«Ты прекрасно со всем справился, я аплодирую стоя. Ты получил всё, что хотел. Твоя взяла». the veronicas, you ruin me
Еджин чувствовала опустошение. Она так хотела, чтобы её кто-нибудь обнял и успокоил, но никого не было. Девушка лежала на кровати и смотрела в потолок, не понимая, зачем она продолжает стараться. Для кого она делает это всё? Джехён ни в одном глазу не выглядел расстроенным, а Еджин и подавно. Она не общалась с родителями мужа после той встречи. Видела их только в тот день и на свадьбе. В доме царила обычная тишина и покой. Никого не волновала смерть старика. Прислуга боялась только, что их уволят от ненадобности в таком количестве работников. Мать мужа никак не взаимодействовала с Ким после того, как в первую же ночь их пребывания в доме, родительница закатила скандал и бросила в девушку фарфоровую вазу. Чон сделал тоже самое, но намеренно промахнулся. Ему хватило и животного страха в глазах матери. Он приказал одной горничной отвести Еджин в его комнату и помочь обработать раны на руке. — Не могу поверить, что ты променял меня на эту… Даже слов подходящих нет для неё. Простая… Сирота дурачит тебя, а ты веришь. — Ты не значишь для меня ничего особенного, а Еджин имеет ценность в несколько миллиардов вон. В ней есть выгода, а какой мне был толк от вас с отцом? Я забрал компанию себе, а мой отец утратил лицо в глазах всех работников. Теперь ещё и умер. — Ты! Неблагодарный ребёнок! Такой же безмозглый дурак, каким был твой брат! — Не переходи границы. Мне ничего не стоит выгнать тебя и оставить без гроша. Еджин слышала тот разговор и внезапно ощутила неприязнь внутри себя. То ли к Джехёну, то ли к его матери, то ли к их семье полностью, то ли к себе — почему? Она представила себя на месте мужа и осознала, что её поведение было бы точно таким же, как у парня. Родной это человек или чужой — никто не заслуживает таких оскорблений в свою сторону. Чон тогда в комнату не вернулся. В ту самую, где Еджин вынуждена была согласиться на нежеланный и отвратительный ей брак. Она не могла нормально отдохнуть, просыпаясь каждый час от кошмарных силуэтов во снах. Но Чон не появлялся в комнате уже месяц, как они здесь. Она не видела его за обеденным столом, не натыкалась на него в гостиной, не пересекалась с ним в бесконечных коридорах. Видела только на церемонии похорон, и то — он с ней ни то чтобы не разговаривал, он даже не замечал её. Будто Еджин не существует совсем. Сначала Ким этому была только рада, но потом поняла — затишье перед бурей. Что-то да должно случиться, ведь этот дом проклят. Он пропитан насквозь отвратительными воспоминаниями, до последнего гвоздика. Эти стены помнят все крики, слёзы и побои. Они хранят эти страшные тайны много десятков лет, и находиться внутри них некомфортно. Словно девушку медленно душат. В день, когда Еджин всё же решилась начать что-то менять в своей жизни — Джехён проводил её до дверей больницы. Это был первый раз, когда они увидели друг друга за прошедшее время. Чон не подозревал о том, что затеяла Ким, и спокойно уехал обратно, напоследок сказав, что за ней приедет водитель в восемь часов вечера туда, куда она скажет. Девушка кивнула и зашла внутрь с такой душевной тяжестью, что было невозможно дышать. Вдохнуть полной грудью — нет, нельзя. — Больше ты ни дня нормально не вздохнёшь, Еджин. Стук её каблуков разносился тяжёлым эхом по всему этажу; слёзы мешали разглядеть что-то дальше метра; майка неприятно липла к коже из-за проступившего холодного пота, но блузка идеально скрывала это. Врач был уже внутри палаты. Еджин закрыла дверь и подошла ближе к койке, оглядывая Еджа. Она сверлила младшую сестру взглядом несколько минут, надеясь на то, что она не очнётся и не скажет, что с ней всё хорошо. И она безмолвно лежала с закрытыми глазами. Ведь если бы Еджа пришла в себя, осуществлять задуманное было бы в разы тяжелее. — Вы уверены? Работа её сердца стала налаживаться, анализы начали улучшаться. Да и мозг ещё функционирует, — врач, предупреждающий её об опасности неправильного выбора, нахмурился, стараясь проследить за эмоциями девушки, но она оставалась беспристрастной. — Несмотря на будущий образ жизни, она всё ещё живёт. Еджин знала, что из-за этого её могли бы привлечь к уголовной ответственности. Но никто этого не сделает — Джехён прикроет дело, которое даже не будут открывать. Всё решится в мгновение ока, и Ким даже не нужно будет ничего для этого делать. Чон решит всё сам. Сделает всё сам. Только не опорочить бы свою репутацию и не подставить компанию. — Да. Мы с ней однажды договорились, что если подобное случится — ни одна из нас не станет ждать чуда. Я исполняю её последнее желание, — твёрдо ответила Ким и увидела в глазах врача сомнение. — Она так любила жизнь, что сама мысль о таком образе её доводила до истерики. Врач не стал больше задавать вопросов. Он молча протянул девушке бумаги и, стоило ей неуверенно расписаться, забрал обратно, подходя к системе. Еджин села рядом с сестрой и взяла её за руку, вздрогнув от холода. Отёк с лица успел понемногу сойти, и она опешила — из глаз Еджа текли слёзы, но Еджин только сглотнула обжигающий ком в горле и зажмурилась, чтобы не видеть этого. «Мне просто показалось». Холод рук проникал внутрь словно по крови. — Прости меня, моё солнце. Я так люблю тебя… — прошептала Ким, прижимаясь губами к тыльной стороне чужой ладони. Система прекратила подачу кислорода. Аппарат издал последний единый звук и был окончательно выключен. Еджин не знала куда делась её истерика — вот она вроде подступала к горлу, но глаза до боли сухие. Вокруг шеи будто обвились колючие стебли, заставляя бренное девичье тело кровоточить. Ким сжимала ладонь младшей сестры и не могла найти в себе силы отпустить. Это казалось непосильным, но Еджин пришлось. Стоило ей покинуть пределы палаты, как девушку пробила одна только мысль — это и есть начало её конца. Когда тело готовили к перевозке в крематорий, Еджин отключила телефон. Она догадывалась, что Джехён уже обо всём узнал. И наверняка уже в бешенстве или растерянности — ведь Чон не ожидал такого от Еджин. Это дало ему понять, в какую всё-таки сторону меняется Ким. Парень определённо был напуган в глубине души — на это могла пойти любая другая девушка, но не Ким. Он никогда не мог подумать, что однажды посмотрит на неё и испытает страх где-то там — в уголках сердца. Разве такую Еджин он хотел видеть рядом? Нет… Ким стала той, кого он из неё сделал сам. Слепил своими голыми руками копию самого себя. Девушка подготовила всё заранее, поэтому процесс прошёл точно по плану. Вазу поставили на самую верхнюю полку, в правый угол рядом с родителями, чтобы у Еджин не возникало соблазна смотреть на счастливую Еджа с фотографии. Ким хотелось извиниться вновь и забыть их, как сон. Теперь ей казалось, что она никогда не заслужит прощения. Наверняка перед смертью Еджа вспомнила слова старшей сестры, которые вторая бросила ей в порыве гнева. Еджин тогда было всего пятнадцать лет. И младшая приняла сочинение старшей сестры за черновики, из которых вырезала снежинки и наклеила на окна в комнате. Младшая хотела сделать ей приятное, тем самым удивив. — Как я хочу, чтобы ты сдохла! Эти слова довели Еджа до слёз, она рассказала об этом родителям и Доёну. Мать испугалась и наказала дочь, а разочарование в глазах отца Еджин никогда не забудет. Брат так обиделся на неё, что не разговаривал с ней больше месяца. Тогда был серьёзный разговор с отцом, когда он и сказал главное, которое он повторял девушке до самого конца: «Девушка не должна вести себя, как деревенская истеричка». На этом вся история была закончена, но эти слова никогда не давали Ким покоя. Она чувствовала вину и стыд всегда, когда смотрела на Еджа. И теперь всё, что осталось от неё к концу октября — ничтожный прах. Никому не нужный, занимающий только попусту место. Была бы воля Ким, она бы развеяла этот прах над рекой, но брат ей этого не позволит. — Доён никогда не простит меня, если узнает всю правду. Еджин боится, что на этот раз Доён точно откажется от неё, больше не признавая в ней любимую сестру. Ехать к нему сейчас категорически запрещено — это же самоубийство. Только она его увидит, как захлебнётся в своих же рыданиях и расскажет всё, ведомая чувством вины. Один человек мог бы её понять, но Ким поклялась себе, что больше никогда не попросит помощи у Тэхёна. В её сердце, наконец, зародилась та ненависть, которую он заслужил. Тэхён сказал это сделать — она сделала. Он сказал забрать акции Еджа себе — она забрала. Ким сказал после забыть обо всём — она не станет. Может, оно и к лучшему? Еджа не будет больше мучиться. Она рядом с родителями, которые помогут ей — это уже хорошо. Еджин вытирает единичные слёзы и подходит к выходу, замечая припаркованную машину её водителя. Джехён в курсе. Когда девушка выходит из помещения, её тут же встречает сеульский ветер, который слегка коснулся её волос, мягко прошёлся по гладкой бледной коже и убежал. Унёс бы он за собой её беды, смёл бы все плохие мысли, но это всё осталось при ней. Еджин оглядывается на дверь и мысленно прощается, поклявшись, что каждый, кто причастен к этой истории, пожалеет. Но чтобы абстрагироваться от своих моральных принципов, ей нужен толчок. Этот решающий шаг в бездну, что отрежет её от прошлой жизни и даст новый глоток, благодаря которому она сможет воплотить свою месть. Еджин клянётся, что уничтожит каждого, пусть даже у неё уйдёт на это вся жизнь. — Месть для глупцов и безумцев, — повторила Еджин вслух, когда эта фраза из телевизионного сериала всплыла в её голове. Насколько же она правдива. Она садится назад и включает телефон, замечая пропущенные звонки от мужа и, как ни странно, от Доёна. Никому из них она не перезванивает, сохраняя внутри себя состояние покоя и не давая урагану снести всё на своём пути. Еджин не должна забыть эту боль — она должна хранить её внутри, чтобы всегда помнить о своей вине. Оказавшись на пороге дома, Джехён тут же хватает её и после грубо толкает внутрь своей комнаты, где Еджин жила. На глаза девушки внезапно наворачиваются немые слёзы от всплывающих моментов в голове, но она смело поворачивается к мужу и смыкает губы в тонкую полосу. Здесь началась история, которую Джехён связал с Еджа. И здесь Еджин её закончит. Она прекратит свои муки, остановит эту тиранию в свою сторону. Потому что ни одна женщина не должна подвергаться физическому и моральному насилию. — Стой, Дже! Не совершай ошибки! — тень Ёнджи тут же затерялась в углу. — Ударь! Ударь её, быстрее! — а тень старшего брата осталась незаметной. Джехён в бешенстве. Еджин не видела его таким уже долго. — Кто тебе разрешал вытворять подобное? Как ты посмела отключить Еджа? — стены были звуконепроницаемыми, поэтому кричать о помощи было бесполезно. Джехён кричал так громко, что звук отскакивал от стен и больно звенел в ушах девушки. — Тупая дрянь! — Чон психанул и стукнул Ким с такой силой, что та упала с грохотом на пол, стукнувшись головой о стену. Всё перед глазами поплыло, когда она попыталась встать. Девушка оперлась спиной о стену и зажмурилась, чтобы не видеть больше мужа, но она прекрасно его слышала: все крики, громкие тяжёлые вздохи, шмыганье носом. Раскрыв веки, Ким увидела слёзы на его глазах. И окончательно впала в ступор. — Ты, видимо, совсем забыла своё место, раз я стал хорошо к тебе относиться. Тебе напомнить вновь? Показать, кто ты такая? — Джехён хватает Еджин за волосы и тянет наверх, грубо стукнув её спиной о стену. — Чего молчишь? Зачем ты это сделала? — Чон отвесил Ким пощёчину, но девушка продолжала молчать. Глупо молчать, как всегда, а Джехён продолжать кричать, чуть ли не до хруста в костях сжимая плечи девушки. — Дже, ты не такой… Прошу тебя! — голос Ли был совсем тихий. — Думаешь, только твоя жизнь была ужасной? Ты жила в ужасе всего несколько лет, а я живу в нём всю жизнь! Все годы я жил в личном кошмаре, который создали мои родители! Не ты долбанная жертва этого мира, а я! — Джехён, дай мне объяснить всё, — прохныкала Еджин, но тут же замолчала. — Знаешь, смерть отца меня только обрадовала. Ты и представить себе не можешь, как я счастлив, что этот старик сдох. Он ведь убил моего брата, убил Ёнджи, моего племянника, он бил нас — он всегда выбирал насилие. По-твоему, я не знаю, что такое чувства? Это полный отстой! Дурацкие чувства, которые все ставят на первое место, они не значат ничего! Это просто жалкая игра таких, как ты — жертв несправедливого мира. Вы думаете, что дети, выросшие в ненависти, жестокости и боли, давно забыли, что такое чувствовать. Но никто никогда ничего не забывает. Просто закрывают на это глаза, чтобы выжить. Когда боишься умереть, наступаешь на свою любовь, гордость и доброту. Когда людей воспитали в таких условиях, в каких вырос я, перестаешь быть морально-высоким человеком. Им невозможно снова стать, сколько не пытайся! Я столько лет потратил на то, чтобы чувствовать своё сердце, слышать голос души и жить жизнью, о которой я только мечтал в детстве, но это всё было только зря. Почему? Потому что легче убить в себе последние остатки человечности, чтобы выжить в том мире, в котором сейчас живу и в который впутал тебя, — Джехён замолкает на мгновение, запуская свою руку в волосы. — И знаешь, что сделала ты, принцесса? Чон устало сел на свою кровать и сцепил руки в замок, облокотившись локтями на колени. Его глаза блестели от слёз в сумерках и лунном свете, которые единственные были источником света. Еджин не могла прочитать его — он всегда был загадкой. Был ли он сейчас пьян или так сильно зол? — Ты ждёшь жалости или признания поражения? — Я ничего от тебя не жду. Просто говорю, что устал от твоей игры в жертву; устал смотреть на тебя и испытывать одну только пустую ненависть; устал видеть в отражении своих глаз жалость к тебе; устал от твоих прежних взглядов. Устал пытаться, а тут… Ты жила в мире, о котором я мечтал. Поверить не могу, что отнял его у тебя так быстро — ты сдалась уже сейчас, прогибаясь под правила нового мира. Принцесса превратилась в палача? — с безумной ухмылкой на губах произнёс Чон, опуская взгляд и рассматривая пол. — Джехён, я не хочу больше… Не хочу больше быть жертвой. Я всё решила для себя и хочу просто спокойно жить, — аккуратно начала Еджин, ощущая, как парень вновь напрягается всеми мышцами тела. Она встряхивает головой и жмурит глаза, чтобы вновь не поддаться страху. — Позволишь мне помочь тебе с Америкой? — Я ещё в самом начале сказал, что никуда тебя не отпущу. Ты — моя гарантия на успех. — Я дам тебе больше, чем у тебя есть, если ты дашь мне договорить до конца. Джехён нахмурился, но промолчал, позволяя девушке продолжить. — Я больше даже мысли не допущу о том, чтобы сбежать от тебя, клянусь. И чтобы ты был уверен в моих словах, — Ким достаёт из сумки бумаги о передаче наследства и протягивает их парню. — Все акции Еджа будут твоими, если у нас будет наследник. Я знаю, как ты ненавидишь детей, но кому ты отдашь компании, когда будешь не в состоянии работать? Эти бумаги — гарантия твоей безопасности. Пожалуйста, Джехён… Я прошу тебя только не трогать Доёна и позволить мне родить. Ты ведь в первую очередь бизнесмен! Подумай о том, сколько выгоды в моём предложении. Я обещаю помогать тебе с бизнесом, если это потребуется. Еджин говорила быстро, торопливо, но тихо, словно боясь перешагнуть ту невидимую грань дозволенности. Чон, по-видимому, слушал девушку очень внимательно. — И взамен ты просишь такие мелочи? — Нет, ещё кое-что. Прошу неприкосновенности — я устала от побоев и изнасилований. Еджин достаёт дополнительные бумаги, которые Джехён нетерпеливо вырывает из рук девушки. На их изучение у него ушло больше получаса, и у Еджин затекли ноги так, что она кроме боли ничего не чувствовала. Когда Джехён закончил, то положил все бумаги на тумбочку возле кровати. Чон громко выдохнул и засунул руки в карманы спортивных штанов. Он смотрел на Еджин, стоящую перед ним на коленях, и его до мурашек пробивало и отвращение к ней, и восхищение. То, как она воспользовалась ситуацией, чтобы остаться в выигрыше. То, как она пожертвовала всем, что у неё есть: достоинством, гордостью, семьёй. И всё ради того, чтобы сделать свою жизнь лучше. У него в голове не укладывалось, как Еджин, которую он всё это время знал, решилась на убийство. И ради кого? Ради Доёна? Себя? Ради Джехёна? Убила ли она на самом деле Еджа или убила себя? Чон уверен в том, что вместе с младшей сестрой умерла и она сама. Еджин уничтожила в себе всё, что могла. Убила последние части прежней себя, чтобы сейчас добровольно стоять перед ним на коленях. Ей хватило всего месяца, чтобы всё подготовить. Джехён невзначай подумал, что умрёт от её рук. — Договорились, будь по-твоему. Завтра подпишем все бумаги. — Какая гарантия, что ты сдержишь своё слово? — спросила Ким, и Джехён опешил от подобного вопроса. — Я знаю, на что способен ты. Знаю твои возможности и подходы к делу. Знаю твоих адвокатов и все связи. — Моей жизни будет достаточно? — Чон усмехнулся и сел на корточки перед девушкой. — Пропишем это в контракте. Если я нарушу хоть один пункт, то ты имеешь право забрать всё. И убить меня, если пожелаешь. Те же условия и в твою сторону. Это будет очень захватывающая игра, не так ли? Ким с ужасом выдохнула и зажмурилась, но, обдумав всё не дольше минуты, кивнула. Еджин поняла, что теперь их жизнь будет совсем другой — будет похожа на безумие, в которой девушка подписала себе смертный приговор. Она согласилась добровольно сойти с ума — и ради чего? Джехён взял её лицо в свои руки и поцеловал совсем иначе. Не с той присущей ему грубостью и надменностью. Он в нетерпении сорвал с Ким тонкую блузку и майку. И какое же было настоящее наслаждение для него — не ощущать со стороны Еджин сопротивления. Он знал её тело от и до, изучил каждую родинку на спине и старые шрамы, но никогда в его голове не возникало вопросов — откуда они и как она их получила. В этот раз он не озвучивал вопросы вслух, а просто смотрел на них. Чон уверен в том, что Еджин никогда не ощущала удовольствия от интимной близости, она не может расслабиться и просто выбросить мысли из головы. Парень понимает, что делал всё раньше правильно — Еджин сжимается от страха, жмурится, но старается открыться полностью, ведь только так её план сможет осуществиться. — Если ты продолжишь быть такой же напряжённой, можешь даже не мечтать о беременности. Твоё здоровье в этом плане ведь очень шаткое, верно? — Чон лёг рядом с Еджин и укрыл её одеялом, так толком ничего и не начав. — Это тяжело. Я не могу расслабиться рядом с тобой, — тихо ответила Ким, отворачиваясь от парня. — У тебя нет выбора, Еджин. Это твои условия. Ким пообещала Еджа, что теперь, во что бы то ни стало, найдёт выход из любой ситуации, какую бы жертву не пришлось принести. Её за это осудят, возненавидят и, может, отвернутся все, на кого раньше девушка рассчитывала. Но если она в итоге обретёт свободу — ничего не жалко. — Я бы хотела ещё кое-что сказать. — Говори. — Хочешь, я отомщу за твою невестку — Ёнджи? — спрашивает девушка и поворачивается к парню, приняв сидячее положение. Она прижимает края одеяла к обнажённой груди и следит за выражением лица мужа. Джехён медленно открыл глаза и устремил скучающий взгляд на потолок. — Согласись, Дже. Ради меня, — нетерпеливо шепнула Ёнджи. — Отец уже мёртв. Тебе некому мстить, — спокойно отвечает Чон и переводит взгляд на Еджин. Её волосы заметно отросли до лопаток, были растрёпаны и щекотали девичью кожу. Чон медленно изучал её профиль, бледную тусклую кожу в темноте — и обречённо вздохнул. Он взглядом скользит по её шее и плечам, кончиками пальцев касается отметин на спине, оставшихся от плотно сидящего бюстгальтера, и невесомо гладит их, будто заворожённый наблюдая за своими действиями. Ким сначала дёрнулась, когда ощутила его прикосновение, но позже отвлеклась на его расслабленное выражение лица. Она вновь ложится рядом и утыкается взглядом в потолок. — Ты сам всё поймёшь через некоторое время. Лучше давай вернёмся в твою квартиру. Мне плохо в этом доме, — проговаривает Ким и отворачивается от мужа. Еджин уснула с мыслью, что вот и пришёл конец её игры в жертву — она и вправду сдалась под натиском власти, которую ощутила, стоило увидеть в глазах мужа долю покорности её словам. Джехён шумно выдохнул и встал с кровати, уходя в другую комнату. На следующий день они вернулись в квартиру. Еджин была погружена в свои мысли, и после обеда уехала по своим делам, пока Чон весь день провёл дома за работой в своём кабинете. У него из головы не выходили слова Ким — он всю жизнь верил тому, что сказал отец. В тот день родитель сказал, что это был он — он убил Ёнджи, чтобы освободить старшего брата от оков брака, который только тянет того на дно. Компания семьи Ли разорилась, обанкротилась — и держать её в качестве жены не было смысла. Пока Джехён забивал голову мыслями и пытался понять вчерашний разговор с женой, госпожа Ын спокойно выполняла свою работу, пока её не позвал к себе сам Чон. — В родительском доме Вы говорили о том, что хотели уйти в отпуск. Почему Вы согласились прийти работать ко мне? — Чон откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Женщина удивлённо уставилась на парня, но, нервно перебирая полотенце в своих руках, всё же решилась ответить. — Я хотела помочь Вашей жене. Взглянуть на неё. — И как? Всё устраивает? — Господин Чон, зачем Вы меня сейчас позвали? Разве для того, чтобы узнать моё мнение о Еджин? — Сона села на стул и устало вздохнула, когда Чон отвернулся к окну. — Джехён… — ласково проговорила Сона, и парень шумно выдохнул, прикрыв глаза. — Вы хотите, чтобы я ушла? Джехён медленно кивнул и, не смотря на женщину, достал из верхнего ящика стола два конверта. В первом лежало её увольнительное письмо и второй экземпляр договора, который хранился у парня. В другом конверте лежали деньги — заработная плата за несколько месяцев и более крупная сумма, увидев которую, женщина отодвинула от себя эти купюры. — Это компенсация. За Вашего сына, — Чон не смотрит на женщину и вновь устремляет взгляд к окну. — Из-за моих родителей… которые не платили Вам должную сумму, которые не выплачивали Вам отпускные и больничные, которые удерживали Вас в том доме шантажом — по их вине Вы не проводили с сыном больше времени. И по их вине Вы не смогли уйти, чтобы иметь возможность заработать больше денег ради него. — Господин Чон, я не могу принять этих денег. — Вы больше не мой работник. Отец мёртв, а моя мать не имеет больше той власти, что раньше, — шепнул Джехён так, что женщина еле разобрала слова. Парень медленно повернулся к Ын и вежливо ей улыбнулся. — Вы свободны. Можете считать, что это такая благодарность за то, сколько Вы работали, Сона. Ради моей семьи Вы пожертвовали жизнью своего сына и своей собственной. — Но это слишком много, — дрожащим голосом ответила Сона. — Это даже мало. Ведь Ваш сын был бы чуть младше меня, не так ли? Я уже точно не вспомню, — с усмешкой на губах ответил Чон, покачав головой. — Зато помню, что Ёнджи любила Вас, — Джехён перевёл взгляд в угол, где заметил тень девушки. В его мыслях Ли благодарно улыбнулась и кивнула ему, расплываясь в солнечном свете, который попадает сквозь открытые окна. — Еджин меняется. И я хочу, чтобы я остался Вашим единственным разочарованием в жизни. Боюсь, совсем скоро моя жена откажется и от Вас. — Еджин? Нет, она совсем не изменилась — люди не меняются. Она может поменять только свои цели… — Она убила свою сестру. Я уверен, что она намеревается оборвать связи с Доёном, и вернуть себе компанию, — Джехён безразлично пожимает плечами, проследив за тем, как непонимание на лице женщины сменилось ужасом. Ын в страхе прижала полотенце к груди и нервно выдохнула, бегая взглядом из одного угла в другой. — Она всё-таки сдалась… Как и Вы когда-то, Джехён. — Это уже не важно. Вы можете идти, госпожа Ын, — Чон встал со стула и подошёл к двери, открывая её для женщины. Когда она уходила, то он не взглянул на неё, считая, что сказал ей всё, что хотел, а сделал даже больше, чем могло ему позволить гниющее сердце. Женщина быстро собрала свои вещи и сама не заметила, как оказалась в комнате Ким. Она оглядела её, тяжело вздохнула и положила маленькую записку на подушку, чтобы девушка точно её заметила. Сона приняла решение уехать из Сеула — так всем будет спокойнее. Уходя из квартиры, она жалела только о том, что не смогла уберечь душу Еджин от мрака этой жизни. «Время с тобой напомнило мне о том, как счастлива я была рядом с сыном. Спасибо, Еджин, что позволила мне забыть об этой боли и исцелила эту старую рану. Думаю, на этом наши пути и должны разойтись. Я буду рада однажды услышать о том, что ты счастлива. И прости уж меня, что ухожу от тебя так — оставляя после себя только эту записку. Слушай своё сердце, милая, и ты никогда не ошибёшься. Ты со всем справишься — я верю в тебя.Сона».
В это же время, когда Ын покинула квартиру, ничего не подозревающая Еджин вновь оказалась в родительском доме Чон. Женщина не хотела принимать её, но та была куда упрямее, чем обычно. Горничные были отосланы на второй этаж и задний двор, Еджин сказала им не беспокоить их с госпожой. Они сидели напротив друг друга на диванах, как в тот день больше двух лет назад. Только теперь на лице Ким была победная улыбка — она поставила перед госпожой Чон маленькую склянку с ядом внутри. — У Вас нет выбора. Стакан с водой перед Вами, — уверенно говорит Ким, замечая то, с каким презрением женщина оглядывает её. — Что это? — Яд, которым Вы отравили беременную Ёнджи. Госпожа Чон соскочила с дивана и хотела наброситься на девушку, но та быстро среагировала и, встав следом, перехватила руки Чон. — Как ты смеешь обвинять меня в этом? Поганая девчонка! — женщина с силой вырвала свои руки из девичьих ладоней и влепила ей звонкую пощёчину. — Моё главное доказательство — Ваш сын. Мы вместе с Джехёном пришли к этому решению, так что если Вы не выпьете это сегодня, завтра придёт он сам. И не думаю, что он будет церемониться с Вами, как я, матушка, — издевательски шепнула последнее слово Еджин и толкнула Чон обратно на диван. Руки Ким были в шёлковых чёрных перчатках, идеально дополняющих её строгий костюм — такого же чёрного цвета, так девушка показывала внешним видом свой траур. Она открыла склянку и высыпала яд в стакан с водой, пододвигая его ближе к женщине. — Ты только глянь на себя! Хорошо же Джехён отравляет чужие души. Так просто, что они даже не замечают внутри себя гнили. Мой сын… — Выпейте всё до конца, госпожа Чон. — В один день, спустя много лет, когда успеешь забыть об этом, ты окажешься на моём месте. Однажды и твой сын приведёт в твой дом жалкую безродную девицу, которая собственными руками протянет тебе яд, — Чон залилась истеричным смехом. — И в твоих детях будет моя кровь, кровь Джехёна. В них будет продолжение тех, кого ты так ненавидишь! Еджин встаёт с дивана и улыбается. — Вы не можете утверждать, что мои дети будут так же ужасны. У меня есть доказательство того, что кровь родителей не влияет на детей, — и девушка вспоминает про брата. В груди девушки разлилось тепло, когда она произнесла это вслух. — Ты не в сказке. Кровь гуще воды — и неспроста. Однажды дети проявят силу своих генов, — женщина смиряет Ким пустым взглядом и смело хватается за стакан. — И если кровь проклята, ты ничего с этим не сделаешь. Она залпом выпивает воду, морщится и начинает сильно кашлять. Еджин только вздыхает и покидает родительский дом, снимая свои перчатки. Девушка садится в машину и едет обратно в квартиру с тяжёлым сердцем. Вот так, в одиночестве — она плачет, закрывая ладонями лицо, потому что в голове звучат слова женщины вперемешку с отцовскими. Ким отрицательно мотает головой и старается взять себя в руки. Однако прочитав записку госпожи Ын, Еджин падает без сил на кровать. Всю ночь она провела в громких рыданиях. ~ Доён стоял у окна, разглядывая высотные здания и дороги, забитые машинами. Все всегда куда-то спешат, а у парня такое ощущение, будто он застрял в каком-то определённом промежутке времени, не знающий куда податься. Разговаривать у него желания не было, но Еджин упрямо сидела на диване и отказывалась уходить. Парню необходимо было увидеть сестру, но его внутреннее чувство съедало живьём. Он нутром ощущал, что она виновата в смерти Еджа, но разум упорно отрицал само существование этой интуиции — пусть она никогда и не подводила его. Интуиция никогда не ошибалась, но если поверить ей в такой момент — мир разобьётся вдребезги моментально. Собрать осколки будет уже невозможно. Доён останется посреди этого хаоса и разбитого, будто хрупкое стекло, сердца совершенно один. — Так и будешь молчать, игнорируя меня? Прошло два месяца, Доён, а ты ни разу не заговорил о ней, будто её никогда не существовало. Я же знаю, что это больно. Тебе надо выговориться, нам надо быть вместе, чтобы пережить это. В голосе Еджин сквозит фальшь. Она говорила так, словно читает слова со своего блокнота. В них нет той искренности и горечи, которую Доён хотел услышать или даже ожидал. Ведь это его сестра — она всегда была очень сентиментальной, чувствовала всё в разы острее, каждую потерю она переживала больнее, чем старший брат. Но сейчас в его палате сидел будто её двойник, так плохо отыгрывающий печаль. Доён не верит, что всего за два месяца — такой короткий промежуток времени! — Еджин смогла оправиться после такой трагедии. — А что говорить? Она мертва, в этом больше нет нужды, Еджин. — Нужды? О чём ты говоришь? Это наша сестра, а ты говоришь о какой-то нужде! — девушка соскочила с дивана, буквально вспыхнув от ярости. — Она была нашей сестрой. Теперь её нет. Разговор окончен, Еджин, тебе нужно уйти. Доён вздрогнул от собственного холода в голосе, но это были необходимые меры, чтобы заставить сестру покинуть палату, иначе она останется тут и ночевать, не отлипая от брата ни на минуту. Еджин сначала возмущалась, пыталась собрать свои мысли воедино, но приходила в тупик. Она не находила слов тому, что творилось внутри — пламя ярости и негодования превратили все мысли в ничтожный прах. — Хотя… Ответь мне на один вопрос, Еджин, — Доён повернулся лицом к сестре, которая уже стояла у выхода. Девушка обернулась, а парня пронзил её болезненный взгляд. Глаза были полны слёз, и тогда парень ощутил укол совести внутри себя, но тот быстро утихомирился, стоило Еджин выдохнуть и повернуть голову, разглядывая мёртвые цветы в вазе. Он не решался спросить то, что причиняло боль. Доён не мог жить вечно в догадках и сомнениях в собственной семье, но его преодолевал такой сильный страх, что он просто молчал и смотрел на сестру, ожидая от неё каких-нибудь оправданий. — Еджа правда не выжила бы? Её мозг… Её мозг и вправду больше не функционировал? Не говори, что у тебя не было выбора, Еджин. Скажи мне правду. Еджин шумно выдохнула и вернулась к дивану, положив на него свою сумку от «Dolce&Gabbana». Она поправила чёрную блузку, ремень на брюках и подошла к фарфоровой вазе, вокруг которой на столе уже лежали лепестки красных гвоздик, опавшие совсем недавно. В её голове проскочила мысль о том, чтобы сделать замечание тем, кто должен присматривать за порядком в этой палате. Ей на телефон пришло уведомление о новом сообщении. Доён терпеливо стоял спиной к закрытому окну и ждал ответа сестры, но та не торопилась. Она думала — говорить правду или солгать для его блага? Что будет лучше для Доёна? Сообщение было от Джехёна. Он решил проблему с судебными разбирательствами, возникшими после того, как узнали о том, что никакого заключения они не делали. Не было ни одного разрешения на то, чтобы отключать системы, поддерживающие в Еджа жизнь. Все проблемы с больницей, адвокатами и компанией были решены — акции окончательно стали активными и перешли во владение Еджин, благодаря чему к ней вернулись все права на управление «KSt». Ким вновь обрела репутацию не как — «жена Чон Джехёна», а как единственная и законная наследница крупной компании. Девушка вновь обрела статус и уважение подчинённых, ей осталось только потерпеть, чтобы полностью вникнуть в работу. За окном был конец декабря. Рождество уже прошло, а значит — годовщина смерти родителей тоже позади. Еджин горько вздыхает. Все слухи были замяты, врачебное заключение сфальсифицировано. Девушка убрала телефон обратно в карман брюк и вытащила цветы, выбрасывая их в мусорное ведро. Она не смотрела на брата, но достаточно было просто хорошо его знать. Руки девушки тряслись, а тело покрывалось холодным потом. Её всю был мандраж, но она удачно скрывала это всё за безразличным выражением лица. Доёна это озадачило, но он продолжал молчать. Больше нельзя было скрывать всю правду от родного брата. Либо он сам лично догадается, либо Джехён ему расскажет, либо обстоятельства заставят его самому начать всё расследовать. Может, чтобы сохранить его безопасность, стоит оградить от самой себя. Пусть Доён никогда её не простит, они перестанут общаться, станут отдаляться друг от друга. Это приведёт к лучшему. — Я знала, что ты сомневаешься во мне, — сухо начала девушка, взяв сумку в свои руки и вытащив оттуда оригинальное заключение о состоянии Еджа перед тем, как её отключить. Ким забрала его, чтобы однажды показать Доёну или уничтожить самой. — Ты никогда не ошибался. Но… Не лезь в это дело больше, Доён. Ничем хорошим это не закончится, поверь, — она подходит ближе и протягивает брату бумаги, которые он забирает дрожащими руками и судорожно пробегается по предложениям. — Я хочу защитить тебя, поэтому просто отпусти это, — прошептала она в заключение и, убедившись по разбитому взгляду Доёна, что он понял всю суть проблемы, развернулась. Доён остервенело скомкал бумаги и бросил себе под ноги, пнув их от себя подальше, и они полетели в угол. Это заставило Еджин остановиться. Её сковал страх за то, что брат сможет использовать их против неё однажды и обратиться через своих знакомых в полицию, но проскочившая мысль о Джехёне быстро её успокоила. Доён этого не сделает. — Ты будешь полнейшим глупцом, если однажды решишь подставить меня с помощью этих бумаг. Я показала их тебе, потому что хочу быть с тобой честной, как ты меня и попросил, — Еджин не решалась обернуться, чтобы взглянуть брату в лицо. Ей не хватит стойкости вытерпеть его неверящий и обозлённый взгляд, который выжжет в ней всю любовь. — Я не прошу меня простить. Просто знай, что это только для блага нас двоих, Доён. Однажды ты поймёшь меня. Пока брат не мог подобрать нужных слов, Еджин кивнула на прощание и вышла, закрывая за собою дверь. Она не посмотрела на него, но внутри понимала, что это может оказаться их последней встречей. Ким услышала, как разбивается ваза, и поспешила удалиться из больницы, как можно скорее, чтобы брат не выбежал вслед за ней из желания вновь говорить и говорить. Ким оказалась права. Когда лифт уже закрывался, Доён выскочил из своей палаты и побежал к ней, но не успел пройти и половины пути. Он споткнулся и упал. Еджин взглянула на него — и кроме боли ничего не увидела. Брата пробивала дрожь, он рыдал, словно маленький, его волосы были взъерошены, а пальцы избиты в кровь. У Еджин на мгновение будто бы остановилось сердце, так глухо в груди оно стучало. Словно неживое, готовое замолчать в любую секунду. Двери лифта закрылись, и девушка шумно, резко выдохнула, не заметив того, что не дышала с момента, как увидела бегущего к ней брата. — Прости меня, — хрипло прошептала Еджин и ладонью вытерла непрошеные слёзы. — Боже, что я наделала… Улица встретила её сильным холодным ветром. Взъерошив волосы девушки, он будто шептал ей что-то, что Ким не могла разобрать. Журналистов поблизости она не увидела и, дождавшись машины, быстро села внутрь, не смотря на улицу за окном. Не было сил, чтобы взглянуть на удаляющуюся больницу в свете закатного солнца. Подняв стекло в машине, отделяющую её от водителя, девушку пробила истерика, которая скрывалась внутри неё долгое время. Два месяца она терпела эти душевные муки, эту громадную вину перед братом — перед всей семьёй. Еджин на мгновение вспомнила себя за несколько лет до сегодняшнего момента. Сколько света, сколько любви было внутри неё — не описать словами. Сколько благодарности и справедливости, сколько моральных устоев, которые, как она думала, никогда не нарушатся. Сколько границ, которые она сама себе рисовала, за которые обещала не переступать. Сколько было семейных ценностей, которые она клялась не терять и не нарушать правил. Столько всего было разрушено ею всего за несколько лет, и она этого не заметила. Не проследила за тем, как несколько лет это разъедалось её внутренними демонами и страхами; как это всё трещало по швам и обливалось ядовитой кровью, убивая в ней последние остатки человечного. Ким оглядывалась назад и не находила себе оправданий, понимая, насколько она жалкая и отвратительная даже для самой себя. Она теряет семью, близких, друзей — все, кто окружает её, заражается внутренней отравой, дышит этой чёрной пустотой, которая поглотила девушку. И ведь всё, чего хотела Еджин — это свободы для себя и семьи. Когда сердце Ким покрылось гадким и чёрным гноем, всё вдруг перестало иметь смысл. Тогда, два месяца назад, девушка уничтожила себя и убила, позволяя внутренним голодным демонам вырваться наружу и позволить ей получить желаемое. Ким проиграла в игре, которую вела с самой собой, и решила вступить в новую, где правил нет. Теперь есть только цели, которых нужно добиться любой ценой.