Плохие друзья

— Мам, я дома! — крикнул Юнги, заходя в дом. — Пак Чимина сегодня снова не было, поэтому не думаю, что он сможет прийти… Мин замер на пороге кухни. Чимин сидел за столом в его рубашке и, держа в руках его кружку для чая, смотрел прямо на него. — Чимин пришёл несколько часов назад, — радостно сообщила Юми и положила руки Паку на плечи. — Мы уже успели немного поработать. Юнги сел напротив и забарабанил пальцами по столу, внимательно вглядываясь Чимину в лицо. — Почему тебя не было в школе? Опять играл роль миротворца? — спросил он, дождавшись пока Юми выйдет, и притянулся ближе. — Нет. Сегодня я был занят личными делами, — ответил Чимин, чувствуя, как теряется в голосе уверенность под взглядом Мина. Пак говорил неправду. У него не было абсолютно никаких дел. Открыв глаза с утра, он просто не встал с постели. Чимин слышал, как отец несколько раз позвал его, но не откликнулся и остался неподвижным. «Наверно ушёл пораньше», — донёсся голос матери из коридора. Каблуки ещё немного потоптали паркет, несколько раз зазвонил где-то вдалеке отцовский телефон, потом дверь дважды хлопнула, и дом погрузился в тишину. Он и сам не знал, зачем это сделал и впервые чувствовал себя таким разбитым. Чимин лежал под одеялом, не двигаясь, и вдруг подумал, что Джун лежит сейчас должно быть точно также. Он начал представлять его бесцветное лицо, уставшие глаза, поредевшие ресницы, и в какой-то момент ощутил, что становится трудно дышать. Невидимая рука сдавила горло, не позволяя сделать даже полвдоха, на глаза вмиг навернулись слёзы, он с грохотом свалился с кровати на четвереньки, со сдавленным хрипом хватая ртом загустевший воздух. Несколько минут длиною в вечность в борьбе с удушьем, и Пак упал на пол победителем, пытаясь отогнать от себя липкий страх, что норовил вновь лишить его кислорода. Он зажмурился, стараясь вспомнить что-то приятное. Улыбка Юми, добрая и ласковая, ясной картинкой всплыла в его памяти, Оззи, влажным носом толкающий его ладонь, Юнги, застегивающий ему пуговицы на рубашке… Чимин распахнул глаза в невероятном желании пережить эти мгновения вновь. И когда Юми открыла ему дверь, он застыл, смотря на неё широко открытыми глазами, и никак не мог выговорить приветствие, уж слишком хотелось сказать: «Помогите мне». — Было что-то интересное? — спросил Чимин, помешивая чай ложечкой. — Как обычно нет, — поморщил нос Юнги. — Я принёс свои конспекты по математике, там всё предельно кратко и просто, думаю, они помогут Хосоку кое в чём разобраться. Ты сможешь отдать их ему? — Почему ты не отдашь их ему сам? — Не хочу, чтобы он подумал, будто я заискиваю перед ним или ещё того хуже считаю тупым и пытаюсь унизить. Скажи… не знаю… что отобрал их у меня и отдай ему. — С чего бы мне отбирать у тебя конспекты? — хмыкнул Мин, приподнимая бровь. — Ну, придумай что-нибудь, он ведь твой друг, разве ты не хочешь помочь ему? — Не думаю, что он возьмёт их. Хосока это не волнует. Чимин, опираясь на локти, наклонился вперёд, приближаясь к Юнги. В глазах его яркими искорками вспыхнуло негодование, он несогласно покачал головой и посмотрел, хмурясь, на Мина с неким удивлением. — Ну конечно же волнует, — твёрдо произнёс Пак, не отрывая взгляда от Юнги. — Он из тех, кто любит посмеяться над другими, но не из тех, кто любит, чтобы смеялись над ним. Разве ты не видишь, как это его задевает? — Ладно, — вздохнул Юнги, не желая спорить, и, взяв со стола печенье, откусил сразу половину. — Спасибо, — улыбнулся Чимин, и заметив, что Юми уже ушла, тоже поднялся, словно боялся оставаться с Мином наедине. Когда Юнги, пообедав в одиночестве, заглянул к ним, то увидел, что картина почти закончена, но знал, что его мама будет корпеть над ней ещё несколько часов, хотя, лично ему казалось, можно было бы оставить всё прямо так. Грустный Чимин стоял вполуоборота совсем неподвижно, пока Юми с филигранной точностью подмечала самые мелкие его чёрточки. Губы казались такими же мягкими, кожа такой же бархатной, а глаза — добрые, глубокие, совсем бездонные, как два тёмных омута, взгляд которых гипнозом утягивал в свою бездну, полную тайн и загадок. И Юнги почему-то с удивлением для себя подумал, что они у Чимина и вправду такие. Однако Чимин, созданный Юми, был будто немного встревожен, или даже скорее расстроен, словно увидел за этой дверью, в которую вошёл, какую-то печаль, и оттого теперь не решался сделать больше ни шага. — Как тебе? — не поворачиваясь, спросила Юми. — Красивый, — произнёс Юнги, но тут же поправился: — в смысле как живой. Чимин украдкой посмотрел на Юнги, но успел заметить на его лице улыбку, ласковую и добрую, он мог бы подумать, что ему показалось, а если и не показалось, то эта улыбка не имела к нему никакого отношения, может Мин просто случайно взглянул на него в этот момент, но тот неожиданно сказал: — Мне стоит подарить тебе эту рубашку, должен признать, тебе она идёт намного больше. Чимин, забыв, что должен быть неподвижным, резко повернулся в сторону Мина и встретился с ним взглядом. Юнги действительно улыбался именно ему своей ласковой улыбкой. Черты его лица смягчились, и большой сильный тигр каким-то необъяснимым образом из опасного хищника вмиг превратился в тёплого кота. — Пойду, погуляю с Оззи, — проговорил Юнги и отвёл глаза, неожиданно смутившись. Чимин, опомнившись, отвернулся, снова принимая нужное положение. Юнги погремел карабином на поводке, и Оззи, мигом вскочив, выбежал в коридор, цокая по линолеуму когтями. На самом деле, Пак надеялся, что Юми закончит как можно позже. Ему не хотелось возвращаться домой к ужину, не хотелось садиться за стол и видеть рядом с собой пустое место Джуна, не хотелось жевать безвкусный салат в гробовом молчании и почему-то чувствовать себя виноватым перед всеми вокруг оттого, что может жить и спокойно дышать, в отличие от своего брата. Юнги не было всего минут двадцать, но как только хлопнула дверь, и радостный Оззи вбежал в дом, Юми, к великому сожалению, сообщила, что закончила. — Спасибо, Чимин, — обняла она его. — И откуда только в тебе столько терпения?! Чимин лишь пожал плечами. Юми положила свою ладонь ему между лопаток и несколько раз провела по спине. Так же гладила его мама, прежде чем сказать: «Чимини, нам нужна твоя помощь…». Так же гладила его Нэнси, прежде чем ввести ему в вену катетер. И так же гладил его Джун, возвращаясь домой. — Уже поздно, мне нужно домой, — вздохнул Пак, снимая рубашку и натягивая на себя толстовку на ходу. — Я был рад вам помочь. — Оставайся сегодня у нас! — хлопнула в ладоши Юми, выходя за ним в коридор, где Юнги сматывал поводок. — Завтра же выходной. Приготовим пунш, можем заказать пиццу, отметим немного, а завтра я сама отвезу тебя домой. — Я не могу, — покачал головой Чимин, встречаясь с Мином взглядом. — И мы с Юнги совсем не друзья, — тихо добавил он. — Отличная возможность это исправить. Давай же, соглашайся, — обняла его за плечи Юми. — Оставайся, — неожиданно сказал Мин и кивнул в сторону матери. — Мама права, ты должен попробовать её пунш. — Мне бы очень хотелось остаться, правда. Но сейчас мне нельзя. Мне не разрешат, — всё тем же тихим голосом проговорил Пак и перевёл взгляд на Юми. — Только не подумайте, что дело в вас. Вы очень хорошие, и очень нравитесь мне. Вы и ваш дом. Но есть правила, которым я должен строго следовать, — он чуть опустил голову, вновь посмотрев на Мина снизу вверх. — Мне очень жаль, простите. — Позволь мне поговорить с твоими родителями самой, — заглянула ему в лицо Юми. Чимин, секунду подумав, достал телефон и, набрав нужный номер, несмело протянул его ей. — Как зовут твоего отца? — Пак Дживон. Юми прислонила трубку к уху и, окинув немного взволнованным взглядом Пака, вышла из комнаты. Пак же присел, завязывая шнурки на кроссовках, абсолютно уверенный, что ничего не выйдет. Но нельзя было не заметить, как погрустнело его лицо. — Она уговорит его. Моя мама может мертвого уговорить, — сказал Юнги, наблюдая за ним, и голос его вновь прозвучал непривычно мягко. — Нет, не думаю, что смогу остаться. Но это ведь не расстроит тебя, правда? — Не расстроит, — поджал губы Мин. — Но я подумал, это неплохая возможность для нас познакомиться получше, чтобы перестать друг друга ненавидеть. — Я тебя не ненавижу. Бывает, злюсь, но не ненавижу, — произнёс Пак, медленно поднимаясь. — А я тебя иногда ненавижу, — бросил ему Юнги в ответ. Оба замолчали, глядя друг на друга. Чимин почувствовал, как вспыхнуло его лицо от этого пристального взгляда, и первым отвёл глаза. К счастью вернулась Юми с улыбкой на лице и протянула Чимину его телефон. — Твой папа хочет тебе что-то сказать, — сказала она, подмигнув. — Да, папа, — ответил Пак. — Я понимаю… я понимаю… я знаю…- принялся оправдываться он, нервно потирая пальцем дверной косяк. — Спасибо, — совсем тихо проговорил он и виновато взглянул на Мина. — Я пошла готовить пунш, — весело сообщила Юми, на пятках разворачиваясь в сторону кухни. — Ну что ты так смотришь на меня? Разувайся, давай, — Юнги снял с его плеча рюкзак, — или ты будешь тут до утра стоять? Чимин, не развязывая шнурков, снял кроссовки, небрежно отпихнув их ногой в сторону, и побежал следом за Мином, догоняя его на узкой лестнице. — Тебе придётся ночевать со мной и Оззи, — предупредил Юнги, не оборачиваясь. — Ладно, — робко проговорил Пак. — Сейчас найду тебе во что переодеться… — протянул Мин, открывая шкаф. — Ладно, — голос Чимина стал ещё тише. — Ты всегда такой несмелый или только со мной? — С тобой…всегда… — запутался в словах Пак, сам не зная почему так разнервничался. Юнги дал ему сменную одежду — футболку с уже выцветшей надписью NASA и спортивные штаны с заштопанными карманами. Чимин углядел в этом скрытый смысл, решив, что тем самым Мин хотел указать ему на то, какая между ними социальная пропасть. Но позже, увидев Юнги, сидящего вместе с Юми на ковре в такой же старой одежде, резко отказался от своих мыслей. Оззи с самым жалобным видом крутился рядом, но угощать его пиццей было строго запрещено, и он, в конце концов, отчаявшись, положил голову на колено Чимину, чтобы задремать. Однако приподнимался каждый раз, когда Юми, очередной раз заливаясь до ужаса заразительным смехом, хлопала ладонью по другой коленке Пака. И неизвестно, что было смешнее, то над чем она смеялась или её собственный смех. А Юнги, споря с ней из-за какой-либо ерунды, хватался от негодования за плечо Чимина, будто они были старыми друзьями, и он априори должен быть на его стороне. — Чимин, не слушай его, он будет до конца жизни утверждать, что мы переехали три года назад, хотя прошло уже четыре, — помотала головой Юми. — Да как же четыре, мама, если мне было тринадцать?! — возразил ей Юнги. — Ты слишком упёртый, я не буду с тобой спорить. — Есть в кого. — Ну уж нет, я себе палкой по голове не стучала. — Ты мне это до конца жизни будешь вспоминать? — Конечно, это же было так смешно… — Юми снова засмеялась, хлопнув Чимина по коленке. — Ты правда стучал себе палкой по голове? — Чимин взглянул на Юнги, приподнимая одну бровь. — Не стучал, а ударился, это вышло случайно, — едва сдерживая смех, ответил Мин. — Она заставляла меня идти на какую-то дурацкую выставку, а я не хотел… — Что значит дурацкую? Это был Ли Джису, мой старый знакомый, очень талантливый экспрессионист. Ты только и делал, что ввязывался в неприятности, я хотела приобщить тебя к искусству, направить, так сказать на путь истинный. А ты разорался, распсиховался посреди улицы… — с укором произнесла она. — В общем, он упёрся как баран, встал на тротуаре и сказал, что никуда не пойдёт. Я пообещала его наказать, он в злости топнул ногой по штакетнику, что лежал на бордюре, противоположный конец доски подскочил и ударил его прямо в лоб. Потом мы, конечно, посмеялись, но тогда я нормально так напугалась. Он аж замер весь и неожиданно сказал: «Ладно, мама, пойдём на выставку». Я подумала, у него мозги сотряслись. — Ага, я тоже тогда так подумал, — признался Юнги, — Ощущения были именно такие. — Но потом он нагрубил Джису, и я поняла, что нет… всё нормально. — Я ему не грубил. Я вообще не знал, кто он такой. Подошёл мужик, спросил, что я думаю об этой картине, ну я и ответил. Честно. Что это хрень какая-то. Просто кошмар, какая страшная обезьянья морда. Откуда мне было знать, что это его автопортрет, — скривился Мин. — Мог бы посмотреть на меня, я ведь подавала тебе знаки, чтобы ты замолчал, бестолочь. — Ты просто махала руками, я думал, ты хотела, чтобы я продолжал говорить. — Такие ужасные слова?! — глаза Юми расширились от негодования. Юнги глубоко вдохнул, явно собираясь что-то сказать, но посмотрев на мать, медленно выдохнул и лишь покачал головой. Надо было отдать ему должное, к своей матери он относился весьма нежно и даже в споре никогда не повышал на неё голоса. «Это ли не чудо», — подумал Пак, чувствуя насколько близка Юми с сыном. То, как тепло они относились друг к другу, как говорили — открыто, без всяких преград и стеснений, всё это казалось Чимину невероятно правильным, потому что так и должно быть, пережитые трудности должны объединять близких людей, а не наоборот. «Это ли не счастье», — подумал он, ощущая в себе трепет самых тёплых чувств от того, что сегодня может быть частью их жизни, искренней и прекрасной в своей простоте. Когда пришло время ложиться спать, Чимину стало даже немного грустно, что сегодняшний день должен закончиться, но он определённо останется в его памяти как одно из самых приятных воспоминаний. Юнги натянул одеяло до подбородка и лежал, вытянувшись как солдат. Он явно был напряжён и нервно перебирал пальцами уголок пододеяльника. Чимин двинулся ближе к краю, пытаясь увеличить между ними расстояние, решив, что проблема, должно быть, в этом, но Мин вообще никак не отреагировал. — Чимин? — позвал он несмело. — Что? — шёпотом отозвался Чимин. — Я и ты — мы можем быть друзьями? Пак повернулся на бок, посмотрев на Юнги, и так тяжело вздохнул, словно что-то очень сильно болело у него где-то внутри. — Я же говорил тебе, из меня выйдет плохой друг. — Я тоже не слишком хороший. — Ты ничего не знаешь обо мне, Юнги, — Чимин снова тяжело вздохнул. — Я тебя разочарую. — Ты — удивительный. Самый чуткий и отзывчивый, а твои глаза самые добрые из всех, что я когда-либо видел. Вот, что я знаю о тебе, и этого достаточно, чтобы как минимум не разочароваться. — Тебе хватило нескольких дней, чтобы говорить так обо мне? — Нескольких дней мне хватило, чтобы убедиться в том, что я и так чувствовал и знал, — Мин повернулся к Паку лицом. — Если я скажу, что всегда хотел быть к тебе ближе, ты поверишь мне? — Ты всегда смотрел на меня с отвращением, разве нет? — недоверчиво произнёс Пак. — Не на тебя, — Юнги отвернулся и бесцельно уставился в потолок, сложив на груди руки, — то, что делает Гэри, вызывает у меня отвращение, но не ты, Чимин. Я вспоминаю себя, когда вижу твои мучения. Каждый раз. Словно ты это я. Разница лишь в том, что я никогда не обладал такой покорностью, — признался он. — Это не покорность, Юнги, это безысходность, — сказал Пак, издав тихий, короткий стон на выдохе. — Я бы лучше хотел быть таким как ты. — Так что же мешает тебе жить так, как тебе хочется? В чём твоя проблема? Оззи, запрыгнув на кровать, лёг в ноги Паку и свернулся калачиком, заняв добротную часть кровати. — Можно мне быть к тебе ближе в буквальном смысле? — спросил Чимин, с трудом вытаскивая ногу из-под собаки. Юнги прижался к стенке, освободив ещё немного места. Чимин придвинулся чуть ближе и затих. Теперь они лежали лицом к лицу, имея возможность видеть друг друга вблизи, и Юнги мгновенно заметил, как погрустнели смотрящие на него глаза. Чимин медленно моргнул, боязливо дотрагиваясь кончиками пальцев до плетённого из кожаной тесёмки браслета на запястье Мина, и еле слышно произнёс: — Проблема в том, что моя жизнь мне не принадлежит. — То есть как это? — свёл брови Юнги, внимательно вглядываясь в лицо Пака, слабо освещённое настольной лампой. — У моего старшего брата миелоидная лейкемия. Я аллогенный донор для него, и только в этом заключается весь смысл моего существования, — голос Пака вдруг стал хрипловатым, он снова дотронулся до браслета Мина, нервно кусая нижнюю губу. — Что значит аллогенный? — шёпотом спросил Юнги. — Это значит, что я максимально подхожу ему генетически. Знаешь, что такое экстракорпоральное оплодотворение? Слышал о детях из пробирки? Юнги кивнул, не отводя глаз от Чимина, что из всех сил старался казаться спокойным, но неестественно блестящие, влажные глаза и дрожащие пальцы выдавали его с головой. — Если ты — счастливая случайность, то я — результат точных расчетов. Ещё на стадии эмбриогенеза было известно, что именно я могу быть потенциальным донором для Джуна, и только поэтому я рождён. Теперь, когда у моего брата происходит рецидив, он получает от меня всё необходимое. — Твою кровь? — Кровь, лейкоциты, тромбоциты, стволовые клетки или костный мозг, его организму постоянно что-то нужно. Кажется, лечат одно, следом разрушается что-то другое. У Джуна отказывает печень, и я чувствую, как мои родители, ходят вокруг да около этой темы, переглядываются с друг другом, а стоит Джуну выйти, только и разговоры о цвете его лица, не стало ли оно желтее или бледнее, потом они смотрят на меня и вздыхают… — Чимин тихо всхлипнул, быстро смахнув ладонью солёную каплю с щеки. — Но однажды они попросят меня об этом… И я отдам ему часть своей печени… Если его почки не откажут раньше, тогда они возьмут у меня почку… — Пак перестал смахивать с лица слёзы, и теперь они катились одна за другой. — Никто не может заставить тебя, ты ведь вправе отказаться, — зашептал Мин и, поймав его пальцы у своего запястья, сжал их легонько, словно это могло бы помочь остановить его слёзы. — Разве могу я сказать нет? Всё не так, как кажется со стороны, а намного-намного сложнее. Мои родители не жестокие люди, они просто пытаются спасти своего ребёнка. Они любят его, их счастье возможно только если он будет рядом, и они верят, что я думаю так же… И я тоже люблю Джуна и действительно хочу, чтобы он остался с нами… Но иногда… Иногда мне кажется… Он начал захлебываться собственными слезами. Юнги чувствовал, как рыдания разрывают Чимину грудь, слыша его прерывистое дыхание и всхлипы. Не выдержав, он притянул Пака к себе, крепко прижав его голову к своей груди, тот тихо проскулил, сделав совсем слабую попытку отпрянуть, но тут же сдался, обессилено прижимаясь обратно. — Иногда мне кажется, я не живу, Юнги, я жду его смерти… — сдавленно произнёс Чимин, судорожно хватаясь за Мина руками. — Никому никогда я ещё не говорил этого, Юнги. Никому никогда… Мне так стыдно за эти мысли… так стыдно… — Почему же ты молчал? Всё могло бы быть по-другому. Мы относились бы к тебе иначе, — Мин провёл ладонью по его волосам, чуть ослабляя хватку, но Пак не пошевелился. — Потому что я не должен об этом говорить. Мой отец крупный бизнесмен и достаточно публичная личность, будет скандал. Общественность осудит моих родителей, их обвинят в том, что они жертвуют одним своим ребёнком ради другого. Годами созданные репутации будут уничтожены, и все кому не лень будут поливать их грязью. — Чимин, но ведь именно это они и делают — они жертвуют тобой. — Нет… Они же никогда не заставляли меня насильно, разве что когда я был совсем маленьким, но тогда я ещё ничего не осознавал — кричал и вырывался. Мне просто было страшно, я боялся игл и собственной крови, тогда им приходилось меня держать. — Боже мой… — прошептал Юнги, прижимая ко лбу ладонь. — Никто не думал, что всё зайдёт так далеко. Врачи говорили, что Джуну помогут клетки пуповинной крови. Это сработало, у него наступила длительная ремиссия. Но однажды я заметил у него синяки и рассказал об этом маме, подумав, что его кто-то бьёт. Мне было наверно года четыре тогда. Я помню, как мы все вместе поехали в больницу, и там я впервые услышал страшное слово рецидив. — Чимин несмело поднял голову, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Мои родители не требуют от меня никаких жертв, я делаю это сам. — Господи, Чимин… да твои родители ведь знают, что ты не сможешь поступить иначе. Им нет нужды заставлять тебя. — Юнги чуть отпрянул, чтобы заглянуть ему в лицо. — Сколько же любви в тебе, что ты способен так слепо и беззаветно любить даже тех, кто всю жизнь причиняет тебе боль?! — произнёс он, но только через несколько секунд осознал, что действительно сказал это вслух. — Не говори так. Я родился, потому что Джун должен был умереть. Знаешь, как мне больно об этом думать? Но так уж сложилось, и ничего не исправить. Заплаканные глаза Чимина вновь стали влажными, и он спрятал лицо в ладони. — Прости, Чимин. Прости, что расстроил, — зашептал Юнги. Пак лишь промычал в ответ что-то невнятное и, убрав от лица руки, прижался лбом к плечу Мина, как котёнок, ищущий тепла. Он долго молчал, перебирая пальцами край миновой футболки, время от времени вздрагивал, делая короткий шумный вдох, и прерывисто выдыхал. Юнги больше не решался ничего спросить и лежал неподвижно, вслушиваясь в чужое дыхание. — Юнги, прошу тебя, не говори никому, — почти шёпотом заговорил Чимин, не поднимая взгляда. — Пусть то, о чём мы говорили, останется только между нами, пожалуйста. — Хорошо, — пообещал Юнги, слабо кивнув. — Но я хочу сказать тебе ещё кое-что. Мин осторожно взял его за руку и, слегка потянув на себя, прижал ладонь Чимина к своей груди. — Прости меня за грубость. Прости, что сказал, что ненавижу тебя. Я солгал, сам не знаю зачем. Я просто так много думал о тебе, в твоё отсутствие, что это стало меня злить. И я бы расстроился, если бы ты не остался, потому что на самом деле очень этого хотел. Хотел сидеть с тобой рядом и пить пунш, хотел говорить с тобой обо всём и быть вот так близко, — Мин замолчал, чувствуя как Чимин пошевелил пальцами, цепляясь за его футболку. — Обними меня, — вдруг прошептал Пак, протяжно простонав на выдохе. Юнги выпустил его ладонь и отчего-то совсем несмело положил свою руку на плечо Чимина, но тот тут же подался навстречу, притягиваясь к нему сам и крепко обхватывая за спину. Мин замер. Пак дышал ему прямо в шею, иногда совсем тихо постанывая и шевеля пальцами, но вскоре рука его скользнула вниз, он ровно, глубоко задышал и совсем обмяк, уснув, как наплакавшийся ребёнок.