♬ Edith Piaf — Sous Le Ciel De Paris
Было непривычно видеть нашкодившего соседа в такой обстановке. А конкретно — по ту сторону решётки. Робер с его самого удивившим равнодушием посмотрел на дядюшку Жиро без трости: обычно они так переглядывались в доме, максимум — около дома, а тут, видите ли, встретились в полицейском участке. Буквально три поворота от места работы, а он тут никогда не был… С другой стороны, было бы странно, если б бывал! — Простите, месье, не всё уцелело, — расстроенно доложил дежурный парнишка, выглядевший как подросток. — Документы и деньги вам вернули, вот они, а бутылка… — Чёрт с ней, с бутылкой, — на автомате ответил Робер, потом исправился: — Да не переживайте вы так. — В самом деле, Герард! — взявшийся из ниоткуда Эмиль от души хватил парнишку по плечу, и тот умудрился одновременно смутиться и обрадоваться. — Скоро научишься и не за такое не извиняться, кхм… Это профессиональное, это приложится. Всё уладили? — Всё, — подтвердил Робер. После участившихся беспорядков дежурные были так рады заняться бытовой кражей, что он даже разозлиться на соседа толком не успел, а теперь уже было поздно и без разницы. — Что-то мы с вами подозрительно часто встречаемся… — Сегодня — два раза, если сегодня — это уже не вчера, — кивнул Эмиль, небрежно одёргивая форменную ветровку. — Более того, я вас вспомнил, кстати. Мы пересекались в старшей школе, но вы меня вряд ли помните… Да, если верить моим часам, уже почти завтра. Вас полагается проводить в любом случае, тем более что мне на Маркаде… — Помню, — сам удивился, но это было так. Вот почему его с утра заглючило! — Вы были с братом, а я куда-то очень спешил, — к сожалению, сейчас тоже не было времени вспоминать. — Ничего, что это в другую сторону? — Дык обойду, — дружелюбно хмыкнул полицейский. — И пусть хоть одна зараза бунтарская голову поднимет — надоели! Не хотите напоследок с соседушкой поговорить? — Не хочу, — Робер и не думал оборачиваться, но неожиданно дядюшка Жиро проворчал что-то такое, что с его языка не слетало последние лет десять. Вот тебе и дядюшка… Весь дом, наверное, в шоке до сих пор. Ладно — бандитом оказался, продающим сворованное отнюдь не законным путём, так ещё и трость — фальшивка! Почему Робера так зацепила трость, он и сам не знал. Вышли на тёмную прохладную ночную улицу, услышав в спину что-то про комендантский час — времени было ровно столько, чтоб дойти до дома без приключений. Робера так и подмывало порасспрашивать о протестном движении — всё ж таки не каждый день доводится поболтать с полицией, но во дворе они увидели Рокэ; Робер чувствовал себя примерно как извиняющийся Герард, но всё-таки сообщил: — Я всё ещё не могу предложить вам кофе, потому что… — Потому что коньяк был в той самой бутылке, — блеснул зубами испанец. — Вы бы знали, как мне жаль, ведь я приходил в гости именно за ним. Жальче только трость! — Далась тебе эта трость, — буркнул Эмиль. — Не скажи, — возразил Рокэ, — эта трость была достоянием искусства. Ты рассмотрел набалдашник? А если в ней спрятано оружие? Изящно и смертоносно, и только представь, если наши дражайшие бунтари все до одного обзаведутся такой же тростью, как у господина дядюшки Жиро… За время этого короткого монолога Робер не успел даже моргнуть, а когда всё-таки моргнул, Рокэ уже умчался внутрь. Эмиль хлопнул его по плечу и потянул в сторону дороги: — Никогда не пытайтесь его догнать — свернёте шею… — Пока не собирался, но спасибо. Просто представил, если у них действительно будет своё оружие… — Хоть что-то у них будет своё, — хмыкнул Эмиль, но как-то невесело. — Помните же, с чего всё начиналось? С повышения цен на топливо. Потом как снежный ком… Вот те ребята, которые утром вам спать не давали, то бишь, один из них. Собрались на том же месте, отличительные знаки нацепили те же, но у них толком идеи не было. За что я не люблю эти протесты, по делу протестуют первые раза два, а потом присоединяются совершенно посторонние люди из стадного чувства. Или, что хуже, не из стадного, а из принципа находят какое-нибудь ещё недовольство и тут же прутся его выражать, как бараны упрямые. Извините уж, накипело! — Я бы всё равно об этом и спросил. Обычно же заявляют заранее, когда и куда они выйдут, а тут… — А тут посыпался вообще фиг знает кто, — припечатал полицейский. — Причём посыпался к вам в окно. До сих пор поражаюсь, как ему в голову пришло. — Так из-за чего сыр-бор? — допытывался Робер. — Который сегодня утром? Простите за настырность, но я безумно хочу знать, из-за чего меня разбудили… — Прекрасно вас понимаю, — расхохотался Эмиль, — но увы… Я их не спрашивал! Вот в участке спрашивали… Знаете, Эпинэ… Может, на «ты»? И так юность в одном месте заиграла. Так вот, Робер, я на самом деле терпеть не могу разговаривать с ребятами по ту сторону решётки. Найти, обезвредить, даже стукнуть пару раз — с удовольствием, но только не копаться у них в голове! Чужая душа — потёмки, а уж политически нестабильная душа — это ж вообще кошмар… Вот мой брат, его эти разборки только развлекают, будь моя воля — я бы даже не думал об этом. Под милый разговор о политике и несвязных школьных воспоминаниях они добрались до Корто, и Робер с облегчением увидел у себя окно. Целое настоящее окно! Установщики умудрились заявиться аккурат в пять минут между уходом Рокэ и самого Робера, которому позвонили из участка, и сделали своё дело. В этот раз он не стал церемониться и оставил в квартире бабушку со второго этажа, которая ходила едва ли не медленнее старого трамвая. Если и она оказалась марафонцем, это слишком! — Как в следующий раз решишь менять окна, — проникновенно посоветовал Эмиль, тряхнув ему руку, — лучше вызвони родственников из другой страны. Лучше назойливые родичи, чем тихие соседи. В тихом омуте водятся вот такие вот дядюшки Жиро… — Это я уже понял… Но он правда казался таким порядочным, — не без досады признал Робер. — Я тебя умоляю, женщина с ангельским личиком тоже на первый взгляд кажется порядочной, — фыркнул полицейский. — Всё, бывай, и никаких больше соседей с тростью. Насчёт женщин Эмиль неправ, но он не встречал Мэллит. Воспрянув духом при этой мысли, Робер честно напоил чаем довольную собой старушку-соседку, проводил её наверх и вернулся к себе. Странная всё же вещь — окно! Так-то мы и не задумываемся о нём, а стоит потерять… сразу ощущаешь босой пяткой все осколки. Уборка заняла больше, чем он ожидал — к половине третьего Робер наконец привёл в достойный вид натерпевшуюся квартиру и, вымотавшись, плеснул в бокал первое, что нашёл в холодильнике. Оказалось выдохшееся белое полусладкое неведомой марки, этикетку он не глянул, а по вкусу не определил. Без разницы, если можно пить. Денёк выдался сумасшедшим, как ни крути. Оставив недопитый бокал на столе, Робер закурил прямо на кухне, глядя в другое окно, не пострадавшее. Старое. Надо бы шторы задёрнуть, но, пожалуй, все, кто сегодня хотел попялиться на его квартиру, уже благополучно это сделали! Вставать на работу через несколько часов, а он ещё не ложился. Только нежелание предстать завтра перед Мэллит невыспавшимся и злым заставило Робера бросить уютную кухню на произвол судьбы и усилием воли затащить себя в постель. Чтобы всю оставшуюся ночь созерцать во сне… незабвенную трость дядюшки Жиро.***
Пятничным вечером после работы Робер ждал на условленном месте, заранее купив цветы, и от нечего делать рассматривал прохожих. Поскольку ждал он на многоступенчатой лестнице, ведущей на улицу Ламарк, прохожие выглядели не ахти как — а именно как люди, только что преодолевшие многоступенчатую лестницу. В голову лезли разные непрошеные воспоминания, в памяти сталкивались картинки с дня, когда он встретил Мэллит, с дня, когда он в последний раз с ней прощался. Несмотря ни на что, девочка оказалась очень одарённой и с лёгкостью поступила в университет. Пока она жила у Робера, соседи едва не сошли с ума, строя какие-то безумные догадки, никому из них не нужные. Увы, городские сплетни, районные сплетни, сплетни в пределах одного дома — всё это вечно и незыблемо, как само мироздание. Таким образом, Мэллит в их представлении менялась в зависимости от настроения — от бедной, забитой жизнью скромницы до высокомерной молчуньи. Робер знал, что ни то, ни другое даже рядом не стояло, но если бы его спросили, не смог бы описать словами. Она действительно напоминала существо из другого мира, однако это вовсе не значит, что нашему миру она не принадлежит! Ещё как принадлежит… Ведь иначе Мэллит попросту не прижилась бы в его простецкой квартире на улочке Корто. Может, именно она сделала квартиру уютной, ведь раньше Роберу и в голову не приходило, что на этой кухне можно просто сидеть и о чём-то думать: кухня была для того, чтобы приготовить, съесть и бежать дальше, а Мэллит находила что-то волшебное в таких бытовых вещах, что он и представить не мог. В кофейне на углу пел Ив Монтан, несколько парочек вышли во двор и закружили в вальсе. Пять минут — нестрашно. Поторчать у киоска, поболтать о новостях со старым знакомым продавцом газет… Десять минут, пятнадцать. Уставшие танцоры возвращаются за свои столики, Ива Монтана сменяет Эдит Пиаф, и снова с известной песней — неутомимые влюблённые смеются и танцуют опять, оставляя на столе недопитые чашки и недоеденные блюда. Двадцать минут. С улицы Ламарк дует тёплый ветер. На двадцать пятой минуте ожидания пришло сообщение — она извинялась и писала, что не приедет на этой неделе. Она действительно извинялась, но что-то, казалось, немного не так… Что именно — Робер не знал, ведь мир не перевернулся, небо не потеряло цвета, воздух — запаха, а уличный гомон — мелодичности, однако что-то определённо изменилось. В голове назойливо вертелась одна и та же мысль: Мэллит должна была позвонить. Когда-то она призналась, что больше, чем словам, верит живому голосу, а больше, чем голосу — глазам напротив. Стараясь не быть параноиком и учитывать все возможные обстоятельства, Робер присел на ступеньки и закурил. Букет лежал рядом, и, наверное, выглядел весьма драматично — ну, а как ещё могут выглядеть неподаренные букеты в пятницу вечером? И курящий молодой мужчина, уставившийся в никуда… Мэллит не заставляла его бросать и даже не говорила об этом, но Робер чувствовал, что ей не нравится то ли табачный дым, то ли само существование сигарет. Потому при ней и сдерживался, но сейчас не держало ровным счётом ничего. И не надоело им по сотому кругу песни гонять? Классика классикой, но сколько можно… Почувствовав, что начинает раздражаться из-за ерунды, Робер мрачновато ухмыльнулся и спешно встал, прихватив и букет. Домой, и точка. В таком настроении не заметишь, как загрызёшь невинного прохожего, причём первого попавшегося. Но первым попавшимся оказалась женщина, спускавшаяся вниз, в то время как Робер шёл наверх; недолго думая, он протянул букет. — Простите?.. — Это вам, — хорошо, что столкнулись, и женщина вполне себе симпатичная — постарше него, но это заметно лишь вблизи, а какие чудные глаза! Только шибко грустные, а теперь ещё и растерянные. — Возьмите и… поставьте в вазу, я не знаю. Робер почти ожидал, что она обидится — и пню понятно, что цветы предназначались для другой, дамы такого не прощают… Однако он не услышал в ответ упрёка, он вообще ничего не услышал. Спрятав большую часть лица за лепестками, она очень внимательно всмотрелась в лицо Робера своими фиалковыми глазами и не быстро, но и не задерживаясь, ушла. Что ж, довольна или нет — хотя бы не шарахнула бутонами по морде, а зря! Могла бы и шарахнуть! Расстрадался тут, понимаешь… Вопреки собственным намерениям, домой Робер не пошёл. Когда единственно возможные планы на вечер рушатся до последнего кирпичика, волей-неволей погружаешься в состояние транса — настроился на одно, а не получил не то чтобы другое — вообще ничего не получил. Что ж, будем развлекаться сами. Только вот так вышло, что после встреч с возлюбленной его любимым (и последним в этом списке) «развлечением» была работа… Но в ветклинике сейчас дежурит Карваль, и пусть дежурит, ему так хотелось. Не надо отнимать у молодого человека его первую ночную смену. Полюбовавшись издалека на купола базилики, Робер обнаружил, что стоит одной ногой на улице Клиньанкур. Да здравствует старая добрая полиция! Но было бы глупо, во-первых, заявляться в участок от безделия, во-вторых — рассчитывать на появление кого-нибудь из знакомых. Бредовые идеи хороши, когда ты совсем отчаялся, а Роберу хотелось верить, что один неудачный вечер — ещё не конец света. Ладно, допустим, второй неудачный вечер подряд, но это тоже ничего не значит. Ровным счётом ничего. Так что Робер всего лишь забрёл в ближайшую кофейню, а уж там умудрился врезаться в Эмиля. — Что? — первым спросил белокурый ажан, отрываясь от изучения настенного меню. — Тебя уже и грабили, и взламывали, правда, через окно; что на этот раз? Я не поверю в такое совпадение. — Не расстраивайся, ты мне тоже надоел, — деланно нахмурился Робер, и они рассмеялись. — Честное слово, не специально… — То, что ты ходячее воплощение честности, я уже уяснил, — хмыкнул Эмиль, недвусмысленно намекая на историю с соседями, которым доверять нельзя. — Пользуясь случаем, рекомендую тебе здешние сливочные булочки. Они идеальны… — Эти твои булочки — какой-то ритуал? — полюбопытствовал Робер уже за столиком, когда неожиданный сотрапезник с умилением любящей матери смотрел на свою тарелку. — Весьма, — мурлыкнул Эмиль, аккуратно деля булочку пополам. — Мы с братом всё детство их лопали, надоело — жуть! Но родителям, видимо, нравилось нас этим кормить… Особенно за хорошие оценки и прочую лабуду, которая в детстве кажется важной… После смерти отца какое-то время не могли смотреть на эти булочки, и вот — опять. Напомни ещё, чтобы я с собой взял, матери занесу. Ты главное скажи — окно-то поставили? И Робер честно описал приведённую в порядок квартиру, чудом избегая упоминания Мэллит. Без неё, конечно, всё не так, но зачем грузить Эмиля личной драмой, к тому же — несостоявшейся. Ничего страшного ещё не произошло, и точка! Профессиональное накручивание — вред. — Я ещё понимаю, как ты этому деду ключи оставил, но коньяк! — в очередной раз возмутился Эмиль. — Такое неуважение к алкоголю — это просто неприлично. Тьфу ты, как будто Рокэ цитирую. Робер посмотрел в ополовиненную чашечку кофе и вспомнил: — Кстати… — Не кстати, — отмахнулся Эмиль. — Когда он тебе нужен, его никогда нет. Зато когда не нужен, мастерски подкрадывается со спины. — Угораздило же меня пообещать кофе! — в сердцах воскликнул Робер. — Нет, ничего не имею против, но долги надо возвращать, даже такие маленькие… — О, насчёт долгов не переживай, — Эмиль ухмыльнулся широко и многообещающе, — долги Рокэ тоже очень любит…