♬ Joe Dassin — Salut
Через тяжёлый и холодный слой воды пробился луч света, не самый яркий, но настоящий! Непрошеным гостем этот луч словно просверлил сначала глаза, затем — висок, и Робер поморщился, а потом понял — живой. Выныривать из полубессознательного марева было тяжело, но он уже начал, да и боль раздражала всё сильней — тут хочешь, не хочешь, вывернешься. И вернёшься тоже, хотя бы для того, чтоб найти обезболивающее. Тело отказывалось повиноваться. Конечности как будто обернули мягкой ватой, а вот голова… Неслабо он ударился, а ведь ещё и мигрень! Отвратительное сочетание, врагу не пожелаешь. Впрочем, желал Робер только одного — анальгетика. Или пулю в лоб, и всем было бы проще. А вот как он смог добраться до кровати — вопрос хороший. Неужели сам встал? Дополз? Докатился, чёрт возьми? Думать было больно, но Робер постарался припомнить — и не смог. С того момента, как мир полетел вниз, на пол кухни, он не помнил ровным счётом ничего. Но руки всё явственнее ощущали матрас и одеяло, а голова, хотя её больше всего на свете хотелось оторвать, — подушку. — Вот за что я не люблю добрые дела, — послышалось Роберу. — Решишь вернуть человеку забытую вещь — обнаружишь себя фельдшером скорой помощи, сиделкой и вообще ангелом во плоти. Кошмарно, не правда ли? — Правда, — невнятно отозвался Робер. — А кто что забыл? — Вы. Зонт. Красиво бросили его в кофейне и оставили там. Я, конечно, не местный, но таких чаевых здесь точно не принимают. Яснее не стало, пока Робер не удосужился открыть глаза — было непросто, но он смог. В основном из интереса, хотя за последнее время пора бы уже привыкнуть: если не понимаешь, что происходит, ищи рядом Рокэ. Не выбрав между «поблагодарить» и «извиниться», Робер вздохнул, и это, в общем-то, было полностью оправданно в его нынешнем состоянии. Рокэ устроился в кресле напротив кровати, которое, видимо, притащил с кухни — раньше оно тут не стояло, и с непредвзятым любопытством смотрел на очнувшегося, чего-то ожидая. — Извините, — опомнился Робер. — Спасибо. Как вы вообще… — Я, кажется, всё объяснил. Вы забыли зонт, — терпеливо (хотя в это верилось с трудом) ответили ему. — Эмиль какое-то время страдал, мы бросили монетку… — И вам не повезло? — Мне всегда везёт, — отмахнулся Рокэ. — Дальше, кстати, так и было: дверь вы не заперли, упали крайне удачно… — Удачно?! — возмутился Робер и тут же об этом пожалел: ну незачем так орать, напомнил о себе висок. И затылок с ним. — Для меня — да, — вот скотина. — Впрочем, для вас тоже. Падай вы сантиметром правее, встретились бы аккурат с острым краем стола, и вместо ушибленного, но функционирующего тела я бы обнаружил хладный труп. Робер резко вспомнил, как это было. Может, он всё-таки сделал шаг в сторону… Нет, не было ему ни до каких шагов, как упал — так и упал. Это действительно удача, что иронично — первая за последнее время. Чуть-чуть повернув голову вбок, насколько это удавалось без стона и проклятий, Робер разглядел часы: половина шестого утра, через шторы уже пробивается какой-никакой захудалый свет. Перевёл глаза на гостя, хотя повторная манипуляция с поворотом головы прошла не так удачно. Рокэ вертел в руках фуражку, то ли рассеянно, то ли намеренно, но за взглядом Роберу проследить не удалось — на красивое лицо упали волнистые тёмные пряди. — Раз вы не отошли в мир иной, я всё же пойду, — вежливо напомнил о себе гость, поднимаясь быстро и неожиданно. — Лекарства, телефон и ваши документы — на тумбочке, дотянетесь, злосчастный зонт висит в коридоре. — Постойте, так же нельзя, — заупрямился Робер, насколько позволяло состояние. Рокэ обернулся с порога комнаты. — Вы из-за меня проторчали тут всю ночь, а я ничего… — У нас всегда будет кофе, — сверкнула напоследок улыбочка, и как хочешь — так его и понимай. Робер готов спорить дальше — морально, не физически, поэтому лежал и спорил с самим собой ещё около часа, вместо того чтобы поспать. Чёрт возьми, ну нельзя же так некрасиво вляпываться в долги. У полицейского определённо были дела поважнее, впрочем, спасать отчаявшихся от собственной жизни идиотов его никто не просил. Что сделано — то сделано, Робер в очередной раз ему обязан, и снова у него на руках нет никаких козырей: разве что дурацкое обещание с кофе, действительно ставшим для двух еле знакомых людей подобием кодового слова. Неожиданные знакомства в полиции снова отошли на задний план, когда он нехотя прокрутил в голове последние события собственной жизни. Как пулемётная очередь: митинг и разбитое окно, кража и неподаренный букет для Мэллит, спонтанная поездка в Лион — и последняя попытка дотянуться до возлюбленной, звонок из дома, похороны деда, острый угол кухонного стола… Рокэ прав, ему несказанно повезло. Хотя бы в этом. Надо радоваться тому, что хоть жив, а не гонять по кругу свои страдания, никому не сдавшиеся в этой вселенной, кроме тебя самого. В какой момент этого безумного круговорота Робер перестал есть, он не помнил, но, определённо, стоило вернуть всё на круги своя. Бутерброд вместо сигарет и кофе всё ещё казался ему отвратительной идеей, но придётся пересилить себя, если хочешь жить дальше. А если не хочешь — всё равно придётся: права на смерть тебе никто не давал. Кто будет лечить питомцев всея Монмартра? Кто будет покупать газеты на углу улицы Ламарк? Кто будет есть сливочные булочки с Эмилем? Кто угодно, равнодушно подумал Робер. Незаменимых нет. Если он исчезнет, ничего не изменится. Жизнь без Мэллит всё ещё казалась ему бессмысленной и пустой: слишком сильно привязался к этой девочке, слишком слаб оказался без неё. Несколько лет назад Роберу и в голову не могло прийти, что он так расстроится из-за возлюбленной, хотя верил ли он тогда в любовь? Вестимо, нет… Теперь не верит вообще ни во что, кроме обезболивающего. До которого, к слову, ещё надо дотянуться.***
Часам к трём беспрестанно ноющая боль немного утихла, и жизнь даже показалась не такой уж безнадёжно хреновой штукой. Стараясь не делать резких необдуманных движений и вообще далеко от кровати не уходя, Робер залпом — рядом оказался и стакан с прохладной водой — запил очередную таблетку и попытался думать. Что ж, бросаться в Сену уже не хочется, а всего-то — голова прошла… Было бы всегда так просто… Зеркальце, которое он с пятой попытки выудил из ящика, показало круги под глазами, ввалившиеся щёки, беспорядочную щетину и здоровенную шишку. Замечательно, и сколько он проходил в таком виде, не считая шишки? Теперь понятно, откуда эти сочувственные взгляды в спину. Бедные полицейские, оказывается, ещё проявили чудеса такта! Кому-нибудь другому Робер бы обязательно сказал — встань, соберись, жизнь прекрасна, тебе только тридцать, не вздумай останавливаться здесь и сейчас, и прочую утешительную лабуду. Доказывал бы с пеной у рта, пока собеседник не вылез из могилы. Но себе… Робер действительно не видел смысла что-либо продолжать, и лишь тупое механическое «надо» заставило его подняться, пошатываясь, пройти к ванной, оттуда — к кухне, мрачно хмыкнуть на оттопыренный угол стола, рухнуть на стул. Закурить, глядя в окно, нашарить рукой дверцу холодильника, вытащить ещё бутылку ледяной воды. Некоторые вещи не меняются. Кому-то стабильность помогает не сойти с ума. Половина его привычек была связана с Мэллит, другие — с квартирой без неё. И Мэллит, и квартира больше Роберу не принадлежат… Вторая — чисто формально. После такого бардака он уже не мог воспринимать её, как собственное безопасное жилище. Работа! Он едва не повторил эксперимент с краем стола, когда подорвался на ноги. Чёртов обморок, или что это было! Если сейчас и клинику потерять, дорога уж точно останется одна — в Сену с балластом на шее… — Доброе утро, — как ни в чём не бывало, отозвался начальник. — Слава Богу, что отзвонил, я уж думал — ты там кони двинешь! — Доброе, — пробормотал сбитый с толку Робер. — Я же не… — Знаешь, по-моему, весь Монмартр в курсе, что ты даже на смертном одре будешь переживать и испытывать муки совести перед живыми. Мне позвонили из полиции и сказали, что ты вляпался в какую-то хрень и не придёшь, ну я и не паникую особенно. — Вот как, — интересно, какими словами шефу объяснили «хрень», которой на самом деле не было. Можно подумать, Робер героически спасал кого-то из завалов, а не героически страдал! — А кто? — Что — кто? Я, по-твоему, со всем отделом на «ты»? Вообще никого не знаю! — подумав немного и помычав в трубку, начальник доверительно шепнул: — С акцентом говорил, итальянец, наверное. — Пусть будет итальянец, — Робер не удержался от усмешки, представив себе, что бы сказал на это Рокэ. Правда, поскольку они толком не были знакомы, вместо него представился Эмиль. — Спасибо, шеф, я скоро вернусь. Можете наконец израсходовать мои отпускные. — Этим и займусь. Робер! — Да? — Если ты там умрёшь, — проникновенно сообщил начальник, — я тебя убью. Поправляйся. — Обязательно, — иногда от фразочек босса всю ветклинику начинал душить смех. Снова завалившись на кровать, он проспал до вечера, разлепив глаза только после заката. Количество проблем весило столько, что притупляло чувства, и Робер едва ли не с наслаждением воспринял эту пустоту: что бы там ни творилось, ему просто было плевать. Плохо ли это, хорошо ли — неважно, хоть какое-то изменение, хоть что-то, похожее на жизнь. Помимо прочего, когда он с усердием брил левую щёку, стараясь не обращать внимания на свой вид уличного доходяги, в голову пришла зацепка. Незаменимых, конечно, нет. Но он пообещал Рокэ этот грёбанный кофе. Иногда чересчур суровая совесть творит чудеса. Ерунда ерундой, но теперь из-за невыполненного обещания Робер разом прекратил думать о смерти — во всяком случае, временно, пока он наконец не сварит самый лучший чёртов кофе на Монмартре.***
— …цейского отдела. Чем я могу вам помочь? — Добрый день, я… — очень приятно, я придурок, который не спросил номер телефона вашего сотрудника и теперь не знает, как с ним связаться. — Месье Эпинэ? Вам повезло, что это моё дежурство. — Лионель! Никто из знакомых так бы не обратился, а голоса у них с братом всё-таки очень похожи, хотя Эмиль звучал гораздо живее. — Если вы ищете кого-то из наших общих знакомых, в участке их сейчас нет. — Да, мне бы не помешало узнать пару номеров, — с облегчением отозвался Робер. Его изначально не смущала идея позвонить в отделение с идиотским вопросом, подумаешь, проблема, но Лионель в их короткую встречу показался не тем человеком, к которому с этим идиотским вопросом можно пристать. Хотя, возможно, это всё мигрень. С другой стороны, лишних вопросов он тоже не задавал. Убедившись, что больше странному ветеринару ничего не надо, брат Эмиля вежливо (читай: холодно) попрощался и вернулся к своим делам. Что ж, полдела сделано, но не всё так быстро. Зациклившись на идее «лучшего кофе» и держась за неё, как за спасительную соломинку (в прямом смысле, так оно и было), Робер решил потренироваться — лучше вылить несколько чашек в раковину, чем облажаться. Кофе у него всегда был неплохим, самое время заняться хоть чем-то, что может принести либо пользу, либо удовольствие. Ещё несколько дней он должен был провести дома. Не столько по своей прихоти, сколько по решению врача, навязанного заботливым начальником. Робер ничего толком не делал, меланхолично переставляя книги, валяясь на диване с видом на открытое окно и смотря новости на кухне. Он не чувствовал даже намёка на желание жить, всё казалось бессмысленным и серым, но кофе сам себя не сварит. Грёбанный кофе. Кажется, он это уже говорил. Робер аккуратно смешивал в турке кофейные зёрна и соль, заставляя себя поверить в то, что это важно — хоть что-то должно быть важным, когда тебе приспичило так расклеиться. По телевизору, громко урчащему в маленькой гостиной за стеной, передавали новости. Митинги участились, правда, пока обходилось без погонь и прочих страстей — немногочисленных нерасторопных участников вязали на месте, другие ловко смывались. Недовольство властью, недовольство ценами, недовольство жилищным вопросом… В выздоравливающей голове Робера забродили поистине больные мысли — он представил, как неудавшиеся суицидники выходят на площадь с плакатами «я недоволен своей жизнью, господа полицейские, добейте меня, пожалуйста!», и неожиданно для самого себя расхохотался. И случайно пересыпал соли. Что ж, не надо было так ржать… Рецепт требовал несколько раз доводить до кипения и приподнимать турку над конфоркой, и Робер покорно доводил и приподнимал, отключившись мыслями от всего сущего. Бурлящая пенка плясала и успокаивалась, напоминая то ли пламя, то ли жизнь. В последний раз он варил такой кофе для Мэллит. Да сколько можно, чёрт возьми? Добавив двадцать миллилитров коньяка, Робер поставил чашечку на стол и ненадолго вышел в коридор, по ходу выключив телевизор. Остановился напротив зеркала, мрачно взглянул на самого себя и, не тратя время на пафосные речи, от души влепил себе пощёчину, живо напомнившую и о собственном идиотизме, и о недавно перенесённом лёгком сотрясении. «Прошлому тебе должно быть стыдно», — максимально убедительно подумал Робер и вернулся на кухню. Терапия так себе, зато кофе вышел, что надо — настолько неудачный, что Робер скривился и быстро вылил его в раковину. Ещё раз. И, пожалуй, не один.***
Рокэ ответил на сообщение в четыре, пообещал прийти в шесть и заявился после десяти. В каком-то смысле Роберу было всё равно, кофе так или иначе не имело смысла варить заранее, а лечь спать он мог и за полночь. Больничный кончался завтра, и Робер уже почти не думал о всякой ерунде… Почти. — Я уж думал, это никогда не произойдёт, — сообщил он, открывая дверь, и на всякий случай пояснил: — Кофе, имею в виду. — Ничего ещё не произошло, — отозвался Рокэ, небрежным жестом нахлобучив фуражку на настенный крючок. Кажется, он уже мог ориентироваться в этой квартире с закрытыми глазами. — Вы вперёд-то не забегайте. Я не удивлюсь, если за эти пять шагов от двери до кухни что-нибудь успеет произойти, как это обычно с вами бывает. — Посмотрим, — Робер предпочёл проигнорировать завуалированное «парень, ты неудачник». Хотя, может, это и не имелось в виду. — Вы действительно хотите кофе на ночь глядя? — Действительно хочу, потому что сегодня моё дежурство. Кстати, Эпинэ, было бы очень мило с вашей стороны больше ни во что не вляпываться в мою смену, — любезно добавил полицейский, — потому что постоянство скучно, а вы уже, прошу прощения, вызываете привыкание. — Хорошо, я больше не буду, — покорно отозвался Робер и не смог истолковать полученный в ответ пристальный взгляд. — Садитесь… куда хотите, но стул у окна шатается. — Прямо как политическая стабильность, — живо отозвался Рокэ, как будто в этом было что-то весёлое. Робер порадовался, что занят туркой. Долги долгами, но беседовать с этим человеком было трудновато. — Вы смотрите новости или превращаетесь в призрак Монмартра? — Призраки не смотрят новости? — рассеянно осведомился Робер. С солью бы не напортачить… — Не знаю, не заставал их за подобным. — Я тоже… Смотрю, хотя ничего интересного там нет. Как и в этой жизни, — получилось. То есть, должно было получиться, как надо. Занятый добавлением соли, Робер не заметил, как сказал что-то излишне драматичное — вернее, заметил, но задним числом. По счастью или же по случайности, Рокэ проигнорировал этот всплеск меланхолии, хотя стоило бы уже догадаться, что случайно он ничего не делает. Кофе пили молча, без политики и без призраков. Устроившись напротив, Робер не мог лишний раз не понаблюдать за зачастившим (исключительно по вине хозяина) гостем. Было странно видеть на этой кухне чужой силуэт, пора бы уже отучать себя от мыслей о Мэллит. Люди приходят и уходят, даже если это самые важные люди в твоей жизни. С его стороны было наивно полагать, что они будут вместе до самой смерти, но это всё приходит в голову лишь сейчас… Через форточку долетали звуки улицы, в стекло бились отблески фонарей. Робер запоздало подумал, что было бы неплохо включить вторую лампу, а то в полутьме как-то неуютно. — Отвратительно, — сообщил Рокэ, ставя пустую чашечку на стол. Роберу показалось, что он ослышался — кофе вышел именно таким, каким должен быть, по классическому рецепту и с правильной дозировкой всех ингредиентов. Но, похоже, Рокэ был настроен серьёзно. — Я за вами следил, и вы всё равно пересолили. — Позвольте! — давно он так искренне не возмущался. Не разучился, стало быть… — Разве что недосолил, ну не может такого быть… — А я сказал, пересолили, — по-кошачьи улыбнулся Рокэ, откинувшись на спинку стула и снисходительно глядя на него через стол. — Будем спорить? Поспоришь с таким, как же. Может ли вкус испортиться из-за продолжительных страданий? Робер колебался какое-то время, затем сдался — мало ли, арестует ещё. С него станется. Обещанный коньяк, к слову, вообще проигнорировали. — И что вы предлагаете? — холодно, как ему показалось, осведомился Робер. Великие кофейные планы рухнули. — А вы как думаете? — вернул вопрос Рокэ, качаясь на шатающемся стуле. Ему удавалось сохранять раздражительно снисходительную улыбочку и интонацию Гордона Рамзи из «Адской кухни», которую Робер смотрел один раз и больше не пытался. — Практика, практика… Телефон мой вы раздобыли, хотя, если честно, Лионель несколько удивился, что вы просто так позвонили в отдел. — Мне было всё равно, — с мстительным удовольствием парировал Робер, не подозревая, что зря это делает, — вот и позвонил. Но учтите, в таком случае вам придётся перепробовать все пересоленные варианты… — Придётся, и не надо меня недооценивать, — отозвался Рокэ и легко поднялся со стула. Признаться, Робер слегка надеялся, что стул всё-таки сломается, но мебель подвела. — Как скажете. — Так и будет. — Ну, вы-то себя явно не недооцениваете… — И вам того же желаю. Милая перебранка, а какая увлекательная. Проводив гостя до двери, Робер тихонько выдохнул и расслабился, а зря. Он никак не ожидал быть прижатым к собственной стенке ловким захватом. — Чт… — Вы умудрились выдать себя дважды, — Рокэ продолжал говорить в том же обманчиво дружелюбном тоне, даже обездвижив собеседника, и без того не способного далеко удрать. Робер уставился прямо в глаза напротив, не чувствуя ничего, кроме некоторой ошарашенности от происходящего. — Когда именно, подумаете на досуге. Я не имею ничего против благородного самоубийства, но только в том случае, если оно свершается без моего участия. — Я не зову вас прыгать с моста, — услышал свой голос Робер. Отвечать он не собирался, видимо, плохо собирался. — Очень мило с вашей стороны. Почти так же трогательно, как уцепиться за этот злосчастный кофе. Можно подумать, от загробного мира вас отделяет одна чашка, — Рокэ говорил так, будто всё знает, и, чёрт возьми, он мог и знать… Догадаться не так трудно, Роберу никогда не удавалось тщательно скрыть свои эмоции или намерения. Но некоторые границы всё же лучше не трогать. — С вашей стороны тоже очень мило выражать беспокойство, — Робер с трудом повернул голову, — таким образом. Я имею право… — Да одумайтесь вы уже, — его голос резко изменился, теперь звуча устало и… совершенно непонятно, в отличие от прежнего сарказма. — Вы настолько отчаялись, что едва знакомые люди обращают на это внимание, и я не про себя. Оно того стоит? Разумеется, не стоит, но понимание приходит не сразу и не всегда. Иногда его нужно выбивать, как признание пытками. — Может быть, и нет, но вы ничего не знаете, — оказавшись на свободе, Робер машинально потёр затылок. Несильно треснулся, просто неожиданно. — Я это уже слышал, — поморщился Рокэ, вслепую (и успешно) нашаривая фуражку в тёмном коридоре. — И видел. Более того, обещал себе не вмешиваться, а вы так и напрашиваетесь… — Ничего я не… — Я опаздываю, какой ужас, — меланхолично сказал тот, кто всегда опаздывал, и шагнул за дверь. — Не пересаливайте еду и не звоните больше Лионелю, в глубине души ему бывает неловко. Adiós. Робер даже не стал задумываться над метким ответом, единственной его реакцией было страдальчески закатить глаза и запереть дверь — а что тут скажешь? Даже не ударяйся он головой и соображай чуточку быстрее, уследить за скоростью и, главное, направлением мыслей и решений Рокэ представлялось непосильной задачей, просто потому что его было трудно понять. Как там сказал Эмиль — не пытайтесь его догнать, свернёте шею? Робер не сомневался, что у неравнодушного к кофе и чужим суицидам полицейского и логики, и мотивов хватало с избытком, но он предпочёл об этом умолчать, перескочив сразу к ультиматуму. Не потому что забыл, а потому что не счёл нужным. А Робер счёл нужным включить дополнительную лампу и сварить себе ещё одну чашку, напрочь забыв о том, что скоро ему понадобится заснуть. О высоком можно подумать завтра, а кофе он всё-таки не пересолил.