отчего-то зажмурился, боясь встретиться с ним взглядом, но быстро осознал, что снаружи его не видно, и открыл глаза, однако Юнги уже отвернулся. — Никогда раньше даже не пытался убежать, а тут удрал, ну надо же… Везучий засранец. А ты чего здесь? — спросил Хосок. — Забыл наушники. Идём. Юнги пропустил друга вперёд и, совсем тихонько хлопнув по дверце шкафчика ладонью, вышел из раздевалки следом за ним.***
Мин покрутил в руке телефон и лениво потянулся на кровати. Сна совсем не было. Он прислушался к тишине. Тихая The Beatles — Yesterday доносилась из глубины дома. Устало вздохнув, он поднялся, обратно натягивая на себя домашнюю одежду. Тихо ступая по поскрипывающим ступеням деревянной лестницы, Юнги спустился вниз и заглянул в залитую светом комнату, где играла музыка. Он частенько заходил к матери в мастерскую, ему нравилась ламповая атмосфера этого места, где даже беспорядок был уютным. Юми, оторвав взгляд от холста, посмотрела на сына и грустно поджала губы, потянувшись за откупоренной бутылкой вина на столике, что была уже ополовинена. Она наполнила стакан и обессилено села на пол, прижимаясь спиной к стене. — Не спится? — спросила она. — Ага, — Юнги присел рядом. С минуту они оба молчали, уставившись на загрунтованный холст. — Почему на нём до сих пор лишь набросок? — поинтересовался Мин, разглядывая фигуру, стоящую в дверях. Юми тяжело вздохнула и очертила в воздухе своё лицо. Юнги повернулся к ней и застыл, прижав указательный палец к подбородку. — Думаешь, я об этом не думала? — И? — Нет, к сожалению, ты не подходишь. Мне нужен милашка, а ты хулиган со сбитыми кулаками, — Юми улыбнулась и, быстро чмокнув Мина в лоб, прижала его голову к своему плечу, ероша ему волосы. Юнги всегда раздражала эта её привычка, но сегодня он не стал вырываться, а остался тихо лежать на её плече, разрешая ей растрепать ему волосы. — Ты что-то натворил? — спросила Юми, замечая не свойственную сыну покладистость. Юнги отрицательно покачал головой. — Врёшь, поди, — улыбнулась она и ткнула его в бок пальцем. — Давай, покайся, сын мой, — деланным томным голосом проговорила Юми и засмеялась. — Ну, мам… — улыбаясь в ответ, протянул Мин. — Ладно-ладно, всё, — Юми шумно выдохнула. — Прости. Наверно пора надрессировать Оззи кидаться между мной и вином. Золотистый ретривер, услышав своё имя, тут же поднял голову. Юнги потрепал пса по макушке, и тот уткнулся мордой ему в живот. — Когда ты училась в школе, у вас в классе был кто-то, кого все ненавидели? — прервал долгую паузу Мин. — Да, был один мальчик. Он ходил в очках, толстых, как бутылочные стёкла и в синей вязаной жилетке, — хихикнула она, — и ему вечно не хватало ума захлопнуть вовремя рот. Чертов борец за справедливость. — И как ты к нему относилась? — Сначала не очень. — А потом? — Потом я забеременела от него и в шестнадцать родила тебя. Представляешь, да? Мне было столько же, сколько тебе сейчас, и у меня уже был ты, — улыбнулась она и задумчиво замолчала, глядя на сына. — Так значит, мой отец был не просто трусом, что бросил тебя, но ещё и неудачником. — Твой отец самый лучший мужчина из всех, что я знаю. Просто у нас не вышло. Господи, да что там могло выйти, мы были совершенно не готовы ни к созданию семьи, ни к ответственности, что на нас свалилась, — нахмурилась она. — Тебя он никогда не бросал. Помнится мне, раньше вы отлично ладили. Пройдёт время, Юнги, и ты поймёшь, как были глупы все твои обиды. Юнги хотел бы ответить ей, поскольку имел совсем другое мнение, но промолчал. Спорить совсем не хотелось. — У меня в классе есть один парень, и у него проблемы со всеми нами, — снова первым заговорил Мин, нарушив тишину. — Он перевёлся к нам год назад. — И что с ним не так? — Он из богатой семьи, они живут в новом районе недалеко от школы среди таких же богачей. Он носит дорогие вещи, на его запястье швейцарский Rolex, а в кошельке твоя месячная зарплата. Он отлично учится, достаточно спортивный и в плюс ко всему имеет весьма смазливую мордашку. — И все вы ему завидуете, — подытожила Юми. — Дело не только в этом. — А в чём же ещё? — В нём самом. У него нет друзей в школе, он всегда такой отстранённый, видимо считает всех нас недостойными. И так было всегда, с самого его появления. Он отказывается от всех поездок, не приходит на праздники, сидит всегда где-нибудь один. Зато учителя души в нём не чают. Даже директриса, встретив его, вечно шушукается с ним и гладит по спинке с самым любезным видом. К нему особое отношение, и это так бросается в глаза, что не может не раздражать. Иногда он пропадает на несколько недель, а потом появляется, как ни в чём не бывало. Он в группе А по физкультуре, а значит абсолютно здоров, выходит это просто прогулы, но никогда ни у кого не возникает никаких вопросов, словно правила писаны не для него. — Мин покачал головой, посмотрев на мать. — Но знаешь, что удивляет меня? Мы… — Юнги замялся, подбирая слова. — Мы иногда грубы с ним, а он терпит. Ну как это так? Весь мир к его ногам, а он терпит такое, прости, дерьмо, без какой-либо злости, без слёз или страха. Как-то раз он сказал, что мы можем делать или говорить, что угодно, всё это ерунда, ничтожная мелочь перед лицом настоящих страданий. — Боже, вы так жестоки? — Вовсе нет, — соврал Мин, и немного подумав, добавил: — Я не могу быть с ним жестоким. Он… — Юнги осёкся, зажмуриваясь, словно чуть не оговорился. — Сегодня я помог ему, обманув при этом своего друга. И у меня такое ощущение, что я поступил, может быть впервые в жизни, очень-очень правильно, даже несмотря на то, что все считают этого парня плохим. Юми долго молчала, покачивая в руке бокал. — Ты, как и твои друзья, смотришь, но не видишь, Юнги. Пока ты не научишься наблюдать жизнь, она будет казаться тебе загадкой. Пока ты будешь делить людей на плохих и хороших, ты будешь ошибаться. — Думаешь, все ошибаются? — Думаю, он не так уж и плох, просто вы его не знаете. Не знаете, о чём он переживает, о чём думает, когда сидит один и откуда ему известно, какое оно — лицо настоящих страданий. Тот, кто счастлив, не стремится к одиночеству, Юнги, и не всегда мир у ног радует и облегчает жизнь, существуют вещи, над которыми люди не властны. Мин положил ладонь на плечо Юми и прижался к ней подбородком. — Может, ты и права. — Конечно, права. Я склонна оценивать окружающий мир без романтических причуд. Жёсткая логика против юношеского максимализма, — улыбнулась она, ткнув пальцем Юнги в лоб. — Твои романтические причуды ждут тебя на дне вот этой бутылки, — Мин кивнул на недопитое вино. — Может быть, но я ещё пока до них не добралась.***
Атмосфера в столовой ощутимо оживилась, и Чимин почувствовал, как в воздухе, вместе с девчачьим перешёптыванием, разливается обожание. Гэри и его компания заняли свои привычные места. После вчерашнего урока математики, Паку совсем не хотелось бы встретиться взглядом с Хосоком, и он снова опустил голову, оставляя новую запись на странице ежедневника. — Эй! — прозвучало совсем рядом с ним. Чимин закрыл ежедневник, осторожно положив его рядом с собой на скамейку. — Эй ты, я к тебе обращаюсь, — проговорил тот же мягкий и вкрадчивый голос. Чимин прекрасно знал, кому он принадлежит. — Что? — Пак поднял голову, пристально посмотрев на Хёджина. — У тебя полчаса, — проговорил тот и бросил на стол стопку тетрадей. Решать задачи по физике — ещё одна его обязанность. Чимин молча открыл первую тетрадь. Шариковая ручка заскользила по бумаге, оставляя на ней идеальные по своему написанию символы. Ему хватило двадцати минут, чтобы справиться с этим, оставалось лишь отдать готовые работы обратно. Он, аккуратно сложив их, поднялся с места, но тут же сел обратно, торопливо открыл одну из тетрадей и, взяв карандаш, быстро написал ещё несколько слов на полях. Чимин опустил стопку тетрадей прямо около Хёджина, подойдя так тихо, что никто из присутствующих даже не заметил его. Хёджин открыл рот, собираясь что-то сказать, но Чимин заговорил первым. — Советую исправить моё решение, нарочно допустив несколько ошибок, так это будет выглядеть правдоподобнее и логичнее. Юнги едва заметно улыбнулся, его всегда веселило то, как завуалировано Чимин называл их тупыми. Пак взглянул на него, задерживаясь на несколько секунд и, резко развернувшись, пошёл к выходу. — В его словах есть толк. Ответы слишком идеальны. Он никогда не ошибается, как такое возможно? — нахмурился Хосок. — Все ошибаются, — протянул Мин, открывая тетрадь. «Спасибо, Юнги» написанное карандашом, вновь заставило его улыбнуться, и он неосознанно посмотрел в сторону, где сидел Чимин. Столик был пуст. Но взгляд его зацепился за чёрную книжечку, лежащую на скамье. — Ты идёшь? — спросил его Гэри, оборачиваясь на полпути к выходу из столовой. — Я подойду чуть позже. Проводив друзей взглядом, Юнги неторопливо подошёл к столу, где обедал Чимин и поднял забытый им ежедневник. Он повертел его в руках и из чистого любопытства небрежно пролистал первые страницы, не вчитываясь в короткие, оборванные записи, что могут быть понятны только самому Чимину. Внезапно вылетевшая бумажная карточка упала на пол. Мин поднял её, возвращая на место. Это был календарик за 2012 год с эмблемой какого-то медицинского центра. Иногда я думаю, кто пришёл бы на мои похороны… Юнги захлопнул ежедневник, зачем-то зажмуриваясь. Нечаянно прочитанная им строчка, прозвучала в голове голосом Чимина. Он вдруг почувствовал себя неловко. Это личное. Нельзя читать чужие мысли, даже если это мысли Пак Чимина. Когда он вернулся в класс, Пак уже был там. Мин замешкался, понимая, что нужно вернуть чужую вещь, но ему не хотелось бы делать это при всех, особенно при своих друзьях. Помедлив ещё пару секунд, он плюхнулся на свой стул, шумно вздохнув. Начался урок. Юнги то и дело смотрел на часы, но стрелки словно не двигались. Учитель, монотонно бубнящий про очередную глупо развязанную войну, вдруг замолчал, и Мин интуитивно встрепенулся. — Чимин, — позвал учитель, но тот словно не слыша его, сидел, опустив голову и мял пальцами уголок страницы учебника. — Чимин! — повторил мужчина громче, и Пак, будто очнувшись, вздрогнул и посмотрел на него с испугом. — О чём ты постоянно думаешь? Не отвлекайся, пожалуйста. — Простите, — еле слышно ответил Чимин. Из открытого рюкзака Юнги виднелась чёрная обложка. Мин посмотрел на Чимина, что снова сидел, опустив голову, потом на свой рюкзак, затем снова на Чимина и поджал губы. Бесшумно вытащив ежедневник, Мин открыл его на той самой странице с календариком. Иногда я думаю, кто пришёл бы на мои похороны. Вряд ли бы много народу. Мои родители, Джун, дядя Чон, быть может, Нэнси из нашего отделения и Сонён из интенсивной терапии, мы успели сблизиться. Хотелось бы, чтобы пришёл Тэхён, но не думаю, что это случится. Я представляю, что меня будут хоронить на том же кладбище, где похоронили Санхёка, и Квансу, и Янсе, и всех тех, с кем я успел проститься. Я буду лежать там, в огромной чёрной яме среди чужих надгробий. Мама оденется в чёрное платье и расплачется, а отец расстроено опустит голову и скорее всего не произнесёт ни слова. Они будут думать о том, какой я был хороший… и о том, как теперь меня заменить. Господи, даже в мыслях это звучит ужасно… Но, надеюсь, вытащив посмертно из меня всё, что нужно, где-то в глубине души им всё же будет меня хоть немного жаль. Кто-то кинет первую горсть земли в мою могилу, постепенно кладбищенский грунт поглотит меня, и я исчезну. Маленький холмик порастёт травой, черви съедят моё тело. Меня забудут, а некоторые и вовсе не заметят моего исчезновения, словно я и не существовал. У меня нет лица и нет имени. Я младший брат Джуна или тот мальчик, чей брат - Джун. Боже, мне так стыдно за мои мысли. Джун и так чувствует себя виноватым передо мной. Я знаю о его чувствах и оттого мне ещё хуже. Я будто бегу босыми ногами по битому стеклу, задыхаюсь от боли, но не могу остановиться, и нет конца края моим мучениям. Юнги взглянул на Чимина, тот, прижав к щеке ладонь, что-то чиркал карандашом на полях учебника. Послышался громкий прерывистый вздох, и Пак повернулся к окну, откладывая в сторону карандаш. Теперь он сидел в профиль, и можно было заметить застывшую на его лице грустную задумчивость, с которой он отрешённо смотрел куда-то вдаль. Кончики его пушистых ресниц светились в солнечном свете, и с каждым их взмахом он словно становился ещё печальнее. Мин осторожно пролистал страницы ежедневника на последнюю запись, что Пак, по всей видимости, сделал сегодня в столовой. Завяжите мне глаза, чтобы я не видел, как гибнет солнце и мой печальный мир становится адом, как черствеют от безысходности сердца и мокнут от слёз лица. Затяните мне уста, чтобы не вскрикивал я по ночам, задыхаясь, очнувшись от страха, и не шептал в темноте, что всё вытерплю. P.S. Тайсон безнадёжно устал.