Jugulators

мальчишка наверняка и не подозревал, насколько сильное влияние имел на джаггерджака. гриммджо сомневался, что это знал хоть кто-то, исключая, пожалуй ушлого панамочника или овцу-терсеру. это заставляло собой гордиться ещё сильнее, нежели раньше. мальчишка пустил его в свой дом, позволил увидеть жизнь его стаи, впустил в свою жизнь, привязал к себе своей невозможно остро-сладкой реацу, разжёг в нём давно потухшее желание жить без разрушения. мальчишка спокойно засыпал с ним в одной комнате, не опасаясь удара, буквально опьяняя незримой властью над собой. мальчишка отдавал всего себя во время их драк, которых было маломаломало для того чтобы заглушить глубинный, природно-пустой голод. природную тягу разрушать. неважно что: жизнь, устои, гордость, себя. или же меносого мальчишку, неосознанно одевшему на него ошейник с шипами внутри, не дающий уйти. и то, что ошейник был без поводка, давая шанс уйти в любую минуту, легче не было. от этого призрака свободы желание обладать этим недошинигами лишь росло, в начале ради того, чтобы унизить, потом лишь чтобы присвоить, как когда-то присвоили его, без шанса на побег., но мальчишка излишне наивный, не видит скрытых посланий, спрятанных в движениях развалившегося на нём арранкара, выводя этим практически до релиза., но гриммджо не маленький котёнок, гриммджо умеет ждать и выжидать, постоянно делая намёки, пролетающие мимо внимания мальчишки-шинигами, заимевшего привычку греться о него вечерами, стоило только обнаружить, что мёртвый сэкста до ужаса горячий, что под него очень удобно подпихивать ледяные стопы. это заставляет мальчишку привыкать к нему сильнее, зависеть от него чуть больше, привязывая к нему, медленно, но верно. тем самым моментом стала вишня. небольшие бордово-кровавые ягоды, чей сок так и манил, стекая по тонким пальцам и подбородку, заставляя изо всех сил перебарывать себя, лишь бы не сорваться раньше времени, но это было сложно, очень сложно. лишь мысль о том, что потом можно будет отыграться на мальчишке смиряла на время. — зачем ты засовываешь эти палочки в рот? — ещё одна вещь, не дававшая сорваться: желание узнать значение этого странного действия. — говорят, что если ты можешь завязать черенок вишни языком в узел, то ты искусен в поцелуях, — палочка мелькает меж зубов, пока недошинигами говорит, и гриммджо следит за ней, практически затаив дыхание. — лично у меня ничего не получается. — так ты же девственник. и девушки у тебя не было даже, потому что бегаешь за пустыми всё время, — гриммджо знал, о чём говорил: младшая из стаи мальчишки, которая умеет готовить, жаловалась ему на то, что брат у неё не пристроенный. — откуда тебе быть таким уж искусным? — как будто ты можешь лучше, — это даже близко не было похоже на огрызание, так, пять слов, чтобы подразнить. вот только сказаны они ой как не вовремя. — я могу даже доказать, что могу лучше, — арранкар быстро приближается к лицу мальчишки, накрывая его губы своими, раздвигая их языком, проходясь им по зубам. углубляя поцелуй, делая его мокрее, заставляя прикрыть ржавые глаза и сжать пальцы, шарящие где-то в голубых волосах. сплетаясь языком с чужим, жутко неуклюжим, но так усердно повторяющем все его движения. гриммджо слизывает сладко-горький вкус вишни во рту мальчишки, сильнее прижимая к себе, смешивая реацу, помечая своё. поцелуй всё ещё чертовски медленный, когда шинигами начинает оттягивать сэксту за волосы назад, чуть хмурясь и смотря уже мутноватым от нехватки воздуха и возбуждения взглядом. арранкар прикусывает и оттягивает напоследок припухшую губу, отлипая с мокро-пошлым звуком, от которого уши мальчишки начинают гореть. на высунутом языке джаггерджака покоится завязанная палочка, тут же улетевшая куда-то в сторону, лишь бы не мешала. гриммджо вновь прикасается к мальчишке в поцелуе, совсем невинном, но жутко громком, срывая после ещё пару таких. — убедился, а, куррросаки? — ответом ему служат ярко красные щёки недошинигами, его пьяный взгляд и часто пульсирующая, словно сердце мальчишки сейчас, реацу, проходящая сквозь него, насыщая, заглушая природный голод. арранкар вновь прилипает в поцелуе, нависая сверху, чтобы опрокинуть мальчишку вбок и оказаться ровно между разведённых ног, не давая их сомкнуть и спрятать своё возбуждение. гриммджо притирается бёдрами к чужой эрекции, давая почувствовать, насколько сильнее шинигами привлекает его, чем любая самка, и ощущает полуоборванное, инстинктивное движение навстречу. сэкста прерывает поцелуй, чтобы окинуть лежащего под ним мальчишку голодным взглядом, полным желания, и тут же впивается укусом куда-то в шею, зализывая его и вновь кусая, но чуть дальше, пока уши ловят еле слышные всхлипы. мальчишка везде жутко чувствительный, и довести его до полувменяемого состояния одними прикосновениями как нечего делать. гриммджо мурчит ему куда-то под ухо, пока одна рука надрачивает сразу оба члена, а вторая удерживает его на весу, не давая придавить недошинигами. кончают они практически друг за другом, и первым, конечно же, мальчишка, доводя своими стонами и слишком затраханным, пусть джаггерджак нечего особо и не делал, видом до пика и арранкара не без пары движений рукой. вместе с каплями спермы сэкста втирает в шинигами и свою реацу, меча, присваивая уже на духовном уровне, чтобы красноволосый лейтенант перестал так пристально рассматривать его добычу, а черноволосая шинигами — так часто к нему прикасаться, оставляя следы своей морозной силы, из-за которой мальчишка мёрзнет ещё сильнее. этот шинигами его и только его. и только он имеет право его трахать, трогать, смотреть. и убить его может только он.