Душа в час отчаяния

«Молю, пусть двери будут закрыты, а окна открыты. Я улечу туда, куда дует ветер». bebe rexha, knees

      Джехён хлопает дверью комнаты Еджин и окликает новую горничную, кандидатуру которой подобрала его секретарша. Джиён решила, что будет лучше взять кого-то из дома его родителей, предложив более высокую цену и гарантию защиты от господина Чон, если та не будет злить его сына.       Горничной, госпоже Ын, хватило недели, чтобы адаптироваться в новом месте, перечитать свой договор от и до, понимая, что кроме двух пунктов он ничем не отличается от старого, который запер её в огромном доме на двадцать лет.       Сона была молодой красивой женщиной, слегка за сорок, у которой жизнь не заладилась с первой беременности в восемнадцать, сразу после окончания школы. В свои сорок три у неё нет своего дома, любимого мужа, прекрасных детей и лучших подруг. Всё то, о чём она мечтала в детстве, осталось там, превращаясь в единственное связующее между противной ей реальностью и надеждами о лучшем мире. Как только она узнала о том, что беременна, родители выгнали её из дома. Парень приютил у себя в съёмной квартире, так как был старше её на семь лет. Сона думала, что вот так всё и будет. Она родит чудесного малыша, он женится на ней — и всё наладится.       Однако Сона никогда не получала того, чего желала на самом деле.       — Еджин не могла уснуть ночью, удалось только под утро. Мне нужно на работу, поэтому разбудите её к обеду, перед моим приходом. Мне нужно поговорить с ней, и это не может подождать до вечера.       После этого Чон обувается, поправляет волосы и уходит, кивнув Ын головой, чтобы она не забыла закрыть дверь. Пока женщина ждала нужного часа и занималась своими делами по квартире, Ким неподвижно лежала на кровати, желая скатиться на пол, ведь из-за проваливающегося матраса у неё болит шея. Ей не позволяет шевельнуться страшная ноющая боль в районе живота, которая не утихает со вчерашнего обеда.       Сколько бы Еджин не звонила Тэхёну, чтобы тот привёл врача, так как его номера ей никто не дал, ничего не выходило. Он не брал трубку, а после вечером приходил Чон.       Каждый день за ужином девушка следит за его поведением, за его лицом, выражения на котором могут меняться каждую секунду, или оставаться неизменными на протяжении всего вечера. Во втором случае Джехён после окончания трапезы сразу уходил в свою комнату, и девушка не видела его до вечера следующего дня. Когда Ким различала первый случай, то её настигала истерика в нескольких стадиях. Сначала Ким начинает нервничать, роняет столовые принадлежности, теряет аппетит. После девушка чувствует слёзы, подкатывающие к глазам и так же быстро скатывающиеся по холодным бледным щекам, потому что тело бросало в озноб от одного только нервного взгляда Джехёна в её сторону.       Еджин сбивалась со счёту, сколько раз она рыдала и просила парня её не трогать. Её мнимая гордость испарилась в доли секунды, и она была готова встать на колени, лишь бы худшие кошмары не повторялись в комнате вновь.       Госпожа Ын спустя месяц работы у них перестала обращать на это внимание и уходила, только хлопка входной двери Ким никогда не слышала. Голова Еджин становилась ватной, тяжёлой, и любая мысль, проносящаяся даже на мгновение, причиняла огромные неудобства. Кожа лица, рук, да всего тела — горела от ударов будто от ожогов, покраснения не сходили до утра. Когда Еджин будили в обед, после сна в четыре или пять часов, она видела лёгкую синеву, которая со временем темнела, становилась больше и кошмарнее. Ким не оставалось ничего, кроме как лежать на кровати, пытаясь найти положение, в котором не будет ныть тело, а синяки останутся нетронутыми.       Раньше ей приходилось скрывать их одеждой и выходить в свет вместе с Джехёном или на встречи с Еджа, и боль от каждого шага была непереносимой. Ким еле как могла сидеть и при этом делать вид, что у неё всё отлично. Иногда Еджин говорила о плохом самочувствии и уходила пораньше, иногда просто отлучалась на пару минут, чтобы сжаться на крышке унитаза и подавить в себе желание кричать.       Сейчас, по пробуждению Ким, госпожа Ын помогает дойти до душа, раздевает её и помогает сесть в ванну с кубиками льда. Лёгкие покраснения исчезали спустя день, а более долгие гематомы уменьшались и проходили быстрее, чем раньше и чем положено. Сидела там девушка не дольше десяти минут, в крайнем случае просилась до пятнадцати, потому что только холодная вода приводила её в чувства. Она оживляла какие-то уголки тела, восстанавливала силу внутри девушки. И пусть её тело будет болеть от переохлаждения, пусть она будет одеваться будто в комнате пик зимы, пусть это будет иметь последствия для её здоровья — ей становилось легче и было плевать на остальное.       После «целительной» процедуры в ванной Еджин справлялась с умыванием и подбором одежды самостоятельно, а Сона готовилась к приезду Джехёна. Накрывала на стол, заканчивала готовку, вытирала невидимую пыль на полках шкафа на кухне, чтобы забить время.       — Прошлая горничная… Госпожа Хан относилась ко мне не лучше, чем Джехён. Она била меня — не так сильно, но била — чаще всего туда, где были синяки. Не хочу думать о том, кому верить, а кому нет, но я всё равно скажу. Я не могу хранить это в тайне очень долго, скоро будет заметно даже невооруженным глазом… — Еджин говорила тихо и медленно, после нескольких слов сразу вздыхая и тяжело дыша. Слабость её тела — да и духа уж точно — видна сразу, и Ын это не нравилось.       Из такого состояния никогда не выбираешься целым и здоровым. Да и выбраться из этой бездны постоянного страха и стресса практически невозможно.       Люди мечтают скорее закрыть эту дверь с надписью «депрессия», потому что им стыдно признавать тот факт, что, по всеобщему мнению, они слабы — их душа ни на что не годна, а силы духа в них и вовсе нет.       Они молчат о своей депрессии; страдают от бессонницы; начитавшись ерунды в интернете, лишают себя сна, оправдывая это с научным видом «депривацией сна». Они делают всё, чтобы никто не догадался об их слабости, об их диагнозе. Прикрываются грубым и тяжёлым характером, нелюдимостью и самым любимым «интроверт», когда на самом деле они не такие. Сона знает о тех, кто является настоящим интровертом. И люди, скрывающие депрессию за типом личности, не они.       Общество настолько внушило другим, что быть в депрессии — стыдно и по-детски, что люди накручивают себя ненужными мыслями и доводят до состояния полнейшей апатии. После перестают даже искать хоть какой-то смысл в своих днях, которые они проживают, по их мнению, бесцельно. Общество доводит людей, склонных к депрессии, до убийства — они убивают свои мечты, свои цели, свои амбиции. Они убивают свою душу.       Еджин заикается и пытается подобрать правильно слова, потому что за каждое слово, которое госпожа Хан считала обидным, била её. Госпожа Ын здесь не так долго, но вместо насилия она применяет заботу. Даже если не к Еджин лично, то к её телу по крайней мере точно. Она обрабатывает открытые раны, даёт советы, молча стирает все простыни, готовит то, что девушка любит.       Ким знает, что это один из способов проникнуться к ней доверием. И всеми силами пытается отгородить себя чувствами от этой женщины. Только Еджин всегда засыпает с надеждой вновь увидеть её и молча смотреть на неё. Сердце Ким плавится от любой нежности, и даже Джехён не способен сделать из него камень. Сердце Ким не леденеет, не черствеет — оно бьётся так же живо, как несколько лет назад. Только душа пустеет, стекленеет, не даёт этой слабости пробиться в свет; только разум понимает, что позволять слушать этот орган будет неправильным решением, и заключает под свой замок.       — Вы беременна, госпожа Чон? — с опасением спрашивает Сона и откладывает полотенце на столешницу.       Женщина нетерпеливо поворачивается к девушке и видит слёзы, искрящиеся в глазах Ким. Еджин передёргивает от обращения к ней с фамилией «Чон», но она молча сглатывает это. Она больше не принадлежит себе.       Девушка смахивает слёзы и поднимает глаза на Ын, которая подходит к ней и берёт за руки. Ладони женщины безумно тёплые и приятные на ощупь, несмотря на работу и постоянную уборку, — это погружает её в воспоминание о маме. Ким наклоняется и утыкается носом в руки женщины, сжимая их в своих холодных и погрубевших, вдыхает запах химикатов и различных специй.       Сона ощущает трепет в груди и влагу на своих руках. Еджин, немного погодя, шепчет ей в ответ:       — Беременна. Я не знаю, какой срок, — Ким качает головой и скатывается со стула, рухнув на колени и только слегка скривившись от боли.       Женщине пришлось сесть рядом с ней, а вырвать свои руки из девичьих будто неживых вовсе не хватает смелости. Еджин резко замолкает и, отпустив ладони Ын, поддаётся вперёд и обвивает руками талию женщины. Девушка утыкается носом ей в плечо и хрипит от боли, отозвавшейся во всём теле.       — Что мне делать?       Сона хотела обнять в ответ, но услышала, как вводится пароль от двери, и быстро встала на ноги, поднимая за собой ослабевшую девушку.       — Давайте отложим этот разговор. Пусть господин Чон отобедает и вернётся на работу.       Джехён разговаривать был не в настроении, но утром поставил себе цель поведать жене о своём решении. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Доён впал в кому.       Когда Еджин через силу ела приготовленное рагу, потому что Чон не любил, когда она сидела за столом просто так, то так и хотелось рассказать о ребёнке. Только встревоженный взгляд Сона её останавливал время от времени. Чон заметил, как они переглядывались, но лишний раз заводить разговор на другую тему не было желания. Чон начал сразу с главного, чтобы быстрее вернуться на работу и готовиться к собранию акционеров, которое состоится через две недели. Его пришлось перенести.       — Доён скоро должен прийти в себя, Еджа тебе передаёт. Она приходила сегодня ко мне в офис, сказала, что хотела бы увидеться с тобой на этой неделе, потому что потом будет занята.       Еджин взглянула на мужа со вспыхнувшей надеждой в глазах, ведь слышать что-то о брате помимо «никаких улучшений» стоило намного больше, чем всё, что было с ней. Чон знал, какая реакция последует за его словами, и надеялся, что сестра ещё не остыла чувствами к брату и не махнула на него рукой, уже готовясь к его кончине. Живой блеск в глазах девушки он не видел давно. Даже после встреч с младшей сестрой Еджин возвращалась ещё мрачнее, чем в обычный день взаперти.       Джехён вздохнул и встал, надевая пиджак. Он не знал, что ей сказать такого, чтобы её радость тут же исчезла. Парень даже слегка разочаровался тем, что она продолжает думать о спасении брата. Даже после того, что она пережила, девушка надеется, что её жизнь станет лучше после того, как Доён придёт в себя.       Чон не осмеливается сейчас сказать ей о том, что будет ждать её старшего любимого брата, если она сделает хоть одно неверное движение; если попытается уйти или сбежать; если попробует копать под Джехёна, чтобы избавиться от него. Еджин так и не поняла, что каждый человек, которого она будет любить, подвергается опасности. Каждый из них обречён. И их жизни зависят полностью от действий Ким.       Даже от её наивной глупости, которая живёт где-то в сердце.       — Ещё кое-что. Я не хотел сообщать, но не в моей власти умалчивать о таком. Намджун просит с тобой встречи сегодня вечером. Я заеду за тобой, когда вы закончите.       Джехён ненавидел Намджуна и всю их семейку. Они мешались у него под ногами, преграждали путь и связывали руки в некоторых случаях. Чон не мог ничего сказать Тэхёну, потому что после случая с Чону Намджун перекрыл дорогу его бизнесу в Америке окончательно, куда теперь он не может добраться. Вместо соединённых штатов ему пришлось выбрать Японию, и Чон был от этого совсем не в восторге. Сегодня, пока он разбирался с этим делом, понимание того, что акции Еджин и компании облегчат ему устроить бизнес там, хоть и времени на это уйдёт больше, а прибыли, чем с Америки, меньше. Чон не мог противостоять их диаспоре, как и его отец. Джехён считал их своими единственными конкурентами, которая будто стена между ними и перспективами во власти.       Парень рад только тому, что Намджун не лезет в дела Еджин. Он знает, что за всё это время Ким мог постараться и забрать девушку себе, как это случилось после смерти её родителей, но Намджун продолжал молчать и бездействовать. Отчего-то Джехён предполагает, что это дело рук Тэхёна, и доверия теперь младшему Ким с каждым днём растёт.       Сегодняшний их разговор его настораживает, но не пугает.       — Твоя гордость оказалась полезной лишь тогда, когда за твоей спиной были отец с братом, не так ли? — с усмешкой произносит Чон. — Не надейся, что Доён облегчит твою жизнь. Учитывая обстоятельства, у тебя на плечах ещё больше ответственности за свои слова и действия.       — Подойди к ней, Дже. Не видишь, что она разбита? — голос Ёнджи проскользнул у него в мыслях.       — Нет. Ударь! — Чон нервно дёрнул головой, когда услышал другой мужской голос — он принадлежал брату. — Она не станет слушать тебя, пока ты так мягок с ней.       Чон кидает последний взгляд на Еджин и спешит на работу, чтобы закончить с делами. После собрания ему придётся уехать на пару дней в Токио. Когда дверь за Джехёном закрывается, Еджин отодвигает от себя еду и закрывает лицо руками, пытаясь скрыть улыбку, потому что хотелось насладиться этим приятным чувством наедине с собой, но и поговорить насчёт ребёнка с Ын стоило в первую очередь. Ведь ещё неизвестно точно, когда Ким очнётся, а если очнётся — неизвестно, когда сможет встать на ноги после столького времени в коме. Наваливать на брата все свои проблемы с просьбой дать дельные советы будет бесчеловечным поступком.       А Ын предложила решить эту проблему.       Еджин детей в таком раннем возрасте не хотела. Да и после не горела желанием рожать, ведь тогда её карьера может встать на второе место, передвинуться на задний план и всё — она начнёт терять авторитет на работе, внимание будет концентрироваться не на делах, а мысли будут больше о детях, об их самочувствии и прочем. Она столько раз продумывала план своей жизни, расписывала всё по годам, и дети в него не входили, если только не ближе к сорока.       — Госпожа Чон…       — Еджин. Зовите меня по имени, пожалуйста, когда мужа нет дома, — проговаривает девушка, и Ын замечает, как её голос изменился.       Он стал немного увереннее и ярче, чем некоторое время назад.       — Хорошо. Знаете, я помню Вашего мужа ещё до его отлёта в Китай. Он рос на моих глазах, и я знаю о нём слишком много. Никогда бы не подумала, что он станет так относиться к своей жене, — Ким не хотела слушать про прежнего Джехёна, потому что при одном упоминании его имени с чужих уст её тело бросало в дрожь. Но и любопытство в ней горело, притупляя страх.       Неужели, Джехён когда-то был другим?       — И сколько лет Вы знаете его?       — Двадцать три года. Я пришла к ним, когда Джехёну было шесть лет, а уже через несколько месяцев ему исполняется тридцать… Надо же, как время беспощадно летит вперёд. Несмотря на родителей, на обстановку в доме, на ужасное давление со стороны общества, он рос прекрасным мальчиком. Он относился с уважением к каждому в его доме, но, насколько я помню, любил искренне и честно он только старшего брата и его жену. Джеха был намного старше младшего, но разница в их характерах была колоссальной. Я надеялась, чтобы Джехён не становился таким же, но, видимо, произошедшее с ним в тринадцать лет изменило его не в лучшую сторону. Чон тогда перестал здороваться с работниками дома, не слушал родителей, сидел в комнате безвылазно, когда возвращался со школы.       Он посвящал себя только учёбе, а отец, видя его успехи, не возмущался. Только мать часто поучала сына в чём-то, когда выдавалась такая возможность. Не могу понять, почему муж старшей госпожи так снисходительно относился к ней, но, видимо, с возрастом он стал слишком ленив даже на разговоры.       Старший господин рано перестал работать, сначала отдавая бразды правления старшему сыну, а после возвращения младшего — передал ему. Работал старший господин после смерти Джеха также недолго, да и там спустя рукава. Кажется мне, что он умел только критиковать собственных детей, терпеть характер жены и избавляться от тех, кто ему мешает. Оба сына переняли эту его привычку, к большому сожалению — пагубную.       Смерть жены Джеха — Ли Ёнджи, как мне помнится — подкосила младшего. Джехён пережил ужасное. После этого инцидента я взяла больничный на неделю, но не видела ничего сама — тогда была ночная смена, а я поменялась с другой. Она вышла вместо меня в ту кошмарную ночь. Я услышала обо всём позже.       Бедная девушка умерла в комнате от кровоизлияния, которое спровоцировал родившийся выкидыш. Хотя я, извините за эти подробности, заподозрила старшую госпожу Чон во всём этом инциденте. Неудивительно — госпожа Чон всей душой ненавидела бедную Ёнджи, как и Вас наверняка.       Сердца нет у этой женщины совсем. Я часто носила ей лекарство от сердечных и головных болей, и она мне очень доверяла. По сей день верит, потому что её секрет я так и оставила в тайне даже от Джехёна. Я боялась, что это совсем разрушит его. Старшая госпожа, после похорон Ёнджи и ребёнка, поделилась со мной правдой о случившемся. Пообещала в любом случае сохранить мне работу и поднять заработную плату, если я буду молчать.       Это она отравила госпожу Ли — тем вечером, когда девушка принимала витамины перед сном. Хорошо помню, что это был обыкновенный мышьяк, хотя госпожа долго выбирала между несколькими вариантами.       Ёнджи заперли в комнате, а в наказание за плохое поведение вместе с ней посадили и его. Джехёну было тринадцать лет, когда он всю ночь провёл в комнате с двумя трупами. Говорили, что крики были страшные. Девушка немало настрадалась перед смертью, а вот мальчишка не издал ни звука, как ни странно. Хотя и это я смогла объяснить самой себе — страх лишает дара речи. Некоторые и вовсе становятся немыми на всю оставшуюся жизнь.       Даже не знаю, как Джехён пережил этот ужас. Он любил эту девушку всем сердцем, её ребёнка ждал даже больше, чем сами родители малыша. Брата он любил больше, чем собственных родителей. Я удивляюсь тому, какой сильной может быть любовь, чтобы сломать такую душу, как его. Даже не сломать — неправильное слово. Отравить её.       — Вы пытаетесь оправдать его поведение? — съязвила Еджин, потому что от этого рассказа ей становилось только ещё больнее.       Её начинало тошнить, голова немного кружилась, а внутри появилось гадкое ощущение того, какой мир отвратительный, раз в нём живут такие люди, как Джехён. Девушка не находила ему ни одно оправдание, и даже рассказ Сона не заставил внутри неё дрогнуть сердце. Ничего не задело.       — Нет, этому нет никаких оправданий, Еджин. Но я хочу, чтобы Вы знали это. Иногда я вижу в нём старого ребёнка, который был обделён любовью и видел то, что детям не полагается знать. Будь он прежним, я бы тут же сказала Вам обо всём ему рассказать. Я была бы уверена, что, узнав о беременности своей жены, Джехён был бы счастливейшим человеком. Но сейчас… Мне не хочется этого признавать до сих пор, но я боюсь, что ребёнок его совсем не обрадует.       Каждый раз, когда он видел детей после того случая, он злился, обязательно что-то разбивал в своей комнате, кричал, ведь обычно родителей дома не было по разным причинам, множество из которых мне стыдно озвучить вслух. Многие покидали этот дом, а что с ними становилось потом мне неизвестно. Однако интуиция подсказывала мне не совершать тех же ошибок.       Джехён менялся у меня на глазах, и меня душило чувство того, что я ничем не могу ему помочь. К тому времени, как ему исполнилось шестнадцать, мой сын умер от продолжительной борьбы с раком. Чтобы не впадать в депрессию и взять себя быстрее в руки, я вернулась на работу уже спустя неделю после его смерти. Но смотреть на мальчика было невыносимо больно. Мой сын не видел меня днями, а на выходных времени было мало, чтобы насытиться моим вниманием или общением.       Джехён не был таким. В тирана его превратила жизнь, которую его отец превратил в сущий Ад. Потом я уже долгое время не жила с ним, ведь он улетел в университет, потом в Китай, а после возвращения вернулся в эту квартиру. Здесь нет ни единой фотографии семьи. Он все разбил там, в родительском доме. И разорвал те, что были у него. До остальных ему было не добраться. Не могу представить, какую боль он испытывал, и каким одиноким он был. А сейчас не могу представить, как он дошёл до того, что так легко может разрушать чужие жизни. Мне так жаль тебя, Еджин.       — Не жалейте меня, хватит. Я сама нарвалась на его гнев. Получается… Мне не стоит оставлять ребёнка и говорить об этом мужу, верно? — спрашивает Ким и получает в ответ отрицание.       — Джехён всё равно узнает. Я пытаюсь придумать, как сообщить ему об этом, чтобы он не причинил Вам вред, — тихо говорит Ын и вздыхает, смахивая скатившиеся слёзы.       Еджин замечает это, но решает проигнорировать. Голова Ким после этого рассказа становится тяжёлой, ватной, с пульсирующей болью в затылке. Она не может смыть сегодняшний образ Джехёна одними только словами горничной, которая делится воспоминаниями.       Этот потерянный ребёнок только больше заставляет Ким бояться сегодняшнего мужа. Она не знает, чего ей ждать ещё. У неё крутится только одна мысль: «Джехён избавляется от тех, кто ему мешает». И это, чёрт возьми, наследственная ерунда. Он перенял всё отвратительное от своих родителей.       И гнев почему-то вымещает на Еджин, чья наружность слабее, а душа — ранимее.       — Я скажу ему об этом после собрания акционеров, которое намечается совсем скоро. Думаю, к этому времени я придумаю что-нибудь. И… Спасибо Вам, госпожа Ын. За всё, — после этих слов Еджин быстро отворачивается и встаёт со стула, осторожно направляясь к комнате, ведь каждый шаг будто удар по всему телу молотком.       Уверенность в том, что всё наладится, пропала. Вновь появилось ощущение беззащитности, а радость, переполнявшая её несколько минут назад, превратилась в звенящую пустоту.       Ким надеялась, что разговор с Намджуном приведёт её обратно в чувства. Даже если и всего на час или два, но это намного лучше, чем время, проведённое наедине с сестрой.       Еджин приехала раньше на полчаса и дожидалась Намджуна. Она ощутила облегчение, когда увидела его. Ким вернулся домой пораньше, чтобы не задерживать девушку до позднего часа. Мужчина отказался от приветствий и тут же, сев напротив, спросил про самочувствие. Он не был дураком, а длинные рукава и джинсы в тёплую погоду наводили подозрения. Ким врать ему не стала, ведь мужчина сразу распознает ложь.       Он видит людей будто насквозь, вот только почему-то с братьями такое никогда не работает. Ким не смог узнать намерения Чону, а действия и поведение Тэхёна для него до сих пор загадка. Зачем он дружит с Джехёном? Почему заботится о Еджа и предлагает помощь, чтобы следить? Почему перестал общаться со старшим братом, как раньше? Ким младший обходится только несколькими сообщениями в неделю, а на серьёзный разговор его и вовсе не развести.       — У меня не было возможности встретиться с тобой раньше. Завален работой, да и лишний раз с тобой не поговоришь, — проговорил спокойно Намджун и снял галстук. — Если ты вдруг ждёшь моей помощи, то я спешу тебя огорчить. Я не могу этого сделать. И, признаться честно, не хочу.       Еджин от неожиданного заявления подавилась воздухом. Её надежды рухнули на дно, а осколки покарябали всё изнутри до крови. Ей казалось, что она сейчас задохнётся от избытка страха и разочарования. Даже от обиды, ведь Намджун честно признался ей в этом. Ким не хотела бы слышать этого. Она хотела продолжать жить этой мыслью о спасении, ведь только поэтому девушка продолжала терпеть свою жизнь. Из-за иллюзий.       — Из-за тебя один младший брат меня предал, а второй вступил в эту дурацкую игру Джехёна. Я могу потерять Тэхёна либо от руки его друга, либо от своей. Думаешь, мне так легко лишаться кого-то родного, даже если они воткнули мне нож в спину? — Намджун не хочет церемониться. Он знает, что этими словами причиняет девушке неизмеримую боль, но держать её в неведении ещё хуже.       Её надежды ничем не полезны для неё самой. Надежда — самое ядовитое чувство.       — Ради этого ты хотел со мной поговорить? — сдавленно шепчет Еджин и тупит взгляд на колени. Температура воздуха на кухне повышается, и девушка чувствует, как её начинает тошнить от обиды даже не на одного Намджуна, а на всех. От обиды, в первую очередь, на себя. — Ради того, чтобы сказать, что твоя семья важнее моей разрушенной? Я это знала и без тебя. Признаться честно, я знала, что ты не станешь помогать… Но мне нравилось жить в своей фантазии… И мне очень жаль, что моя семья стала причиной предательства Чону и Тэхёна.       — Это узы семьи, Еджин — как бы больно они тебе не делали, ты всё равно их любишь. Ты можешь оборвать с ними связи, ненавидеть, не прощать ни один их проступок, убить… Но глубоко внутри тебя всегда будет терзать вина за тот взгляд, которым они посмотрели на тебя. Ты любишь их — и любишь всей душой. Эта любовь будет давить до конца твоих дней, пока ты не окажешься в одной с ними сырой земле. Они причиняют тебе страшную боль, но ты не можешь найти в себе силы перестать искать их среди толпы. Я всё ещё жду, когда Тэхён вернётся на мою сторону и будет помогать мне, а не Джехёну. А Чону… Он заслуживал лучшей жизни, если бы не был так глуп.       — Я беременна, Намджун, — чтобы прервать монолог мужчины, Еджин решается рассказать ему то, о чём хотела умолчать.       Она знала, что он не даст ей совета лучше, чем госпожа Ын, но выслушивать дальше его лекцию не хотела. Её тошнило всё больше, а на глаза давила головная боль. Девушке было страшно даже думать о том, чтобы рассказать всё Джехёну.       Намджун замолчал; ещё с минуту прожигал в девушке дыру задумчивым взглядом. Громко выдохнув, Ким, наконец, говорит:       — Тебе нужно сделать аборт.       Еджин слегка мотает отрицательно головой, а потом закрывает лицо ладонями, чтобы спокойно расплакаться. В ней больше нет сил скрывать свою боль и прятать её где-то внутри. Каждый взгляд на Намджуна напоминает ей о брате и об отце. Она каждый день скучает по тому, какой её семья была благодаря ему и его стараниям. Её отец был для неё настоящим примером для подражания в работе.       — Я не хотела говорить тебе об этом. Просто мне так хочется хотя бы дня покоя. В месте, где я не буду чувствовать себя жертвой, а сейчас я нигде не могу этого ощутить. Каждый день будто дополнительный адский круг, а как выбраться из него — я без понятия.       Намджун на это устало вздыхает, но в голове пытается подобрать другой вариант.       — Я не стану тебе помогать, а в любых других случаях он найдёт тебя и Еджа, и Доёна. Знаешь, я не знаю, на чьей стороне всё-таки на самом деле Лукас, но у меня есть основания полагать, что лицемерие — одно из его самых полезных качеств, — Еджин возмущается внутри себя из-за этой дерзости, но сглатывает.       Ведь Ким всегда прав.       Он видел Вон всего пару раз за последние три года, и всё это время мнение Намджуна о нём не менялось. Лукас был загадкой не хуже Тэхёна, но разгадывать его не хотелось, ведь они пересекались исключительно на совместных мероприятиях. Обменивались приветствиями и обычно их разговор не длился больше пяти минут, ведь вокруг другие люди. Каждый человек, слышавший их диалог, свидетель того, что они оба друг друга недолюбливают, но питают хоть и малое, но уважение.       Ким к Лукасу, потому что тот никогда не переходил дозволенные границы. Вон к Намджуну, потому что тот был единственным, кто удерживал семью Чон в узде.       Испытывали неприязнь так же взаимно. Лукас к Намджуну — из-за сестры. Вообще, признаться честно, Лукас хотел бы, чтобы Ким помог его сестре, но не мог найти причины, чтобы попросить у того помощи. Вон винил в её смерти всех, кроме себя, а потом исключительно себя одного. Вон был причиной, почему его сестра вышла замуж за Юнги.       А Ким к Лукасу, потому что тот тесно общался с Джехёном и оказывал на Тэхёна не самое лучшее влияние. Но это уже семейное.       — С чего ты вдруг заговорил о нём? Лукас никогда не был на моей стороне или даже твоей, — Еджин вытирает слёзы и глаза салфеткой, которую после сжимает в ладонях.       — Я узнал подробности этой истории от Тэхёна, а тот вообще неизвестно откуда. Ему вроде Джехён рассказал. Без него я бы был в курсе так же, как и ты — поверхностно. Сестра Лукаса, Вон Байлу, была старше него. Разница такая же, как у вас с Еджа — плюс-минус два года. Она вышла замуж после окончания университета за Мин Юнги, — презрительно прищурившись, Ким вбивает что-то в ноутбук и, после нескольких секунд, поворачивает его экраном к девушке.       — Мин Юн… Что-то знакомое, — Еджин разглядывает фотографию парня, ровесника Намджуна.       Он не отличался живостью в глазах или приятной наружностью, и было в нём что-то отталкивающе. Может, это сжатые губы, прищурившийся взгляд, неестественная бледность — Еджин решила, что не внешность вызывает в ней неприятные чувства. Это что-то более глубокое, а что именно — она не могла понять.       — Его отец Мин Юнджэ. Мой отец рассказывал, что в молодости, когда они с твоей матерью общались, она встречалась с ним, но причин расставаний не озвучивала. Через некоторое время после второго разрыва она вышла замуж за твоего отца, будучи беременной, — девушка пропускает мимо ушей последнюю фразу. Она подпрыгивает на месте и громко говорит «Точно!», так как вспомнила о нём, едва услышала имя. Мать рассказывала о нём не самые приятные вещи. — Юнги шантажировал Байлу её братом. Настоящее имя Лукаса — Юкхэй, которое он сменил после её смерти. Девушке пришлось согласиться, и всё это время её жизнь не была сахаром, а Вон упрямо не видел этого, или же не хотел, так он был ослеплён любовью к Юнги. Прямо как Еджа.       — Постой… Вон Юкхэй. Боже мой! Доён говорил мне о нём однажды! Брат ходил в музыкальную школу по вечерам. Даже в полицейской академии по выходным он ходил туда, учился играть на фортепиано.       Ким даже не заметила того, как во время разговора оживала с каждой минутой. Её закрытость и боязнь чего-то ушли на второй план, и Еджин становилась раскованнее. В её глазах загорались искры, пусть даже и не от счастья, но они добавляли ей блеска и жизни во взгляде. Намджун был рад даже этому.       — Он видел там Юкхэя, которого все в Корее после их переезда знали как наследника крупной компании; каждый день они занимались в разных комнатах, но слышимость была отличная. Вон всегда сидел до позднего часа с Доёном, даже когда его репетитор уходил. Но потом он бросил занятия, а когда мой брат спрашивал у учителя Кан, что стряслось, ведь Доёну казалось, что Вон жил музыкой, никого не замечал, ни на что не отвлекался, мужчина ответил, что Юкхэй не объяснил причины, а через пару дней стало известно по новостям о смерти его сестры. Так его сестра… Что Мин Юнги сделал с ней?       — Она покончила с собой. Лукас и так был нелюдим, по рассказам Тэхёна. Младший брат общался с ним с детства. Но после её смерти он и вовсе потерялся. Поэтому я думаю, что сейчас в тебе он видит Байлу, а в Еджа — себя. Тэхён однажды написал мне, что Лукас на дух не переносит твою младшую сестру, потому что, цитирую: «Вселенская глупость затмила ей глаза».       Мир Еджин так резко перевернулся на все 180 градусов, что она потеряла дар речи. Стук её сердца будто заглох где-то в грудной клетке, и ей не по себе от всего, что она услышала. Каждая новость хуже предыдущей, и потрясает её настолько, что она забывает дышать, пока жжение в горле не возвращает её в реальность.       — Лукас по сей день во всём винит себя, и я в этом уверен не из-за слов Тэхёна. Я виню себя в том, что случилось с Чону и с моим старшим братом, хотя с нашей ссоры с Джином прошло больше десяти лет, — Намджун трёт пальцами переносицу и жмурит глаза. Он устал после работы, но даже она его так не вымотала, как разговор с Еджин. Ким даже не догадывался, что их диалог дойдёт до такой личной для него темы. — А вина Лукаса непостижима.       Ким не отрицает того, что скучает по старшему брату сильнее, чем кто-либо представляет. А вина за случившееся с его семьёй вгоняет Намджуна в депрессию уже который год. Груз вины не позволяет ему нормализовать свой сон, время от времени он теряет аппетит и становится ужасно раздражительным. Иногда его дочь вызывает в нём противоречивые чувства. Он мог неделями не разговаривать с ней, не обнимать и даже не смотреть. А иногда так сильно нуждался в том, чтобы сказать ей о своей любви, выразить заботу, на которую только способен. Но единственное было неизменно всегда — его желание уберечь и защитить.       — Он не станет мне помогать. Даже если и станет, то чем? Его семья больше не такая богатая, как раньше, а десять процентов акций принадлежат семье Чон. Станет ли он рисковать всем ради такой, как я? — Еджин взглянула на телефон и увидела, что водитель, которого Джехён нанял для неё, звонит уже второй раз.       Значит, пора возвращаться туда, где нет покоя.       — Если бы у него был шанс отдать свою жизнь ради сестры, он бы даже не думал. Лукас не дорожит тем, что имеет, потому что всё, что он любил — мертво. А семья позволила Байлу жить в Аду, даже зная о том, что с ней происходит каждый день. И чтобы хоть как-то облегчить твои мысли — Лукас работает через чужие руки. У него определённо есть план. Советую поговорить с ним.       Девушка на это кивает, тем самым принимая предложение мужчины связаться с Лукасом, когда будет такая возможность, ведь чаще всего Вон либо сбрасывает её звонки, либо не отвечает вовсе. Когда Еджин думала уже уйти, что-то заставило её остановиться и вернуться мыслями на несколько минут назад.       — И ещё… Ты сказал, что мама вышла замуж, будучи беременной, — девушка встала и отвела взгляд от Намджуна, словно боясь услышать правду. Она сначала не обратила на это никакого внимания, но мозг продолжал упорно цепляться именно за эти слова.       — Ты ведь замечала, когда твой отец относился к Доёну не так, как к вам. Не так ли?       Еджин на это кивнула и шумно выдохнула, поправляя волосы. С тех пор, как она коротко их отрезала, приходилось всегда следить за тем, чтобы они были аккуратно уложены. Девушка опускает голову и поджимает недовольно губы, сбрасывая звонки водителя один за другим.       В её голове проносятся все моменты их жизни, когда отец смотрел на них всех с любовью. Девушка не может вспомнить ни одного момента, когда отец пренебрегал Доёном, за исключением одного — в день смерти родителя. Тот презрительный взгляд, которым он ответил дочери на её вопрос о старшем брате — Еджин нервно облизывает губы.       — Он был только рад, когда Доён добровольно отказался от компании, — прошептала она, скорее исключительно для себя, а не для Намджуна.       — Об этом знаем теперь только мы вдвоём, Еджин. Больше никто.       — Это ведь ничего не меняет, так? — надежда в глазах девушки потухла, но она решила продолжить делать видимость того, что верит в чудеса. — Он замечательный брат! Его родство с господином Мин меня не волнует! Всё это время Доён… Он всегда защищал нас с Еджа!       Еджин закрыла лицо ладонями, и Намджун медленно подошёл к ней, обнимая девушку за плечи.       — Не спорю — Доён всегда был отличным парнем. Но всё же будь осторожна. Тебе нельзя никому верить.