Never say never

      Я точно знал, что все пойдет не так, когда Эмма приняла предложение сниматься у Вуда. Я был в этом уверен, когда мы умудрились поссориться из-за этого решения. Но я даже и представить не мог, что самолично задушу наши отношения, которые только-только окрепли и превратились поистине в серьезные.       Конечно, я понимал, что Эмме нужны новые проекты, новые роли, и, поскольку я только что закончил и выпустил фильм, мне нечего было ей предложить. И хотя Вуд был моим другом, и он бы ни за что не притронулся к моей девочке, я все равно ревновал. Эта ревность была более профессиональной, что ли. Я – первый режиссер, заметивший потенциал в Эмме и раскрывший его. И сейчас мне приходиться отдавать моего маленького дарования в чужие грубые руки.       Но помимо этого меня смущали еще два аспекта. Во-первых, у Вуда были достаточно специфические взгляды на кинематограф и идеи для фильмов. Хотя его новый сценарий был завязан на детективе, я бы не удивился, если бы Тони впихнул туда постельную сцену, и не одну. А во-вторых, я был недоволен тем, что Эмма до сих пор скрывала наши отношения. Я приводил ей кучу аргументов, что совместная работа уже закончена, что я устал скрываться по углам и что звездная элита и газетчики все равно об этом узнают. Но в ответ всегда слышал лишь одну фразу: — Дэвид, я хочу сама всего добиться в кино. А если мы будем вместе, то я стану популярной, только лишь потому что я девушка Дэвида Тарино. – в конце она делала воздушные кавычки и умоляюще смотрела мне прямо в глаза.       И мне ничего не оставалось кроме, как соглашаться с ней, уступчиво кивая. Она была права, и я знал это. Но мне все равно безумно хотелось, кричать о нас на каждом углу, чтобы ни один актеришка не посмел как-то похабно посмотреть на Эмму.       Первый месяц съемок прошел нормально, но абсолютно непривычно. Эмма была настоящей паинькой: возвращалась всегда вовремя, отвечала на звонки и рассказывала все подробности прошедшего дня. Я же на собственной шкуре ощутил всю тяжесть раздельной работы: я скучал по ней, сходил с ума, мог названивать ей каждые пять минут, изводился от ревности. Но как только Эмма садилась в мою машину, когда я забирал ее со сьемок, или я возвращался домой, все эти эмоции, которые черной смолой растекались по моему телу в течение дня, в момент проходили. Я нежно сгребал ее в охапку или жестко брал прямо на софе в прихожей, полностью ощущая, что она принадлежит только мне. И нам обоим было наплевать, что происходит там, за дверьми нашего дома – хоть дождь, хоть конец света. Но в какой-то момент все пошло не так.       Однажды меня что-то дернуло, и я подумал, почему бы мне не зайти на съемочную площадку к своему другу, заодно посмотрев, как справляется Эмма. Я освободился пораньше и почти в самый разгар рабочего дня вошел в павильон.       Я остолбенел. Молодой парень, стоя перед девушкой, которая сидела на кровати, медленно расстегивал блузку, оставляя ее в одном нижнем белье. Она с похотью смотрела на его губы в то время, как он уже тянулся к застежке лифчика. — Что здесь происходит? – я моментально зверел, выходя из оцепенения, и сделал несколько тяжелых шагов вперед.       Все отвлеклись от съемки и обратили внимание на меня. Тони непонимающе развел руками, молодой актеришка возмущенно выдохнул, и только Эмма испуганно приоткрывала рот, видя мелькающую злость в моих глазах. — Дэвид, дружище! – я подошел к Вуду, игнорируя его приветствие, когда он тянет руку. Я не свожу глаз с Эммы. – Мы тут вообще-то кино снимаем. Ладно, всем перерыв 15 минут. – крикнул режиссер, оборачиваясь на команду. – Потом снимем постельную сцену сначала. — Нет, – размеренно отвечаю я, еле сдерживая себя в руках. Мои кулаки сжимались, костяшки белели, ярость растекалась по телу. Вуд непонимающе повернулся ко мне. — Что нет? — Не снимете. – я буравлю взглядом Эмму, которая так и стоит в одном чертовом нижнем белье на этой чертовой площадке. Ее партнер куда-то смылся, значит ему определенно сегодня повезло. — Дэвид, о чем ты? – Вуд положил руку на мое плечо, привлекая внимание. Я медленно перевожу взгляд на него, но не меняюсь в лице. – У нас в сценарии прописана постельная сцена. — Тони, – я скидываю руку со своего плеча и, приближаясь к его лицу, произношу сквозь зубы. – Мне плевать на твой сценарий, на твой чертов фильм и на все эти дерьмовые сцены. – я перевожу взгляд на Эмму, которая внимательно следит за нами. – Моя девушка не будет раздеваться на камеру. — Что ты несешь? Какая девушка? – шокировано спросил Тони, но я уже его не слышал.       Стремительно я направился к Эмме, которая ждала меня, забившись в угол, как кролик перед хищником. Я снял пиджак и, протянув его девушке, подождал, пока она своими трясущимися руками оденется. Затем я больно схватил ее за руку так, что Эмма визгнула, и силком вытащил в коридор. Найдя первую попавшуюся пустую гримерку, я просто затолкал девушку туда и закрыл за собой дверь.       Мы молчали: она испуганно, а я, пытаясь хоть немного справиться с эмоциями. Я видел, что она была на грани истерики и, конечно же, уже осознавала свою ошибку. Вцепившись руками в волосы и злобно покачав головой, я внимательно посмотрел на нее, ожидая извинений и объяснений. — Дэвид… – тихо произнесла она, делая шаг ко мне на встречу. Я выставил руку вперед, показывая, что лучше меня сейчас не трогать, и она отступила. — Как ты могла? – сквозь зубы прорычал я. — Я должна была тебе сказать, я знаю! – запищала Эмма, злясь на себя и вскидывая руки. – Но ты бы мне не разрешил! – она вспылила и в момент осеклась. Я поднял на нее гневный взгляд, пытаясь осознать, правильно ли я все услышал. — Что ты сказала? – я говорил твердо и сухо, приближаясь к ней и заставляя девушку вжаться в стену. Она боялась меня и правильно делала. — Ты был бы против, если бы узнал… – уже более скромно ответила она, внутри себя молясь о пощаде. — Конечно, я был бы против, – я подходил ближе и ближе, – того, чтобы ты раздевалась перед какими-то мужиками. Целовалась с ними, а они бы касались тебя там, где только мне позволено тебя касаться. – я остановился ровно около ее лица, презрительно смотря сверху вниз.       Произнеся последнюю фразу, я вдруг вспомнил увиденную картину. Вспомнил, как этот парень касался моей Эммы, вероятнее, целовал ее, трогал за шею, плечи. «А возможно они снимали эту сцену не в первый раз» - подливал масла в огонь мой мозг. Я начал кипеть: глаза застилала пелена бешенства, в голове отголоском доносился стук моего сердца, кровь по венам стала бежать быстрее, кулаки сжались, ломая пальцы. Не слушая, что она говорит, я гневно всматривался в глаза Эммы и думал только о том, как другие руки трогают ее, а она смеется своим заливным смехом и кокетливо поправляет волосы. Я уже не был любящим Дэвидом Тарино – я был монстром, собственником, хищником и дьяволом во плоти. — … а ты всегда ревнуешь, хотя я не разу не дала тебе повода! – доносится до моего мозга обвинения девушки, которая, воспользовавшись моим оцепенением, стала перекидывать вину на меня.       Я уже не владел собой. Услышав эту фразу, я мгновенно хватаю Эмму за горло своей рукой и несильно сжимаю. Она замолкает и, уставившись на меня распахнутыми глазами, лишь пытается втянуть воздух ртом. — Ты, – с звериным хрипом рычу я, – ты позволила какому-то мужчине трогать тебя! – я кричу на нее и, представляя чужие руки на ее тонкой талии, сжимаю горло сильнее. – Ты стояла перед ним в одном белье! – я не контролирую себя и чувствую, как она пытается своими ручками ухватиться за мою кисть. – Может ты еще и спишь с ним? Или с кем-нибудь другим? — Дэвид...– она хрипит, задыхаясь. – Прошу… — Ты и для роли готова прыгать в кровать ко всем подряд? – адский звон отдавался в моих ушах, и я не слышал ее молитв. – А? Отвечай! – я еще сильнее сжал ладонь. Она тяжело втянула остатки воздуха, и ее руки, перестав терзать меня, опустились.       Меня прошибло током. Я смотрю в ее лицо: полупустые глаза, в которых таится только страх, и искривлённый рот. Пелена ревности сходит, а на ее место возвращается осознание реальности. Я моментально одергиваю руку и испуганно отступаю назад. Девушка падает на пол, жадно хватая воздух и попеременно кашляя. Я вижу, как ее трясет, как она напугана. В голове крутится только одно: «что же я наделал?». Я хватаюсь за голову, бегая глазами по гримерки, и стараюсь не смотреть на сидящую девушку. Мне становится по-настоящему страшно, и я все же принимаю отчаянную попытку. — Эмма… – тихо произношу я, подходя ближе и протягивая к ней руку. — Не смей! – хрипит девушка, подняв озлобленный взгляд на меня. Она не отодвигается и не забивается в угол, просто потому что уже не боится. Все самое страшное, что могло произойти, уже произошло.       Я поднимаю руки и отступаю назад, упираясь в противоположную стену. Все чувства во мне перемешались: я паниковал, я злился, я сожалел. Кусая щеки изнутри и ломая руки, я сокрушенно смотрел на Эмму, жалея то ли ее, то ли себя. — Как ты мог? – сквозь слезы заговорила девушка, медленно поднимаясь. Я предпринял еще одну попытку помочь ей, но она резко пошатнулась, заставляя меня вернуться на прежнее место. — Милая… — Как ты мог?! – Эмма уже кричала, обливаясь слезами и держась руками за шею. – Я никогда! – она задохнулась. – Я никогда тебе не изменяла! — Я… – я жалобно смотрел на нее и не мог вымолвить и слова. Я должен был упасть на колени и молить о прощение. Должен. Но, казалось, мои ноги приросли к полу, а спина – к стене. — Как ты мог, Тарино?! – она крикнула это и бросилась к двери.       Эмма успела открыть ее и даже сделать шаг до того, как я схватил ее за запястье. Я не представлял, что скажу, как извинюсь и что вообще буду делать, но я точно знал, что не должен так просто ее отпускать. — Идиот, отпусти меня! – Эмма резко вырвалась из моей хватки, но, не рассчитав силы, не устояла на ногах и с грохотом врезалась в стену.       Все люди, находившиеся в коридоре, среди которых был Тони и тот партнер Эммы, в миг умолкли и обратили на нас внимание. Я, подойдя ближе и придерживая девушку за плечи, заметил, что ее шея уже начала синеть. По моему телу пробежала волна мурашек, а чувство отвращения к самому себе вновь зародилась внутри души. — Эмма, прошу, давай поговорим. – жалостно выдавил из себя я. — Хватит! – девушка вскинула мои руки с плеч и отступила на несколько шагов. – Запоминай, потому что я говорю тебе в последний раз! – но она не говорила, а истерично кричала. – Я никогда тебе не изменяла и даже не давала повода! Ты ревнивый тиран, чертов собственник! – она рыдала, задыхаясь и еле выговаривая каждое слово. – И с меня хватит! Ясно тебе?! Хватит! — Эмма… – я снова тянусь к ее руке, но она мгновенно ее вскидывает.       И вдруг все меняется. Моя Эмма резко замирает, замолкает, успокаивается и смотрит на меня уже абсолютно другим взглядом. Он ничего не выражает. За ним кроется лишь пустота, без чувств и эмоции. Без любви. — Не смей больше ко мне прикасаться. – Эмма говорит твердо и четко, а в ее голосе нет и следа от истерики, бушующей ровно несколько секунд назад. – Никогда.       Она произносит последнее слово, вставляя мне нож в сердце до рукоятки и проворачивая его по часовой стрелке. Сначала я вижу лишь пустые, холодные глаза, затем – силуэт, быстро удаляющийся по коридору.       Я просто стою, не в силах моргнуть, поднять руку или сделать шаг. Я просто стою и смотрю, как вся моя жизнь рушится на глазах. Я просто стою и наблюдаю, как вся моя голубоглазая любовь, весь мой смысл выбегает из студии, попутно стирая остатки слез со своих прекрасных щек. Я просто стою, как настоящий идиот.