Jugulators

Гриммджо сидит в библиотеке у окна, где скопилась солнечная тень, и протягивает руку к свету. От кожи из-за этого начинает исходить еле видимый дым. Если не приглядываться, то можно просто подумать, что это так витает в воздухе книжная пыль. Гриммджо смотрит на появляющиеся ожоги отстранённо, потому что совсем не чувствует боли. И потому что устал. Существовать, думать, исцеляться, прятаться. У Гриммджо аспект смерти, лежащий в основе того, что сделало его таким, — Разрушение, в том числе и само. Его Саморазрушение достигло абсолюта, уничтожив просто всё за века, оставив только пустую оболочку. Оболочку, которая тянет свою пустую песнь его существования. — Гриммджо, ты здесь? — В комнате раздаётся чужой голос, но Джаггерджак даже не вздрагивает, только тянет руку ещё выше. — Гримм- Твою мать, Джаггерджак, что ты творишь?! Рыжий парень — Ичиго — которого Гриммджо попросил следить за библиотекой несколько десятилетий-веков назад, подлетает к нему в мгновение ока, убирая руку в тень и начиная обматывать её бинтами, лежащими до этого в напоясной сумке. — Куросаки… — Гриммджо смотрит расфокусированным взглядом на лицо перед собой, будто пытается вспомнить, с кем разговаривает. Библиотекарь хмурится, потому что у его брата-друга-много-кого-ещё глаза затянуты тёмно-мутной поволокой, как у умирающих в больницах. — Почему иногда бури и шторма называют песнями мёртвых? Ичиго выдыхает спокойнее, морщинка между бровями разглаживается, а уголки губ тянутся в намёке на улыбку, пока большие пальцы рук гладят забинтованную кисть. — Это из-за языческих религий, которые были посвящены культу предков. Считалось, что природные катаклизмы — это гнев духов, и, чтобы их задобрить, проводилось множество ритуалов, в том числе и жертвоприношений, перед которыми жертву нередко пытали. И крики жертв звучали в унисон ветрам, а их жизни, прерывающиеся таким страшным образом, пели свои проклятия мучителям и шаманам. — Рассказ льётся рекой, смывая устало-предсмертную поволоку с голубых глаз, начинающих вновь светиться, будто от солнца. — Также многие ритуалы проводились с песнопениями, которые могли исполнять всем поселением, отчего их было слышно за большое расстояние от источника. А кто может петь, когда рядом никого нет, как не духи? Так и родилось это название. — Но если мёртвые не поют в бури, тогда почему я их слышу? — И обычно грозный и дерзкий Гриммджо выглядит совсем как котёнок, которого вышвырнули на улицу и не пустили обратно. Ичиго едва сдерживается, чтобы не растрепать голубые волосы ещё сильнее, чем они есть. Их силы противоположны, но в то же время слишком похожи, а потому они оба спасаются в этом доме, построенном в самой глуши, где до них не доходят чужие крики и голоса. — Потому что ты, в отличии от остальных людей и нелюдей, действительно слышишь голоса умерших и умирающих, как я живых и рождающихся, — Ичиго роняет мягкий смешок, одной рукой роняя собеседника на себя, а второй дёргая за шнурок, чтобы задёрнуть шторы. — И нам, к сожалению, от этого никуда не деться, пока не появится тот, кто сможет назваться «драконорождённым». Гриммджо закрывает глаза и слушает стук чужого сердца. Голоса, доносящиеся отовсюду, будто затихают, заглушаемые этим звуком. Пусть аспект смерти, создающий основу Ичиго, это Самоубийство, но песнь его существования полна жизни. Гриммджо выдыхает. Его Саморазрушение исчезает. Древние драконы засыпают на полу старой библиотеки, пока в их леса входят с разных сторон пара путников, у которых вместо кольчуги чешуя и просящий о спасении зов вместо карты. По континенту ходят слухи, что в горных лесах живут драконы, охраняющие сокровища и древние знания. По континенту хотят слухи, что у драконов и людских девушек есть дети. По континенту ходят слухи, что драконы убили своих детей, когда те пришли к ним в леса. По континенту ходят слухи, что дети убили своих отцов и сами стали драконами. По континенту ходят слухи, что драконы спят на алтаре и смотрят вечные сны.