Под небом Парижа

♬ Nancy Sinatra & Frank Sinatra — Somethin' Stupid

События последних дней продолжали склеиваться в какую-то бесконечную несуразицу, кое-как разделённую понятиями «утро» и «вечер»: оглядываясь назад, Робер мог с точностью сказать, что он делал, когда и зачем; в настоящий момент — совершенно точно нет. После раненых собак, которые просто поцарапались, от знакомых полицейских не было ни весточки, зато новости взрывались сообщениями о мелких беспорядках в разных концах города. Мелких, но при этом требующих неусыпного внимания, как-то так выражались СМИ. Робер мог их понять — не дай боже, кому-нибудь в окно прилетит… Далеко не сразу стало ясно, что именно не так, впрочем, в ответе Робер не был уверен. Действовать пришлось методом исключения: выхаживаемые животные — это порядок, бытовые ссоры с соседями — тоже, отсутствие звонков и писем из дома и уж тем более из полицейского участка — норма. Чёрная полоса, оставшаяся позади и оттого кажущаяся всего лишь противным сном, оттенила даже Мэллит — её имя уже не вызывало путаницы в мыслях. Теперь другое вызывает, мрачно подумал Робер, на автопилоте протирая донышко турки. Было бы глупо ждать от Рокэ новых визитов, вообще от него чего-то ждать — своего рода идиотизм, но тем не менее кофе стабильно варился на всякий случай, а из головы не шло… Что именно? Да всё подряд — незначительные жесты, фуражка на настенном крючке, быстрые шаги по лестнице, забытый зонт. Робер не мог определиться, терзает его чувство неотплаченного долга за выручку или обычное любопытство, каковое часто вызывают люди, примечательные чем-то конкретным или всем сразу, ну или просто понравившиеся, но это уж точно мимо — не обязательно нравиться, чтобы притягивать, для этой цели и раздражения хватит.  — А теперь о погоде, — радостно объявил телевизор, и Робер его выключил. Дождя нет — и ладно, а на работе можно будет посмотреть нормальные новости. Убрав сухую посуду в шкафчик, спешно собравшись и выйдя на улицу, он зачем-то огляделся в поисках неведомо чего, нарочито медленно прошёл до поворота и всё же ускорил шаг. Нормальные новости подвели. Во-первых, телевизор в приёмной барахлил, во-вторых — орала кошка. Бедняжку можно было понять, её привели на кастрацию — операция была в разы сложнее, чем для тех же зверюг мужского пола, и Робер порадовался, что не его это сейчас задача. Так или иначе, ничего было не разобрать, и, еле дождавшись перерыва в обед, он пристроился на край дивана в самой тесной в мире ординаторской.  — Что нового, Жильбер?  — Всё по-прежнему, — подчинённый как будто искренне сожалел, что ничего не может поведать Роберу. Его здесь всегда так любили или, дурак, только заметил? — Только мне не нравится, что погромов этих больше стало. Ну, слышали…  — Это слышал. Как назло, вещали о каком-то музыкальном конкурсе, а не о действительно важных вещах. Так и перерыв кончится. К тому моменту, когда наконец соизволили вернуться к беспорядкам, Робер крутил в ладонях пустую чашку из-под кофе, ловя оставшееся на стенках тепло.  — …протестующих растёт, что тревожит общественность и настораживает правительство. На днях собрание напротив музея Орсэ… — равнодушно зачитывал диктор, по долгу службы не выказывая никаких эмоций ни в лице, ни в голосе. На заднем плане показывали кадры, которые и страшными-то не назовёшь — толпа и толпа, плакаты и плакаты. Пока они не начинали двигаться, как единый живой организм, чьи мышцы буграми перекатываются туда-сюда, собираясь перед ударом. Робер сместил взгляд в сторону и уцепился им за кольцо — ограда казалась такой хлипкой, ажаны — такими… малочисленными? Да, они вооружены и могут, в случае чего, этим воспользоваться, но как же их кажется мало на фоне протестующих!  — Вот ведь заноза в заднице, — подал голос кто-то из другого угла комнаты, кто именно — Робер не разобрал. — Делом бы занялись, чем воздух гонять…  — И загрязнять, прошу прощения…  — Больно уж агрессивно ведут себя, скажи? Так ничего не добиться, даже если б они знали, чего надо сейчас…  — Вот сначала была идея, а потом…  — А как им, по-твоему, себя вести? Толпа и есть толпа! Один крикнул, другие подхватили…  — Не дай Бог, совсем сбесятся, кольцо разорвут на раз-два. Флики ж тоже люди, жалко бедолаг… Тоже люди… Робер против воли выискивал в смазанных кадрах знакомые лица. Среди полицейских, конечно же, не в толпе. Любой из его знакомых может оказаться там, любой может оказаться перед разъярённой, ослеплённой тупым гневом, не разбирающей дороги толпой. Живой щит… Разве могут эти весёлые ребята быть им?  — Шеф, всё в порядке? — заботливо поинтересовался Жильбер.  — Само собой, — Робер рассеянно кивнул и обнаружил, что едва не грохнул чашку, засмотревшись на ящик. — Ничего страшного, она пустая. Он поймал себя на том, что начал следить за новостями, выискивая не улицы и районы друзей и родственников, а упоминание в сводке пострадавших полицейских. Как назло, в таких случаях не давали ни имён, ни лиц, хотя, может, сейчас что-то изменилось — проверять Робер не хотел, но слушал внимательно. В один вечер он решил, что ипостась скромной старшеклассницы — это нездорово, пожал плечами и набрал номер Эмиля. Они же друзья, верно? Сам сказал. А о друзьях принято беспокоиться.  — Все, кого ты знаешь, в порядке, — сообщил сообразительный друг, но много времени на разговор у него не было. Тревога то отступала, то сжимала горло, но — странно признать — это было живое чувство, живое и оттого приятное, если сравнивать его с глухой неподвижной обречённостью, которую недавно довелось испытать. Бродя субботним вечером по улице Труфо (наконец-то вырвавшись из компании сверхзаботливых коллег, которые вторые выходные подряд вытаскивали его на мероприятия), Робер предположил ещё одну вполне логическую вещь: дружелюбные ажаны заняли то место в его сердце, которое раньше занимала Мэллит. Какое-то время после разрыва оно пустовало и болело этой пустотой, потом снова стало заполняться, вот он и полюбил едва знакомых людей с новой силой. Идея выглядела неплохо, во всяком случае, расставляла всё по полочкам. Или почти всё. Или вообще ничего, но Роберу хотелось верить, что он хотя бы теперь в себе разобрался. Как раньше было просто! Почему нельзя взрослеть, сохраняя детскую беспечность или юношеское упрямство с неизменной верой в хороший конец? Первые крики со стороны городского парка он пропустил мимо ушей, зато дальнейшее проморгать было трудно. Из-за угла на Робера выскочила какая-то женщина, бойкая и, очевидно, наглая, схватила его за руку и потащила за собой.  — Да что вам нужно? — он наверняка был сильнее, но на всякий случай уцепился свободной рукой за фонарный столб. Поняв, что жертва сопротивляется, женщина махнула рукой, выругалась и помчалась в другую сторону. Понаблюдав за поднявшейся суматохой, Робер догадался, что попал если не в эпицентр чего-то неправильного, то в какую-то его часть. Вот так и попадают в ряды митингующих ничего не подозревающие горожане! Шёл себе, шёл, зевал, загляделся на толпу — решил посмотреть, не примкнуть, просто рядом постоять… А сам-то? Хорош, задумался так, что чуть не вляпался. По левую руку было громче и шумнее, хотя в сумерках не разберёшь ни на вид, ни на звук, что происходит. Значит, они собираются на площади. Кто — неважно, но ноги уносить надо, это факт. Помедлив долю секунды, Робер развернулся на сто восемьдесят градусов и замер — прямо перед его носом, в нескольких шагах впереди, какой-то молодчик битой выбивал стёкла магазинов. Витрина была уже в хлам, а он всё бил и бил по опустевшей раме… Вот поэтому, подумал Робер, большинство магазинов в Париже закрывает окна на ночь непробиваемым заслоном. Беда в том, что сейчас ещё не ночь, и ювелирка — ох да, это была ювелирка, сейчас начнётся жара — закрыться не успела… Но не значит ли это, что он сам в кольце? Двигаясь как можно быстрее и осторожнее в разбросанном море суетящихся людей, которые либо спешили на площадь, либо — от неё, Робер смог пройти ещё переулок, пусть и не совсем по дороге к дому.  — Не ходите туда, — зачем-то обратился он к старушке, которая самозабвенно двигалась в сторону городского парка. Как раз в это время заорали полицейские сирены.  — А?  — Не ходите туда, говорю, — повысил голос Робер, озираясь через плечо. — Битой дадут…  — Какой битой, ты чего? — неподалёку раздался оглушительный звон, и больше вопросов у старушки не возникало. Она беспомощно посмотрела на Робера, он и не собирался её бросать, раз уж начал — тащи на горбу до дома; к счастью, спутница оказалась вполне себе скороходом, и он всего лишь показал дорогу в обход. Кругом становилось громче и почему-то пахло дымом, звуки человеческих воплей и искусственного воя ударялись об стены домов и эхом разносились по тесным улочкам, стремительно темнеющее небо пожирало свет от неоновых вывесок, фонарей и полицейских мигалок. Совсем скоро старушку встретил её племянник — оказывается, примчался забрать; оборвав пожилую родственницу на середине пламенной благодарственной речи, адресованной Роберу, посадил в машину и увёз. И правильно, скрыться — всё ещё лучшее решение для сегодняшнего вечера, и не было никаких причин поворачивать обратно на крик о помощи… Сам по себе крик — причина весомая, но неужели никого больше не найдётся, чтобы… Об этом Робер подумал, только выскочив за угол. Выряженный в светящийся жилет здоровый лоб с битой угрожал паре подростков, не очень хилых на вид, но явно запуганных происходящим.  — Да не пойдём мы с тобой!  — Я должен привести людей, значит, я приведу людей! — а голос-то дрожит, видать, и этого заставили… Интересно, на «слабо» или угрожали… Пока Робер жалел, что не взял с собой оружия (и в то же время радовался, что не взял), из дыма и грохота соседнего дома выскочил незнакомый ажан; оттерев подростков к стене, вступил было в переговоры с парнем в жилете, держа руку на поясе, но не успел — реакция запуганного и возбуждённого нарушителя оказалась быстрее и беспорядочнее. Треснув битой стражника порядка, закрывшего собой вчерашних детей, парень сам испугался, бросил всё и убежал, убежали и подростки, а Робер рванулся вперёд — надежда оказать первую помощь переселила здравый смысл, который вообще последний раз подавал голос невесть когда.  — Месье, вы в порядке? Месье? Живой, дышит, распахнул глаза; кровь на виске, но, кажется, не страшно, хотя в этой суматохе и полутьме не разберёшь… Что-то громыхнуло прямо за спиной, едкий запах дыма просочился в ноздри, Робер не обратил внимания. Но и не успел ничего сделать, так как его взяли в захват и резко поставили на ноги — дёрнуло так, что, казалось, он себе что-нибудь сломал. Собираясь отбиваться от очередного парня с битой, Робер машинально двинул тому локтем в живот и попал в пустоту, зато его руку перехватили, будто собираясь завести за спину, и стало ясно, что драться придётся всерьёз.  — Домой. — Извернувшись, насколько это было возможно, Робер уставился на Рокэ; всё это действо заняло меньше трёх секунд. На соседней улице громыхнуло снова, уже тише.  — Ему нужна помощь, — едва Робер это выдал, почувствовал себя невероятно глупо. Нашёлся доброхот! Только под ногами мешается… Руку отпустили.  — Нужна — значит, окажут. Это вообще не ваше дело, — отрезал Рокэ, глядя прямо на него. Ослушаться было невозможно. Поколебавшись и получив ещё один раздражённый взгляд, Робер всё-таки ушёл, затем, не выдержав, оглянулся на ходу; на улице не осталось уже ни одного ажана, там вообще не было людей, и на освободившееся место встала пожарная машина. Остальное он узнал дома из экстренных новостей, выворачивая шею, чтобы одновременно мыть руки и смотреть телевизор, висящий в комнате не сказать чтоб близко к раковине. Подожгли полтора киоска, продавцы не пострадали — успели выскочить. Разбили несколько витрин, есть пострадавшие, никаких упоминаний о погибших. Украденное далеко не унесли, так как подоспела полиция, и ещё полиция, и ещё… Быстро и, главное, вовремя… Нет, всё-таки погибшие есть. Сосчитали двух, трёх… четверых… ошибка, трёх… Робер не знал, сколько он простоял на пороге кухни с полотенцем в руках, напряжённо пересматривая повторяющийся репортаж с едва различающимися деталями. Это было так странно — спасаться самому и не защищать свою маленькую любовь. Она сейчас далеко и вряд ли в опасности, а вот сам мог свернуть шею, если бы задержался. Написав сообщение матери, чтоб заранее не беспокоилась, Робер устроился на кухне на любимом месте, глядя в окно, слушая бубнящий за стеной телевизор, и налил себе вина, опять выдохшегося, но что ж поделаешь. Через пару часов, если верить диктору, всё было спокойно. Кого поймали — взяли, кого не поймали — догнали. Зачинщики, мол, будут наказаны… Пожар потушен, горожане спасены… Вот надо было лезть не в своё дело и бежать на крики, возомнив себя невесть кем? Ничего, кроме стыда за собственное поведение, Робер сейчас не испытывал. Будь он хоть капельку ответственен за жизнь и судьбу горожан, это можно было бы оправдать, но так — совершенно неуместный порыв, подходящий скорее восторженному подростку, начитавшемуся супергероики, нежели взрослому мужчине. Может, он бы даже помощь оказал, но там и без него было, кому это сделать. И вообще, полицейский выполнял свою работу, а работой Робера было выжить, не создавая неприятностей ни себе, ни ажанам, которым предстояло вытаскивать за уши других гражданских. Он просидел на кухне, размышляя, почти до трёх часов, затем встрепенулся, задёрнул шторы и отправился в спальню. Утром на работу, нечего сидеть да рефлексировать. Сонливость как рукой сняло, когда раздался звонок в дверь. По необъяснимым причинам Робер был уверен на все сто, что сейчас увидит Рокэ, и поэтому он остолбенел, дрогнувшей рукой открыв дверь и вперившись взглядом в соседку с её собакой. То есть, сейчас она была без собаки, но какая разница.  — Слава Богу, вернулся, сынок! — всплеснула руками сердобольная женщина. — А то я мимо шла, свет не горит, думаю — неужто туда занесло, где стреляют, а вот…  — А вот я дома и всё хорошо, — свернул её разглагольствования Робер. — Спасибо за беспокойство. Идите спать.  — Так шумно было, так шумно, даже на Корто… Юбер не мог заснуть!  — Бедное животное. И как же вы оставили его одного? — Робер нечасто пользовался служебным положением, но машинально сделал тот самый взгляд, с каким отчитывал соседей за неподобающее отношение к своим питомцам. Сработало на ура, и женщина тут же скрылась. Расфантазировался. Молодец. Сравнение со школьницей всё ещё актуально. Поняв, что злиться на себя уже просто некуда, Робер без зазрения совести переключился на соседку, которая — матерь божья — опять затрезвонила в дверь.  — Да что вы хотите от меня в почти три часа? — рявкнул он, распахивая дверь, и осёкся, на этот раз действительно увидев Рокэ. Тот удивился не меньше, правда, реакции хозяина.  — Доброй ночи.  — Извините, — пробормотал Робер.  — Спасибо, что произнесли мою реплику, — не без любезности сказал гость, снимая фуражку. — А то сейчас действительно почти три часа. Я пройду? Робер молча подвинулся, не особенно представляя, как сказать «нет». Какое тут «нет», скажите на милость…  — Если вас всё ещё терзают угрызения совести, тому человеку помогли. Через двадцать минут он бегал вместе с остальными, гремя наручниками и вообще будучи в полном порядке, — сообщил Рокэ, цепляя фуражку на тот же самый крючок, что и в прошлый раз. Вслед за убором отправилась куртка, пахнущая дымом и кровью. — Вы собирались спать?  — Вообще-то да, — вежливо огрызнулся Робер.  — Я тоже, — осчастливил посетитель. — Не бойтесь, не храплю. Займу диван и ни сантиметра больше. Устраивает?  — Вполне, — сбитый с толку хозяин зачем-то указал на гостиную, хотя кому он тут дорогу показывает. Был бы смысл. — И, раз уж вы спросили, я совершенно не против…  — Бога ради, Эпинэ, сарказм — это не ваше…  — Хоть что-то в этой квартире должно быть моё. Вам ещё что-нибудь нужно?  — Нет, — Рокэ проигнорировал последний его выпад, или жалкую попытку такового, и прошёл прямиком в гостиную. Робер сам не знал, почему его так занесло, но острые воспоминания об угле стола на кухне слегка отрезвили. Почувствовав себя плохим хозяином, он пошёл на кухню в поисках чего-нибудь хотя бы попить, ничего не нашёл и, удручённый, вернулся в комнату. Зря копался, Рокэ уже спал — во всяком случае, выглядело так, будто он вырубился, едва коснувшись старого дивана. Робер какое-то время добросовестно проторчал рядом, заодно отпинав запыленные сапоги обратно в коридор; несмотря на безбожно растрёпанные волосы и запёкшуюся кровь на лбу, Рокэ ничем не напоминал страдальца, так что можно и не нести вахту у дивана. С чего он вообще решил переночевать здесь, одному Богу известно, и то вряд ли. Возмущению Робера не было предела целых десять минут, затем он сдался и ушёл в спальню; кажется, полагается предложить гостю плед, но пледа не было, да и обойдётся. Не так уж холодно на улице и в доме, даже если ты в одной рубашке. Впрочем, мстительности тоже надолго не хватило. Выудив из шкафа запасное одеяло, Робер попробовал ради приличия разбудить Рокэ, не преуспел, накрыл, как смог, и быстро вышел.