«Никто не заменит тебя, от этого становится хуже. Сердце в хаосе. В хаосе, где я один». let it be, hayley kiyoko
Десять лет назад
— Юкхэй! — радостно восклицает сестра и крепко обнимает парня, несмотря на то, что он продолжал отпираться. Он не любит любые касания, но сестре пытается простить. — Я так давно не видела тебя, ты как-то изменился, — начала девушка, чтобы брат не забросал её вопросами о замужней жизни. Ей сказать об этом нечего, особенно ему. Родители перестали считать её своей дочерью, когда прошла свадебная церемония, полностью отдавая в чужую семью когда-то родного человека. Байлу вспоминала о них нечасто, ей скорее приходилось это делать, заставлять из уважения и хоть какой-то памяти о них. А Юкхэя она любила, и потому могла искренне улыбаться только рядом с ним. — Я ждал Юнги тоже, почему он не пришёл? — высказал недовольно парень, пока садился за стол напротив сестры. Юкхэй не может сказать вслух о своих чувствах к человеку, который всегда был на его стороне, но абсолютно чужому — боится не успеть напомнить об этом. Байлу всегда считала эту черту его характера самой дурной из всех, ведь никто больше не нуждается в выражении любви, как семья. Не только кровные родственники, но и те, кто близки душами. Поощрять чувства было не в его характере, но необоснованная привязанность к Юнги её пугала и настораживала. Сможет ли когда-нибудь её брат открыть глаза на происходящую реальность вокруг их семьи? Байлу проглатывает колкий комок и делает глубокий вдох — весь воздух вокруг неё отравлен с того момента, как она взяла фамилию «Мин». — У него появились срочные дела на работе, ты уж не злись. Да и я хочу провести время только с тобой, зачем нам чужие люди, верно? — Юнги нам не чужой, Байлу! Он твой муж, ты должна любить его и всегда хотеть быть рядом с ним! Да и с Юнги мне много о чём есть поговорить. Ты не поймёшь наши разговоры, ты же девушка! — воскликнул Юкхэй и устало вздохнул, откинувшись на спинку стула. Для Байлу эти слова были словно пощёчина — резкая, неожиданная, и самая больная из всех. Девушка сжимает губы и медленно дышит, стараясь успокоить себя. Вон не была жёсткой характером или сильной духом — это всё было ей чуждо. Родители растили её как принцессу, которая обязана выйти замуж, чтобы делать своего мужа счастливым, воспитывать детей и быть хозяйкой дома. Она всю сознательную жизнь жила чужими мечтами, а свои откладывала на потом. Надеялась, что в следующей жизни ей повезёт больше. Она не могла перечить родителям или делать всё, что ей захочется. Однако выходить замуж не по любви было выше её сил. Никто не заставил бы её прогнуться под это, и Байлу была уверена, что будет способна отстоять хотя бы здесь свой выбор, но Юнги оказался намного проворнее и хитрее — надавил на то, что волновало девушку больше всего. Юкхэй рос капризным и недовольным ребёнком, нелюдимым и мало в чём заинтересованным. Он учился музыке, много читал и старался быть разносторонне развитым только ради того, чтобы угодить родителям и быть лучше своих сверстников. Вон не хотел быть на втором месте в школе, в университете — и делал всё, чтобы его признавали. А Мин умело льстил глупому мальчишке, который закрывал глаза на слёзы сестры. Только Юкхэй знает, какое огромное значение сестра имеет в его жизни. Остальные могут только догадываться или предполагать, но они только осуждали мальчика за его скупость на эмоции. Остальные — глупые люди, думающие, что они в силах понять чужую любовь. — Я хотела увидеться с тобой. Вечером я улетаю кое-куда, и долго не смогу видеть тебя, — голос Байлу задрожал от страха, что брат может что-то заподозрить. Но он только поднял голову и спросил: «А что потом?». Девушка не знала что и как правильно сказать об этом ему, не расплакавшись от боли, но, усмехнувшись, отвернулась к окну. — Какое значение имеет «потом»? У меня всегда будет только сегодня, Юкхэй. Парень понятливо кивнул, но спрашивать о путешествии не стал. Вон внимательно смотрел на сестру ещё несколько минут, пока им не принесли еду с напитками. Заметив, что сестра больше ничего про поездку не говорит, он сам решил об этом более не упоминать. Юкхэй находил другие темы для разговора, а у самого в душе зародилось какое-то сомнение, правильно ли он вёл себя с ней всё это время? Байлу подвезла брата до родительского дома ближе к вечеру, а потом, по её словам, должна была направиться сразу в аэропорт. — Машину заберёт человек Юнги, поэтому не беспокойся. — Только не привози мне всякие бесполезные сувениры, ты же знаешь, как я их не люблю, — Юкхэй расстегнул ремень и скорчил лицо, вспоминая различные магниты и статуэтки, которые любил Тэхён. Сестра внезапно громко рассмеялась, да так, что Вон не мог не засмеяться в ответ. В уголках глаз у девушки собрались слёзы, но она быстро смахнула их. Байлу успокоилась и пристально разглядывала лицо брата — такое счастливое, что ей хотелось запечатлеть его где-то внутри. Она так редко видела его улыбку, слышала его смех, чувствовала тепло рук, что эти минуты перед расставанием были самыми драгоценными за последние годы. Ей казалось, что она ими никогда не насытиться. Девушка аккуратно взяла брата за руку, обхватив её двумя ладонями, и любовалась им, стараясь запомнить каждую мелочь на его лице. Всё такое любимое, такое до чёртиков родное, что отпускать его от себя не хочется. Байлу смотрит ему в глаза, и совесть возникает будто из воздуха. «Ему будет больно всю жизнь». Она знает своего брата — он не прощает обиды, не забывает предательств, не унимает свою печаль. Потеряв что-то близкое сердцу, Юкхэй будет вспоминать об этом до конца своих дней, как это получилось с умершей бабушкой. Прошло уже семь лет с её смерти, а сестра до своего замужества слышала, как брат иногда разговаривал в своей комнате, обращаясь к ней или выдуманным образам; как они общались вдвоём в его комнате и он вспоминал о ней каждый раз. — Не скучай, — шепнула Байлу на прощание и оставила лёгкий поцелуй на щеке. — Когда ты вернёшься? Я тебя встречу. — Не скоро. Юкхэй промолчал, но улыбнулся ей. Когда он скрылся за воротами дома, девушка включила радио и выехала на дорогу. Вода этой ночью была особенно прекрасной, а песня — «Adagio», доносившаяся из колонок в машине, только убеждала её в правильности решения. Только бы брату не было больно так, как она это себе представляет. Она заглушает мотор и берёт телефон с собой уже по странной привычке. Но, оказавшись вне машины, она набирает номер брата, не выдержав. Ей хотелось услышать его голос в последний раз и сказать то, о чём он любит умалчивать. Вон слышит, как он бежит, как заводит машину, как открываются ворота гаража. Байлу знает, что он не успеет, поэтому не спеша подходит к перекладинам, произносит последние слова на выдохе, и, приложив все усилия, чтобы перелезть через них, проигнорировав крики какого-то мужчины, который бежал к ней, — сделала шаг вперёд, в полёте ощущая, как та боль покидает её тело и улетает куда-то в неизвестном направлении. Байлу никогда не считала смерть — концом пути. Это была свобода, и Юнги не достанет её больше нигде и никогда.Наши дни
Юкхэй стоит на мосту, засунув руки в карманы джинс. Горящие надписи перед ним мозолят глаза, и парень сделал бы всё, чтобы сейчас их выключить. Чтобы этот свет потух и больше не мешал ему. Если бы парень озвучивал все свои мысли вслух, то люди бы только дивились тому, откуда в нём столько злобы. Вон и сам не знает, почему его печаль обращается не во что-то пассивное, а агрессивное, не дающее ему спокойно смотреть на окружающих людей. Наступила полночь. Парень поднял глаза к небу — тёмному и беззвёздному, где сверкала только полная луна. Его сестре эти надписи не помогли, так разве могут ли они помочь кому-либо ещё? Важны ли они остальным или это очередная ерунда? Лукасу это не помогает, потому что голос, озвучивающий в голове эти проклятые слова принадлежит сестре, а она кинулась с этого моста много лет назад, оставляя младшего брата одного. Её прощальное письмо найдено не было, потому что Вон не хотелось оставлять после себя какую-то бездушную бумагу. Её прощанием были те слова, сказанные Юкхэю в последние минуты. Она навсегда осталась в том «сегодня». Слова на мосту Лукаса не успокаивают, а доставляют только дискомфорт. И смотреть на это приходится, глаза сами цепляются за них. Вон выучил каждую фразу, запомнил расположение каждой. Проезжая по мосту, он проносит их в голове по несколько раз. К нему молча подходит Тэхён, который звонил Лукасу два часа назад. Ким встаёт с ним рядом и достаёт пачку сигарет из кармана толстовки. Протягивая одну сигарету другу, Ким не ждёт его и зажигает её первым. Лукас не торопится и крутит свою между пальцами, обдумывая стоит ли. — Когда он успел рассказать тебе об этом? — спрашивает Лукас и просит жестом руки у друга зажигалку. Тэхён ему помогает и прячет всё обратно в карман. — Пять лет назад. Мы с ним пили вместе, и в какой-то момент Джехён потерял контроль. Ты позвонил ему, а он разозлился из-за каких-то твоих слов — я спрашивать не стал. И он рассказал, где ты пропадаешь и сколько твой отец платит СМИ, чтобы те не выкладывали ни одной статьи, — Тэхён иногда делает паузы, пытаясь вспомнить тот день, ведь сам выпил немало, но Ким более устойчив к алкоголю, а вот Чон совсем нет. — Ты довольно-таки честен со мной сейчас. А отец не меняется, становится только хуже с каждым годом. Что ж поделать, — Вон пожимает плечами и стряхивает пепел, который тут же подхватывает ветер и уносит вперёд через перила. — Джехён разочаровывает меня каждый день, — усмехается Лукас и пытается превратить это в шутку, но получается плохо. Вон в принципе не любит шутки, поэтому оставляет это, например, Тэхёну, который любит лишний раз ляпнуть чего забавного. — Собрание через четыре дня. Как думаешь, что задумал его отец? — Ким бросает сигарету и тушит носком от кроссовка. Лукас повторяет за ним и задумчиво поджимает губы. — Возможно, у господина Чон есть что-то, что поставит нашего друга в неловкое положение, но он утратил хватку, потерял репутацию. Он Джехёну не помеха, — пренебрежительно бросает Лукас и хлопает друга по плечу, этим предложением явно намекнув на задуманное ими несколько недель назад. И в чём уверен Вон — именно Еджин не даст единственному наследнику затонуть в ловушке отца, если таковая имеется. Брак подарил Джехёну куда больше возможностей, чем он предполагал. Их консервативное общество навсегда останется одной из главных проблем. — Пойдём куда-нибудь, я голодный до ужаса. — Ты разве не поедешь к Ахён? — Ким следует за другом и садится в его машину. — Я уже был у неё днём. Сейчас она занята, поэтому мы встретимся только завтра. — И у вас всё прям серьёзно? — Тэхён усмехается, открывая окно, в то время как Лукас только вздыхает. — Не говори глупостей. Мы с ней из разных миров. ~ Сона боится заглянуть внутрь комнаты девушки и застать там ещё не успевший остыть труп. После того как Джехён скрылся в своём кабинете, из комнаты не доносилось ни шороха, что безумно пугало её. Женщина ненавидела смерть и страшно боялась её всю сознательную жизнь. Но даже смерть любимого ребёнка не ввергала её в такой ужас, как картины избитой девушки перед глазами, которые она рисует. Набрав воздуха в лёгкие и задержав дыхание, Ын медленно отворяет дверь и застаёт девушку, лежащую на полу будто бы без сознания. Крови нигде видно не было — только привычные покраснения на бёдрах, плечах и спине. Это женщина видела не один раз на девичьем теле, поэтому, не заметив никаких серьёзных открытых повреждений или кровотечений, выдохнула. Стоило женщине сесть рядом с девушкой и аккуратно перевернуть её на спину, чтобы оказать первую медицинскую помощь, курсы которой она прошла ещё в старшей школе, Еджин тихо захныкала, слабо хватаясь за живот и жмуря глаза. — Он ничего не сделал, — промычала вперемешку с болезненным стоном Ким и предприняла попытку подняться на локти, но тут же упала обратно, больно стукнувшись лопатками. — Джехён увидел фотографии, где я стояла… С однокурсниками в ресторане. У нас была встреча, — Сона положила свою ладонь на её лоб и что-то бормотала ей в ответ. — И там был Чонгук. Я не поговорила с ним… Не успела, вмешался Джехён. Я так давно не видела… Друга, я так скучала по нему. Еджин не могла собрать свои силы обратно, но в ней так и горело желание поделиться этим с женщиной. Она боялась, что та в порыве злости расскажет Джехёну о беременности. Никто из них ещё не готов к тому, чтобы поведать ему об этом, а забивать голову парня перед собранием не самая разумная идея. — Я вызову доктора Мун, не волнуйся. Не пытайся встать, подожди, — Еджин отрицательно помотала головой на слова Ын и слабо улыбнулась, будто бы понимая, что ребёнок внутри не пострадал. — Он ничего не сделал, — повторила Ким. Сона уставилась удивлённо на девушку и спроецировала её движение — положила свою руку поверх холодных ладоней Еджин, которые покоились на ещё незаметном животе. — Джехён начал кричать и уже замахнулся, но я… Всё резко потемнело в глазах, и я упала. Он ушёл, не тронув меня ни разу, — Ким закрыла глаза и замолчала, а на последующие слова Ын не реагировала. Уснула. Когда Сона выбежала из комнаты за телефоном, чтобы вызвать врача, вернувшись обратно, она увидела Джехёна, который поднял Еджин с пола и положил на кровать, укрыв одеялом по грудь. Он засунул руки в карманы домашних спортивных штанов и стоял у окна, оперевшись бедрами о подоконник. Несмотря на то, что Ын вернулась и изумлённо смотрела на парня, он не шелохнулся и не соизволил взглянуть на женщину. Ей казалось, что он смотрит сквозь девушку, на теле которой появился холодный пот. — Молодец, Дже. Спасибо, что не тронул её, — тень Ёнджи промелькнула где-то в углу комнаты, и Чон проигнорировал это. — Какой же ты слабак, — ответил старший брат, но Джехён и это оставил без ответа и без единой реакции. Он только хмурился и не мог зацепиться за правильную мысль, которая бегает в его голове где-то рядом, и парень не может её поймать. Комната девушки расплывается перед его глазами. Еджин тяжело дышала, но не просыпалась. Сона предположила, что девушка просто простыла, а после это должен будет подтвердить врач, который уже направляется к ним. — Её синяки уже почти сошли, — заговорил неожиданно Джехён, из-за чего Сона вздрогнула от испуга. Голос парня был охрипшим и усталым, но даже так он умудрялся говорить таким тоном, что кровь в жилах стыла. — Отведите её в клинику после собрания, — Сона застыла на месте и даже на несколько секунд перестала дышать. Внутри неё всё взорвалось и обожгло стенки организма. — Господин Чон, о чём Вы? — с придыханием спросила Ын, на что Джехён усмехнулся и повернул голову к ней. От его взгляда пробежали мурашки по телу. — Я не дурак. Ей нельзя вызывать шумиху до собрания и ещё недели две после. Только после окончания всего она сможет пойти туда и избавиться от ребёнка, — Джехён растрепал свои волосы и положил ладонь на макушку, потупив взгляд в потолок. — Всё должно пройти безопасно и менее болезненно, а для этого ей необходимо будет обратиться к врачу. Тэиль всё устроит, я ставлю Вас в известность. Вы ведь хорошо с ней общаетесь. После собрания я сам ей обо всём скажу. — Но, господин Чон… Еджин любит его, — Сона срывается с места и подбегает к девушке, которая переворачивается на бок, но всё так же не просыпается. Видимо, Ким сейчас отсыпается за все те дни, которые не могла уснуть. — Если любит, значит — потеряет. Я предупреждал её об этом, — Джехён пожимает плечами и молча выходит из комнаты, не желая больше выслушивать что-то о ребёнке. Когда Ын сидит вместе с Еджин, когда приходит Тэиль и выписывает лечение без антибиотиков и таблеток, когда в квартире наступает гробовая тишина, Джехён надеется, что сможет очутиться сейчас в той самой комнате и вновь взглянуть на стены, которые никогда больше не увидят картины кошмарнее и ужаснее. Чон столько раз разглядывал живот Ёнджи, когда все узнали о её беременности, гладил его и даже разговаривал, из-за чего заставлял девушку громко смеяться. Джехён знал, что если ребёнку не уделяют внимание его родители, то вместо них должен он. Он любил его, любил Ёнджи, а когда потерял их на своих глазах — будто и вовсе ничего не чувствовал. Внутри него был хаос, а выйти он смог из проклятой комнаты только ближе к обеду следующего дня, когда солнце опустилось с зениты, и лучи попадали сквозь тюль в комнату, придавая крови ярко-красный оттенок. Она была везде — даже на Джехёне. Его носки и лодыжки были в разводах засохшей крови, руки Чон прятал под футболкой, из-за чего испачкал и живот. Когда горничные открыли дверь, то вмиг разбежались, не удосужившись закрыть дверь или забрать оттуда мальчика. Джехён к тому времени, как открыли дверь, сидел в углу комнаты подальше от трупа Ёнджи, и не мог уснуть. Чон не смог ни разу сомкнуть глаз хотя бы подремать, потому что организм полностью отказывался отключаться на сон. Мало что знающий о смерти и не видящий ни разу мёртвого человека, мальчик провёл много часов в одной комнате с трупом, который, как ему казалось, сейчас посмотрит на него и встанет. Чон отдёргивает себя и бьёт по колену, потому что до сих пор помнит каждую секунду того ужаса, который ему пришлось пережить. Его вытащили оттуда первым и отвезли в больницу, чтобы проверить на наличие увечий, но никаких насильственных признаков выявлено не было. Врачи отправили его в итоге к психотерапевту, но в первый свой визит, и ещё в последующие три, Джехён молчал, когда затрагивали тему Ёнджи и её выкидыша. Он помнит, что отвечал на какие-то простые вопросы, касающиеся его детства или брата, родителей или школы, но стоило им заикнуться о детях или той ночи — Джехён будто набирал в рот воды. Дома он нигде больше не видел фотографий Ёнджи. Отец сделал всё так, чтобы её существование и вовсе стёрлось из памяти, но Джехён не мог забыть. Отсутствие фотографий не могло заставить его забыть то, что прячется у него в сердце. Он помнит до сих пор каждую морщинку возле её глаз, маленькую ямочку на правой щеке и редкие короткие ресницы, которые Ли любила подкрашивать, чтобы они казались длиннее и гуще. У человека странная привычка — забыть того, кто делал его счастливым, но помнить того, кто причинил ему боль, раны от которой никогда не затянутся. Парень часто думал о том, как же больно было и ей, и ребёнку. Как сильно они мучались перед своей смертью, как страшно им было с каждой секундой, которая неумолимо вытягивала из них жизнь. Всем было плевать на них обоих, ведь Джеха из-за командировки не мог им помешать — да и наверняка не стал бы. Чон психует и встаёт с кровати, пытаясь другими мыслями выбить из себя Ёнджи, но, проходя мимо комнаты Ким на кухню, не удержался и заглянул внутрь так, чтобы его не заметили. Он не обращает внимания на уснувшую госпожу Ын, не слышит звонка своего телефона с другой комнаты — всё, что он видит, Еджин, сидящую к нему боком на кровати и гладящую живот поверх футболки. Озноб прошёл, температура спала, самочувствие нормализовалось, и Еджин внезапно поняла, что единственная мысль, крутящаяся в её голове всё это время: «Что с моим ребёнком?». Джехён бесшумно уходит обратно к себе в комнату, забыв о первоначальной причине выхода оттуда, и закрывается там, не сомкнув глаз до утра.