Душа в час отчаяния

«Я смотрю в себя и вижу, что сердце у меня чёрное. Может, когда я угасну, не столкнусь с истиной. Не просто принять то, что весь твой мир стал чёрным». ciara, paint it black

      С последнего визита к Доёну прошло уже больше недели, но изменений так вновь и не произошло.       Еджин приходила каждый день, но его руки, холодные до ужаса, лежали неподвижно. Девушка подолгу сидела рядом, гладя его ладонь или держа в своих горячих, и надеялась, что хотя бы на секунду сможет его согреть. Но лёд не отступал — он был и будет теперь в его руках всегда.       Дома Еджин ждал только Джехён; Соын ушла, как видимо, давно, раз парень сам лично стоял на кухне возле столешницы, ожидая пока вода в чайнике закипит. Девушка напряглась всем телом, когда подошла к столу с обратной стороны и тихо поздоровалась с ним, получая в ответ угрюмое молчание. Она могла даже так, разглядев спину парня, быть уверенной в том, что Чон ждал её ради чего-то. Будет это простой разговор или очередное издевательство — Ким не знает. Теперь рядом с мужем она уверена только в одном — ей будет больно.       Толком не переодевшись, Еджин собирается уже уходить, но холодный и грозный голос парня её затормозил. Она в страхе задержала дыхание, потому что всё же надеялась на то, что он отпустит её сегодня.       Ей необходимо сейчас просто лечь и выплакать то разочарование, которое пришло к ней с холодом от рук Доёна. В ней он сохранился до сих пор — её ладони ледяные, начинают подрагивать от любого движения Джехёна.       Она поворачивается к нему лицом и слегка улыбается уголками губ, чтобы избежать очередной провокации. Ким не должна выглядеть уставшей или слишком радостной — что-то посередине, и только тогда Джехён ничего ей не скажет.       — Подойди ко мне, — строго проговаривает Джехён и выключает плиту за своей спиной.       Секундный писк, и чайник спустя время замолкает, но этот свист до сих пор долбит по голове словно молоток из свинца.       — Не делай глупостей, Дже, — голос Ёнджи звучит резко, словно гром посреди ясного неба, но парень заглушает её.       Когда Еджин оказывается рядом с ним, то улыбается уже нервно и истерически, пытаясь укрыться от его взгляда максимально, но удаётся отвратительно. Джехён видит её насквозь, а страх перед ним только потешает его собственное эго. Даже работники компании, тут же разбегающиеся по сторонам, когда Чон идёт по коридору, не радуют его настолько, как это делает Ким. Наблюдать за девушкой, дрожащей и ищущей пятый угол в огромной квартире, настоящее садистское удовольствие, которое доступно ему.       От мысли, что Еджин принадлежит ему одному — сносит крышу. Джехён питается этим чувством и даже думает о том, что ничего ему кроме этого не нужно.       Он кладёт свои ладони на тонкую талию, подмечая то, что прежняя худоба Еджин за последний год их совместной жизни пропадает. Срок хоть и маленький, насколько известно ему, но телосложение девушки меняется будто бы с каждым днём. Чон уже даже не помнит, когда последний раз просто прикасался к девушке или разглядывал, потому что время ни на что кроме работы тратить не хотелось, а раз теперь компания полностью его — стоит вернуть семейную жизнь в прежнее русло.       Ким инстинктивно кладёт свои руки ему на грудь и отпирается, что приводит Джехёна в лёгкое потрясение — несколько месяцев назад она боялась и этого сопротивления. Взгляд опущен, зрачки бегают, руки вспотели, колени дрожат — Джехён чувствует все изменения в её теле сейчас, и хочет приковать Еджин к себе вот такую — молчаливую, покорную, боязливую. Чтобы одно его слово — и она сразу же заплакала, потому что даже сейчас глаза на мокром месте.       — Только не сегодня… — обречённо шепчет Ким и жмурит глаза, когда Джехён с силой сжимает её бока и громко вздыхает. Не то. Чон перемещает одну ладонь на её уже слегка выпуклый живот, который она тщательно скрывает за объёмной одеждой, и легонько давит, надеясь получить желаемую реакцию.       Еджин молчит, сжимая губы в тонкую полосу.       — Соын тебе уже передала всё, что я сказал? — медленно спрашивает Чон и давит сильнее.       Еджин хватается обеими руками за запястье парня и останавливает его, тихо пискнув себе под нос от внезапной боли. Девушка незамедлительно кивает и поднимает к Джехёну глаза полные слёз, заочно понимая, что это никогда не работало. Слёзы не были каким-то сигналом для парня остановиться или прекратить свои ужасающие пытки; они просто были водой, были подтверждением того, что Ким больно.       И если Еджин больно — он всё делает правильно.       Она могла хоть выплакать всё, что у неё есть внутри; сорвать голос в попытке докричаться до него; разбить все руки в кровь, разодрать колени; ненавидеть его люто и проклинать каждый день — это всё было такой бесполезной тратой её же сил.       Но Джехён знает — эта боль однажды сорвёт ей крышу, и тогда она покажет свою настоящую натуру в полной красе. Нужно только подождать, довести до той точки кипения в её душе, чтобы она взорвалась миллионами осколков и уничтожила вокруг себя всё. И тогда их игра превратится в настоящий хаос.       Еджин смотрит умоляюще, слабо сжимая мужское запястье в своих руках. Чон усмехается и хватает другой рукой её за подбородок, сжимая пальцами так, что её губы раскрываются и вырывается жалобный стон.       — Ты такой жалкий. Твоё сердце всё ещё дрожит при взгляде на неё, — тихий голос старшего брата в голове Джехёна заставляет того застыть.       Кожа девушки покраснела, а первые слёзы скатились по щекам к пальцам Джехёна. Он целует грубо, как и всегда, остервенело кусая её губы и не давая ей возможности даже вздохнуть. Еджин задыхается и давится собственной слюной, отталкивая парня от себя, но её сила по сравнению с его так ничтожна, что и попытки проваливаются сразу же — о них не стоило даже и думать. Но Ким пытается, потому что сегодня она разбита настолько, что не может вытерпеть и мысли об очередном изнасиловании.       От её ладоней веет антарктическим холодом, и он разносится импульсами по всему телу.       Когда Джехён отрывается от поцелуя, ребром ладони протерев свои губы, Еджин чуть ли не падает на колени от нехватки воздуха и слабости. Её голова начала кружиться, и чтобы не упасть на колени посреди кухни — Ким цепляется руками за мужские плечи и опирается на них всем весом.       — Завтра ты сделаешь то, о чём я тебя пока ещё прошу, — Чон брезгливо сбрасывает руки Еджин с себя и толкает, из-за чего та падает на пол всем телом и болезненно стонет, автоматически приложив руки к животу, будто защищающий панцирь. — Если нет, то и разговор у нас с тобой будет другой, принцесса.       Джехён заливает кипяток в кофе и удаляется в свою комнату, свет в которой был включён до самого утра. Еджин уснуть так тоже и не смогла, пролежав в кровати всю ночь. Она слышала иногда, как Чон проходил мимо её комнаты, останавливался и заходил. Он стоял у порога несколько минут, а после удалялся то в зал, то снова на кухню, то просто бродил по коридорам. Это были либо разговоры по телефону непонятно с кем, либо безумные монологи, либо угрюмое молчание — и в этой своеобразной тишине каждый его шаг отдавался эхом в голове девушки.       У неё словно внутри сжимались все органы, как только она чувствовала его присутствие в комнате.       Под утро, когда часы пробили пять, Джехён вернулся в её комнату вновь. По резкому запаху, ударившему ей в нос, она поняла, что он пил все те часы, что провёл за пределами своей комнаты.       В чём он утолял свои потребности, в чём топил свою бесконечную боль, в чём находил утешение — никто не знал; ни алкоголь, ни сигареты, ни пустой секс, ни работа — ничего из перечисленного этим не было, но у каждого человека есть такая вещь, место, человек — в котором они тонут и наслаждаются этой сладостной мукой.       Еджин за год умело научилась притворяться спящей. Так, что даже бдительный Джехён терялся и верил ей, а пьяным он и вовсе не замечал девушку.       Это и помогло ей узнать, кто на самом деле там, внутри него, связывает свои незатейливые нити и убивает парня медленно, мучительно, долго, в отместку наслаждаясь его страданием, пока он причиняет его другим. Имя загадочной Ёнджи прозвучало всего раз, но голос его был такой разбитый, что можно было легко понять — это она когда-то уничтожила в нём жизнь. Оставила такой уродливый шрам в его душе, что нечем прикрыть. Опустошила его настолько, что нечем заполнить.       Сколько бы кто ни пытался, Джехён больше не может. Он по неосторожности задевает его каждую ночь, и это отзывается по всему телу фантомной болью. Кому на самом деле Джехён молится день ото дня, лишь бы Ёнджи исчезла из его мыслей? Зачем он просит у Неизвестного утешения, когда никто его не слышит?       Еджин лежала смирно и тихо, стараясь почти не дышать, лишь бы не спугнуть поток мыслей парня. Он говорил нескончаемо, а потом резко замолкал, будто бы боялся, что девушка проснётся с минуты на минуту.       — Я просто хочу покоя, но не могу себя заставить остановиться. Это я был плохим с рождения, или люди вокруг меня? Я ли настолько слаб, что поддался, или они настолько сильны, что надавили и сделали своим во тьме?       Как бы хотелось сейчас Еджин встать и уйти, чтобы перестать его слушать. Но другого выбора не было — каждое его слово пронзало аккурат её сердце и оставалось там навсегда.       Она думает, что всю жизнь будет искать ответа на этот вопрос: «Я ли слишком слаб, или другие слишком сильны?».       У Джехёна был выходной, потому, как только он наговорился, сразу же удалился в свою комнату. Заснул до самого вечера, пока Еджин встала с кровати в восемь часов утра разбитая и потерянная. Её голова болела от мыслей и ночных размышлений о том, какая жизнь могла быть у неё, родись она в подобной семье, как у мужа.       Что было бы с ней, и какой бы стала она?       Совершенно другое воспитание, другие принципы, а моральное осознание вещей и человечность наверняка стоили бы грош, по сравнению с удовлетворением собственных потребностей.       Никто из них не был идеальным представителем золотой молодёжи, да и Еджин до этого звания было уже недалеко — она чувствует, как внутри неё что-то расслаивается и сгнивает.       По пути в больницу девушка полностью не осознавала основной цели этой поездки. У неё в голове это не было чем-то ужасным или болезненным. Чтобы морально справиться со страхом перед операцией Ким представляет живое существо внутри — опухолью. Она делала так часто в детстве, когда осознавала всю серьёзность болезни. Как только ей приходилось лежать в больничной палате в ожидании операции, первая мысль в голове: «Это спасёт меня».       «Это мне поможет».       Но с ребёнком не выходило. Она не узнавала пол ребёнка, не интересовалась его здоровьем, потому что боялась привязаться к нему ещё сильнее. Сидя в машине и игнорируя звонок доктора Мун, Еджин кладёт руки на живот и гладит, ощущая, как к глазам подбираются слёзы. Невозможно не любить то, что сейчас живёт внутри неё.       Ким жмурит глаза от боли, сковывающей её сознание внутри. У неё не выходит воспринимать этого ребёнка, как что-то причиняющее ей вред. Пусть она и не знает точно пол, но отчего-то сердце подсказывает ей, что это — девочка. Ким не могла сказать точно, хотела ли она вообще замуж и детей, но если бы так получилось — первенцем хотела видеть именно девочку, похожую исключительно на неё.       Чтобы она была словно ангел, осветивший её жизнь после рождения.       Машина остановилась, и водитель повернулся к девушке, чтобы она вышла. Еджин упрямо его игнорирует и сидит, вслушиваясь в собственное сбитое сердцебиение. Ладонью она ощущает чужое, спокойное, совсем не ощущающее приближающейся беды.       Читать про аборты не было сил, но девушка имеет хоть малое представление о том, что сейчас будет с её маленьким ребёнком, не успевшим взглянуть на мир собственными глазами.       Она никогда не имела ничего против абортов, считая их во многих случаях отличным решением, однако, когда это коснулось её лично — испугалась. Ей стало страшно, что она не очнётся после проведения этой операции, потому что срок был уже довольно-таки большой. Ей стало страшно, что после этого она потеряется и не сможет себя найти.       Руки Еджин вновь вернули своё тепло — они были горячими, словно в огне. Девушка не могла поверить, что именно в тот момент, когда она окажется в просторном холле больницы, её ладони вспомнят прежний огонь, хранящийся в них. Сообщения от Тэиля приходили одно за другим, а открывать их она не желала, потому просто выключила телефон и бросила в сумку.       Еджин совсем не в курсе, как Джехён нашёл врача, который согласится провести аборт на таком большом сроке.       — Вам не стоит беспокоиться. Мы сделаем небольшой укол, а Ваш организм завершит начатое нами. Просто постарайтесь не волноваться.       — Будет больно? — тихо спрашивает Ким, когда проходит внутрь палаты, где она должна будет подготовиться к предстоящей операции.       — Нет, госпожа Чон. Как я и сказал ранее, сердце плода просто остановится, а Вам главное — расслабиться, — на этих словах Еджин кивает и врач удаляется из палаты, оставляя все остальные мелочи на пришедших сестёр.       Радует только одно — до операции никому нельзя к ней приходить. Никто её не побеспокоит ближайшие часы, и это, несомненно, отличная возможность для того, чтобы уничтожить терзаниями себя саму.       Когда врач вернулся в свой кабинет, то согнулся в поклоне перед женщиной, сидящей в ожидании его. Это была мать Джехёна, скрывающая лицо за вуалью на чёрной шапочке.       — Вы ведь помните, о чём мы с Вами договаривались, верно? Мой сын не должен узнать ни при каких обстоятельствах, что я встречалась с Вами.       — Конечно, госпожа Чон. Мои жена и дочь ведь… Уже в Канаде, верно? — неуверенно спросил пожилой мужчина и замял пальцы. Женщина усмехнулась и кивнула. — Хорошо, хорошо… Мы всё уже приготовили. Никто не догадается о настоящей причине её смерти.       — Отлично, доктор Пак. Вы меня так выручаете.       После этих слов госпожа Чон встала и, поправив складки на юбке, склонила голову в знак прощания. Она ушла быстро из кабинета и села в машину, увозящую её обратно к себе домой, а врач остался обессиленно сидеть за своим столом, рассматривая семейную фотографию. Через несколько месяцев госпожа Чон, если бы он не согласился выполнить его условие, раскрыла бы правду о многих его секретах, которые бы уничтожили его карьеру и оставили семью в бедности. Раз жена и дочь в безопасности, то он может спокойно выполнить свою часть сделки и со спокойной душой принять наказание.       Через несколько часов в специально отведённой комнате Еджин кладут на мягкую койку. Девушка сначала разглядывает белоснежный потолок, а после закрывает глаза, потому что краем глаза замечает в руках врача шприц. Ей это кажется нереальным, и хочется резко проснуться в своей комнате. В очередной раз вспомнив о Доёне, она кладёт ладони на живот и плачет, несвязно говоря о том, чтобы врач остановился.       Она не хочет терять то единственное невинное в своей жизни, светлое, нетронутое грязью и пороком. У Ким у самой сердце останавливается, когда она понимает, что ещё немного — и её ребёнок умрёт так тихо и спокойно, будто проваливаясь в бесконечный сон сквозь темноту. Её не волнует, что он от Джехёна, ведь дети — не их родители.       Дети — невинные, они подобны ангелам, спустившемся с небес, чтобы помочь заблудшим взрослым. Для Еджин это будет правдой, и ей всё равно, что скажут другие. Она хочет зацепиться хоть за одно хорошее в её жизни, где всё обратилось в мрак.       — Не стоит беспокоиться, госпожа Чон.       — Я не могу так, можете ли Вы убрать это всё? Я поговорю с мужем, только отмените эту операцию!       Ким привстаёт на локтях, но врач, всё ещё держа шприц в руке, лишь отрицательно мотает головой, кивнув кому-то позади девушки. Еджин не успевает обернуться или хоть как-то увернуться, как её вновь кладут всем телом на спину, крепко держат руки вдоль тела и, стоило Ким начать сопротивляться — в изгиб локтя тут же сунули шприц. Что там — неизвестно, но спустя несколько минут, которые были для Еджин расплывчатой дымкой в сознании, девушка постепенно отключилась. Последнее, что она могла разглядеть, как ей кажется, Доёна — плод её больного воображения.       Ким будто оказывается в тёмной маленькой коробке, из-за которой ей кажется, что внутри нет воздуха. Девушка задыхается и чувствует только страх, поглощающий её всё глубже.       Здесь так темно, что не видно даже собственных рук, и эта темнота кажется чем-то осязаемым и реальным, плотным и твёрдым, словно камень, заковавшим её внутри. Когда девушку посещает мысль о том, что она умирает, впереди появляется маленький проблеск света, который из маленькой точки превращается во что-то большее. Но в нём нет чего-то магического или спасательного — от него веет холодом, и страх Еджин словно дёргается.       Её тело пробивает дрожь и ей хочется оказаться где угодно, но не здесь — не в этой страшной ловушке, которая высасывает из неё всю жизнь. Закрывая глаза и совершая последний вдох, у Еджин будто остановилось сердце. Ким не знает, сколько времени она провела в кромешной темноте, но уверена в одном точно — её спасли родители.       Это были их руки, обнимающие её со спины и аккуратно гладящие её плечи. Только от них веяло родным теплом, таким необходимым и оживляющим. Это были их голоса, сладко напевающие какую-то песню из девяностых. Это был их запах кожи, который всегда оставался на их одежде, а Еджин забирала из шкафа их вещи и прятала у себя. Это были они — живые и любящие, которые согрели Еджин в этот одинокий холод.       Когда она ощутила мягкие губы, коснувшиеся её лба всего на мгновение, её душа упала.       — Солнышко, разве ты готова сдаться?       Такое бывало только во снах — будто она шла по дороге и резко начинала падать, а после подскакивала на кровати.       Подскочить не удалось — её тело было настолько слабым, что и глаза открыть уже казалось непосильным. Взгляд фокусировался долго, а белизна потолка только раздражала. Её глаза слепили яркие лучи солнца, проникающие в палату через открытое окно. Стоило ей понять, где она и что произошло — она болезненно простонала. На этот звук тут же подошёл Тэхён, дежуривший около неё уже не первый день.       — Как ты себя чувствуешь? — выпалил Ким, хватая девушку за руку.       Если бы у неё были силы, она б выдернула свою руку из его ладоней, потому что противен каждый, кто сейчас попадётся ей на глаза. Тело отзывается ноющей болью, и Еджин готова отдать всё на свете, лишь бы оказаться сейчас там, где всё разбилось.       Внутри себя она ощущает только пустоту, как физическую, так и моральную. Словно её всю опустошили и бросили умирать — задыхаться в этой боли. Ким пытается дотронуться до своего живота, но не может поднять руки. Она может только плакать и шмыгать носом, и даже это приносит боль — голова трещит отвратительно, отдавая импульсами в затылок, где колит.       «Его больше нет» — думает Еджин, повернувшись к парню.       Тэхёну потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что хочет этим взглядом сказать девушка. У него не хватает смелости сказать о том, что и сама Ким была на грани смерти, ведь ей и без того плохо. Тэхён не умеет успокаивать девушек, но его рука сама потянулась вновь к девичьей ладони. Он аккуратно поднёс её тёплую ладонь к своим губам, на некоторое время задержав поцелуй на тыльной стороне её руки.       Ким перестала плакать, перестала о чём-либо думать, словно отключилась вновь. Она молча смотрит в потолок и пытается осознать увиденное во сне.       — Ты пробыла без сознания три дня, Еджин.       Девушка медленно поворачивает голову к Тэхёну и удивлённо раскрывает глаза. Для неё время в том сне потерялось, и не было никаких часов, дней, месяцев. Был только страх и бесконечная ночь, без надежды на то, что наступит рассвет.       Когда врач зашёл в палату, то справился сам без помощи помощников. Он быстро вынул трубку со рта девушки, проверил показатели — и только потом позвал медицинскую сестру, которая завершит остальные детали. Это продлилось недолго. Уже через час Еджин могла самостоятельно дышать и даже разговаривать — сил на это правда было мало.       — Я не знаю, так ли это на самом деле, но в детстве мама говорила мне, что, когда Бог забирает одну жизнь, дарит другую, — парень не верит, что говорит это. В Бога он не верит, да и Ким наверняка не отличается верой в высшие силы, но сейчас ему показалось это правильным. — Доён очнулся вчера утром.       Может, Тэхён специально назвал сначала хорошую новость, в которую Ким не может до конца поверить. А потом вернул её на землю одним резким рывком, сообщая о тюремном заключении врача, проводившего операцию. И о том, что та больница, в которой она чуть не умерла, закрылась — дело рук её мужа. Еджин отказывается принимать эти слова, как правду — разве Джехён стал бы рисковать своим имиджем и закрывать целую больницу, оставляя тысячи безработных на улице без шанса устроиться на работу вновь.       — Джехён не остался в стороне, хотя днём должен был улетать в Токио. Как только общественность узнала о твоей клинической смерти, то поднялся такой ажиотаж среди СМИ. Узнав всю правду, Чон умудрился засудить твоего врача, и народ ни разу не выступил против. Факт аборта был скрыт, и врача дополнительно обвинили в клевете. Джехён заявил, что ты плохо чувствовала себя из-за беременности и решила обратиться в больницу.       Тэхён не умолкал ещё несколько минут, отвернувшись от пристального взгляда Еджин. Всё, что он говорил, не укладывалось в голове. Единственное, что должно было крутиться в её голове — Доён, но она не может уловить эту мысль и постоянно цепляется за Джехёна, который осудил тех, кто попытался причинить ей вред.       Кто защитил её, несмотря на всю ненависть к ней.       Ким стало наплевать: сделал он это из-за выгоды или из какой-то жалости к ней. Она закрывает веки и из последних сил сжимает ладонь Тэхёна, улыбаясь уголками губ. Если бы она могла, встала бы и обняла того, кто был рядом. Даже если бы это оказался Чон — ей наплевать. Так наплевать, что лишь бы её защищали так и впредь, а врач, ослушавшийся девушку — навсегда сгнил в этой тюремной камере.       — Надеюсь, он там и сдохнёт, — последние слова Еджин перед тем, как в палату зашёл врач, совершающий обход, и два интерна.       Тэхён боязливо отпустил руку девушки и соскочил со стула, будто бы ошпаренный ледяной водой посреди сна. Ему бы в жизни не пришла мысль, что в голове у девушки могут появиться слова, подобно этим. Разве это та Еджин, которую он помнит, которую знает? Разве в такую жестокую девушку он влюбился?       Ким уверен в том, что та девушка, которую он узнал впервые, ни за что в жизни не пожелала бы смерти кому-либо так искренне, словно сама готова взять в руки пистолет и прострелить кому-то голову.       Разве Еджин смогла бы?