♬ Charles Aznavour — Une vie d'amour
Русалка висела, градус повышался, музыка из-за толщи стен начинала нравиться, истории Марселя про командировку были одна другой краше. Памятуя о завтрашней смене, Эмиль какое-то время назад велел всем «приглядеть» за собой любимым, но, похоже, все об этом забыли: несколько исправил ситуацию Герард — парнишка выглядел прилично, не считая раскрасневшихся щёк, что не помешало ему попасть вилкой в закуску только с шестой попытки. — Я конфискую, — Робер взял на себя роль совести, поскольку у остальных таковой не наблюдалось, и отобрал у друга бокал. — Не смотри так, ты же просил. — Просил вчерашний я, — возразил Эмиль. — Ну же, ты всерьёз собрался прятать его от меня, здесь не так много углов… Э! Заигравшая в одном месте юность, видимо, вообразила, что он снова на выпускном. Иначе Робер не мог объяснить, как он, недолго думая, пожал плечами и на раз-два опорожнил бокал, не сводя глаз с возмущённого приятеля. — Сейчас он скажет: «так нечестно», — пробормотал Лионель. — Вы видали?! Так нечестно! — Самоотверженно и высокоэффективно, — поправил Рокэ. — Одобряю. Высочайшее одобрение было получено, и больше Робер пить не стал. Сам удивился — не так давно казалось, что нужней всего в этой жизни — напиться в хлам и до беспамятства, желательно стереть из памяти последние пару лет за исключением паролей и пин-кодов. А вечеринку забывать почему-то не хотелось. Вот не хотелось — и всё, а ещё меньше он желал искать этому объяснение. Так же, как и тому, как он ухитрился вписаться в компанию без видимых проблем. В течение вечера сомнения одно за другим потихоньку отступали, а потом и вовсе растворялись, словно их и не было никогда. Через обновлённую картину мира, звон, весёлый смех и улыбки не так давно знакомых, но отчего-то родных людей чётче и чётче виднелась давным-давно похороненная истина — ведь он всегда был таким. Не душой компании и не главным заводилой: тем парнем, которого все любят просто так. Когда это исчезло, куда делось? Почему прежний Робер об этом забыл, что его заставило? И неужто так просто было вернуться? Вот умер бы ты — и что? — Что-то хорошее вспомнили, месье? — вежливо спросил Герард, не без видимого сожаления натягивая куртку. О, так они всё-таки уходят. И что ж такое у тебя с лицом, раз он спросил? — Да, — Робер улыбнулся, — очень хорошее. — И это замечательно, — в отличие от воспитанного младшего коллеги, Эмиль недовольства не скрывал. — Вы тут сидите и вспоминайте, а мы, значит, пойдём… И так каждый раз… — График не совпадает? — Вообще нет. — Просто интересно, а если вы все тут, в участке полтора человека, и вдруг случается что-то срочное… — Было, — лаконично ответил Лионель, кинул брату забытую фуражку и продолжил: — Льстит, конечно, что ты считаешь нас опорой правопорядка, но это не совсем так… — Разумеется, не так, ведь опора здесь только одна, — вмешался Рокэ, драматично созерцая потолок, и в ответ раздалось возмущённое мычание. — И не делайте вид, что этого не было, господа. Робер, вы только представьте: точно такая же ситуация, срочный вызов — срочнее некуда, кого-то режут… И пьяная в стельку бравая полиция… Кто пошёл работать? Я пошёл работать. — Не потому что ты такой крутой, — парировал Лионель, — а потому что ты мог… пойти. Ногами. — Пойти не значит дойти. Впрочем, мне удалось и это. На аресте было весело, — его взгляд стал мечтательным, — хоть и не мне… — Резать-то перестали? — уточнил Робер, чувствуя себя сердобольной соседкой. — Перестали, — подал голос Марсель. Последние двадцать минут он валялся на частично освободившемся диване, вытянув ноги, при этом умудрился уложить голову на колени Рокэ и до сих пор не получить за это по ушам. По той же причине Робер старался на него не смотреть. Странная и смущающая картина, не более того. — Я писал об этом разворот. Голос сорвал, пока смеялся, потому что я услышал историю из первых уст… Печатал что-то вроде — «вовремя подоспевший патруль в составе трёх человек оперативно задержал…» Если б все газеты писали правду, там бы было так: не очень вовремя, но всё-таки подоспевший, в составе одного, зато Алвы, нетвёрдой походкой… — Врёшь как дышишь… — Конечно, вру, меня ж там не было. Не-ет, ты не будешь бить меня по голове! — Если не я, то кто? — любезно осведомился Рокэ и стукнул его по макушке. Это было мило, во всяком случае, должно было быть. Стараясь не думать о том, какого чёрта его такое беспокоит, Робер огляделся в поисках дополнительной выпивки, но с уходом двух участников процесса и бокалов как будто стало меньше.***
Как они разошлись, Робер не помнил; тем более не помнил, как оказался на улице, но резкий ночной воздух отрезвлял получше пощёчины. Пытаясь сориентироваться в знакомом, как пять пальцев, городе, он на автомате закурил. Улицу выдало сочетание вывесок магазинов и кофеен, базилика виднелась едва-едва, но худо-бедно указывала направление. Домой дойти можно — и ладно, остальное приложится. — Вовсе не обязательно меня провожать, — на всякий случай сказал он тени, выросшей за левым плечом. — Ноги ещё ходят. — И не только ваши, — разумеется, Рокэ. — Вы в курсе, который час? Город засыпает… — …просыпается мафия. Не думаю, что я кому-то нужен. — Ради всего святого и грешного, вспомните ваше несчастное окно. Это всего лишь дело случая. Кстати, я не собирался вас провожать, но раз уж вы сказали «нет», самое время передумать. — Я думал, вы останетесь, — вообще не думал, но надо было что-то сказать. — С чего бы это? — Ну… — Робер, вам противопоказано врать. Ничего вы не думали… — Это плохо? — Более чем хорошо. Где остальные? Да чёрт с ними, не маленькие, дойдут. Ночной воздух такой приятный… Отсветы непогашенных фонарей кое-как расчерчивают путь, повороты тонут в предрассветной полутьме, ничего не существует, кроме настоящего момента. — Будете? — Не курю. — Правильно, — рассеянно заметил Робер, не без наслаждения затягиваясь. С каких пор эта привычка, он уже и не помнил, но представить себя без сигареты в зубах не мог, особенно в такую ночь. Дым немного прояснил сознание. — Серьёзно, не стоит… я не настолько накачался, дорогу помню. — Вы даже не знаете, где я живу, — заметил Рокэ откуда-то из темноты, если бы Робер не знал, что он идёт по левую руку, не заметил бы. — Может, нам в одну сторону. К слову… вы не видите себя со стороны. — Что? Ощутив сильный толчок в плечо, он не удержался и завалился набок, чудом не упав — сбоку оказалось хлипкое, однако в меру надёжное дерево. — Издеваетесь?! — Ну вас и шатает. Меньше пить надо, — заявил Рокэ, остановившись под косым лучом света ближайшего фонаря; он смеялся, запрокинув голову, и это было красиво, несмотря на то, что Роберу хотелось как следует толкнуть его в ответ. — Не дуйтесь, надо было ждать подвоха… Так что вы там говорили? — Что? А… Вы разве не… — Пожалуйста, заканчивайте фразы, это полезно… — Я думал, вы уйдёте с Марселем, — интересно, что его рассмешило на этот раз. Как веселье одного и того же человека может поочерёдно радовать и доводить до ручки? Либо ты свихнулся, либо… не надо. — Вы по счёту седьмой, нет, восьмой человек… Неприлично мало… Как прекрасен этот современный толерантный мир! — вырвавшись чуть вперёд, Рокэ обернулся к нему лицом, шагая, нет, вытанцовывая по мощёной улице, жестикулируя обеими руками. — Все так хотят видеть то, что хотят, что не видят того, что видят… Впрочем, вы побили все рекорды по красноречивым взглядам. Хотите медаль? Нет? Ладно, скидка за красивые глаза — раскрою вам страшную правду… не упадёте? — Если вы толкать не будете… — Постараюсь удержаться. Между мной и Валме нет ровным счётом ничего неприличного, ответ на все ваши вопросы заключается в том, что он феерический нахал… — Серьёзно? — К сожалению. Хлебом не корми, дай прислониться… Всё ещё сомневаетесь? Позвольте развеять: столь жуткого бабника свет не видел со времён сэра Ловеласа, разумеется, в переносном смысле. — И что, вы прочитали все сомнения по моим глазам? — Нет, Ли бы прочитал, это его работа. Зачем глаза, у вас на лбу написано — крупным шрифтом… — он изобразил схематично размер шрифта, и Робер невольно фыркнул. — Да, вот таким. Ещё вопросы? — Никаких. — Опять пытаетесь соврать, вам не идёт, бросайте это дело. Впрочем, мы ещё не пришли. — Мне ничего от вас не нужно. Так ли? В это хотелось верить. Однажды пообещав себе больше никогда не упускать момент, Робер поймал себя на том, что не может удержать его в руках, этот самый чёртов момент. Между колючей правдой и собственным упрямым сознанием выросла высокая стена. Шли молча, пока не появилась в поле зрения улица Корто. Ещё не рассвело, Робер узнал поворот скорее по ощущениям, чем по зрительной памяти. На дорогу пролились первые едва заметные пятна света, практически не отличимые от темноты. Было тихо, как на пустой кухне… — Почему вы отговаривали меня от самоубийства? — собственный голос прозвучал тихо и жёстко, словно в кино. Так не бывает, а может, и вправду надо меньше пить. — Я уже отвечал на этот вопрос. Мне не нравится быть тем, кто вас не остановил, — Рокэ на него не смотрел, разве что куда-то вперёд, но Робер не сомневался, что он сосредоточен на разговоре больше, чем хочет показать. — Слишком благородно… — Не произвожу должного впечатления? — Производите, но предпочитаете делать вид, что нет. Никакой добродетели… — Она здесь и вправду ни при чём. — Так что же? — В очередной раз повторяю: самоубийства — не в мою смену. Вы же успокоились этим вечером, что опять не так? Всё верно, но знать правду тянуло куда больше, чем успокоиться. Замедлить шаг, чтобы подольше идти до дома — какой глупый, избитый, и в то же время надёжный ход. — Я смотрел за вами, — продолжал Рокэ, щурясь в предрассветную полутьму. — Так, слегка… Достаточно, чтобы понять — передумали наконец… Много же вам понадобилось времени. Неужели она и впрямь стоила таких страданий? — Почему вы так уверены, что всё дело в ней? — Ни одна женщина, даже та, что кажется нам богиней, этого не стоит, — он вообще слышал вопрос или нет? — К сожалению, понимание приходит слишком поздно — а к тем, кто сиганул с моста, оно не приходит вовсе. — Я на мост больше не пойду, так вы ответите? — Робер остановился напротив своей двери. — Кофе? — Скорее диван, но раз так… — Я настаиваю. — Это интересно, — Господи, если он продолжит так загадочно улыбаться, будет впору усомниться не в ориентации малознакомого журналиста, а в своей собственной. — Сейчас снова около трёх часов, вы готовы одолжить мне диван? — Он ваш. — Серьёзное заявление. — И я от него не откажусь. — Только не пожалейте впоследствии, — в очередной раз подтвердилось, что он тут ориентируется не хуже хозяина. Робер молча пронаблюдал, как Рокэ не глядя цепляет фуражку на крючок — его крючок, на котором больше ничего никогда не висело. Крючок, какая мелочь, а сколько… силы? Боже, надо протрезветь, немедленно. — Я надеюсь, вы не курите на кухне? — Только этим и занимаюсь, а что? — Не выношу табачный дым, раз уж вы меня пускаете… — Я всё, — бросить последний окурок в урну, развернуться, побороть желание закурить ещё. Это не зависимость и не привычка, это часть жизни, примерно как дышать — так какая разница, чистым воздухом или вредным дымом. Очень по-врачебному, ничего не скажешь. — В тот раз вы ничего не сказали. — В какой именно раз? — с хищной улыбочкой уточнил гость. — В любом случае, я не собирался задерживаться. Только честно, ваша дама сердца тоже курила, как паровоз? — Нет, — честно сказал Робер, открывая форточку на кухне. — Я прокурил всю кухню после её отъезда. Очень старался. — Ценю. В последний мой визит не дымилось разве что растительное масло. — Вы утрируете… — Ничуть. Лампочка перегорела, работали лишь две из трёх, и те не очень ярко — одна была настроена на холодный свет, другая — на тёплый, в итоге освещение на кухне выходило так себе. Стараясь не обращать внимания на эту неприятную бытовую мелочь, Робер сунулся в холодильник и с упавшим сердцем убедился, что там нет ни черта. Впрочем, ещё жил какой-то сыр, а в основном в доме правил кофе. — Кофейные вампиры долго не живут, — Рокэ опять устроился на его месте, впервые он тут был не совсем в форме — простая рубашка без нашивок, длинные рукава, распущенные волосы ниже плеч, самую малость вьющиеся концы. — Рассказывайте. — О чём? — он думал об этом несколько суток и всё равно растерялся. Не может всё быть так просто. — О чём хотите, мы для этого выпили достаточно. Как насчёт неразделённой любви? Такой популярный сюжет, а вы всё ещё не обмолвились и словечком. Впрочем, может, я чего-то не знаю. — Я ни с кем об этом не говорил, — признался Робер, усаживаясь напротив. Никогда ещё не было так сложно и легко одновременно. Он был готов уломать Эмиля на очередные душевные посиделки в кафе, ради бога — был готов продлить знакомство с Марселем только ради того, чтобы услышать его совет: уж в том, что спецкор — мастер в делах сердечных, сомнений не было с самого начала. Кто угодно, но не Рокэ, а, собственно, почему? Иногда у нас есть только один, единственно верный выбор в этой в жизни, и его-то мы по глупости не замечаем до самого конца. Тем не менее, здесь напротив именно он. Возможно, даже слушает, хотя в это Роберу верилось с трудом. — Сюжет банальнее всего на свете, меня бросили, — прозвучало чертовски жалко, но так оно и было. — Никаких намёков, никаких предисловий, просто ушла к другому… без слёз, без скандала свела общение на нет, я даже догадаться не мог — она учится не в Париже… Пришлось самому ездить да проверять, увидел то, чего не должен был. — Замену? — Собственной персоной. — И он того стоит? — Не знаю, — чуть поколебавшись, Робер сдался под пристальным взглядом синих глаз: — Нет. Вообще ни разу. Я не знаю, как она этого не видит, но ведь влюбилась… Я ничего не сделал. Думал, не должен был. Зачем рушить девочке её новое счастье… Но неужели нельзя было хоть намекнуть, что со мной что-то не так? — он ждал чего-то, хотя бы комментария, если не поддержки — то хоть издёвки. Рокэ молчал, как партизан, но слушал, в этом не было сомнений. Робер наугад закинул в рот кусочек сыра, вкуса не почувствовал. — Не понимаю, что не так. То есть… всё очевидно, он моложе, красивее, привлекательнее. Ровесник и душа компании, всеобщий любимец, судя по всему, денег куры не клюют. Делает вид, что она ему важна, хотя наверняка ему важна лишь собственная персона. Клянусь, я с ней обращался, как… как с какой-нибудь хрустальной вазой! Не это ли нам в жизни нужно — чтобы просто любили без оговорок?! Я был готов на всё, она это знала… она это принимала, пока не встретила его, вероятно… и не смогла сказать мне. Я хочу в это верить, она была такой доброй, наверняка просто не подобрала нужных слов. Лучше бы накричала или пощёчину дала, она не такая… знаете, настоящий ангел на земле. Звучит как пьяный бред, но я бы и трезвым то же самое сказал. История всё ещё банальна, как какой-нибудь Шекспир… она влюбилась по-настоящему после того, как в неё влюбился я… И остальное уже покатилось, как снежный ком. — Сделав паузу, он снова не дождался никакой реакции, закончил только из упрямства: — Мне не всё равно, что бы вы ни говорили… Мне никогда не будет всё равно, но умирать и вправду уже не хочется. Это глупо, я понимал с самого начала, но когда всё идёт не так — не уговоришь себя поверить… подумать головой. Сердце думает в десятки раз быстрее мозга, в этом его проблема. Наша проблема. Ну, моя уж точно. Тишину нарушало лишь тиканье настенных часов. Старые часы, хорошие, недавно заменённая батарейка, тусклое изображение Эйфелевой башни и каких-то дурацких цветов, никогда не обращал на них внимания. Робер лишний раз стукнул вилкой по тарелке — ничего. Он точно говорит не с призраком? Рокэ не напоминал ни застывший манекен, не труп, просто задумчиво смотрел в одну точку куда-то сбоку, полностью игнорируя его существование. И — слегка наклонив голову к плечу. Слушал. Должен был. Впрочем, сейчас говорила одна лишь тишина. — Скажите, что я кретин, — алкоголь выветрился не до конца: Робер сначала услышал эти слова, потом сообразил, что произнёс их он сам. Рокэ поднял брови, теперь он всё-таки на него смотрел, но всё равно молча. — Или наоборот, что… не знаю, женщины — дуры, что-нибудь глупое скажите… Я не собирался это говорить, я хотел один… Но раз сказал — ответьте, пожалуйста. Мне всё равно, кто окажется виноват, я или она, или судьба какая-нибудь, или статистика, или мироздание — мне плевать, правда. Должна быть поставлена точка… любая… Я могу принять на себя вину, могу не принимать… — Не можете, — неожиданно сказал Рокэ, — вы от себя не отцепитесь, пока не полюбите кого-то ещё. Так устроена человеческая совесть… По мне так — худший из пороков… — И всё же? Казалось, ответа добиваться безнадёжно. Как же непреодолимо хочется курить. На часах перевалило за четыре, утро уже вошло в свои права, из-за окна пробивается уверенный, не чета давешнему, свет. Рокэ медленно закатал рукава рубашки, рассеянный, ни к чему не обязывающий жест; затем протянул руку ладонью кверху — тонкое запястье левой было изрезано давно, но основательно, старые шрамы не тянулись чёткой белёсой полосой, они хаотично разметались едва ли не до локтя, словно всплеск, взрыв, буря, неконтролируемый бесконечный крик. Оторвавшись от карты чужой души, Робер поднял глаза. Ответный взгляд — ледяное спокойствие, абсолютное равновесие, никак не вяжется с безобразной резнёй на руке. — Я ответил на ваш вопрос? — вежливо улыбнулся полицейский. — Хотя бы на половину? Тогда спокойной ночи.