Мои ошибки не выплакать слезами, И с этой болью буду жить годами. Опять блуждаю в темном лабиринте В поисках лучшей жизни. Nika Lenina — «Again» (оригинал Yui)
Он говорил с ней при любой возможности: занималась ли Кристина уборкой, готовкой, бродила ли вокруг поместья, наслаждаясь последними лучиками солнца, подвязывала ли розы в саду. Голос всюду неотступно следовал за ней. Он не появлялся только при Жане, который теперь почти никогда не составлял компанию девушке ни за обедом, ни на редких прогулках. В середине октября погода окончательно испортилась, колено мужчины ныло почти постоянно, и он вынужден был сократить количество передвижений. Голос и его подопечная могли говорить всю ночь напролет, иногда так и случалось: Ангел знал много занятных историй, и если Кристина его очень упрашивала, он с удовольствием делился одной из них. Чаще всего Ангел настаивал на том, что его ученице нужен отдых, тогда перед сном он рассказывал ей сказки, веселые французские истории про заколдованных принцесс, фей крестных и говорящих животных, или суровые северные легенды про кровожадных троллей и великанов-людоедов. Кристина засыпала с блаженной улыбкой на лице. Если прежде она сама управляла своей скромной размеренной жизнью — сама решала, во сколько ляжет спать, чем будет заниматься на досуге — теперь она не могла владеть даже своими мыслями и чувствами. Незримый Друг решал за нее все, каждый ее шаг. Те часы, что Даэ проводила в одиночестве, тянулись бесконечно долго, но потом они заканчивались, и она вновь слышала Голос, и вновь чувство упоения заполняло собой ее трепещущее сердце. Она отдавала себя всю общению с таинственным чудесным Голосом, она жила только этими беседами. И хоть Кристина никогда прежде не испытывала такого счастья, не знала такой радости, как теперь, когда в ее жизни, прежде пасмурной, забрезжил луч света, случалось, она начинала тосковать. Особенно тяжело Даэ переживала каждое новое письмо от отца, где в конце мелкими буквами матушка Валериус приписывала несколько строк о настоящем положении дел относительно здоровья Густава Даэ, который, чтобы не тревожить дочь, скрывал от нее пугающую правду. Кристина не могла ни есть, ни пить, работу выполняла машинально, на вопросы взволнованного Жана отвечала рассеяно. Ангел был ласков, заботлив, но ужасно строг. Он относился к своей подопечной с пониманием, но не терпел ее слез и сердился, когда Кристина проявляла подобную слабость. Однажды, отчаявшись утешить ученицу разговором, Ангел запел ей колыбельную. Его прекрасный голос настолько поразил изможденную страданиями Кристину, что бедняжка потеряла сознание прямо у себя на постели. На следующий день Голос застал свою воспитанницу напевающей его колыбельную за протиранием серебра. Так «его» колыбельная превратилась в «их», и так, Ангел решил, наконец, подарить его милой ученице свой голос. — Кристина, ты должна обещать мне… Нет, ты должна поклясться, что никогда не скажешь мне слова против, что будешь исполнять все, о чем я тебя попрошу. Ты должна поклясться, что будешь любить только меня, твоего Ангела. Только тогда я буду учить тебя. И она поклялась, рыдая от счастья, его маленькая ученица, его наивное дитя, грезящее об Ангеле музыки. Она сама охотно вручила ему ключ от своего сердца, сама рассказала об Ангеле, сама выдумала грёзу и сама поверила в нее. Он только воплотил ее фантазии с присущим ему мастерством. Кристина, доверчивая душа, отвечала на все его вопросы, и она не подозревала, насколько сильно увязла в сетях паука. А он, не опасаясь ничего, подбирался ближе, подчинял себе ее волю, разум и душу. Кристина больше не владела собой: все ее полные счастья улыбки, все горькие слезы — все это неистовство эмоций было подчинено одному лишь Ангелу. Но знало бы это бедное неразумное дитя, какую власть обрело над бедным Голосом. Ее Ангел больше был не в силах скрываться. Ему отчаянно хотелось коснуться пальцами шелка ее волос, в тайне даже от самого себя он мечтал дотронуться до ее руки. И как-то после урока пения, когда Кристина крепко уснула, утомленная изнуряющими занятиями, одиночество и отрешенность стали так невыносимы, что он осмелел и нарушил границу, отделявшую его гадкий прогнивший мир от светлого и чистого мира Кристины. Ему хватило нескольких секунд, чтобы нащупать покрытый пылью и паутиной рычаг. Он никогда им не пользовался прежде, и теперь, делая это впервые, он испытывал восторг и, пожалуй, страх. Рычаг поддался руке мастера, с тихим скрежетом провернулся, затем назад откинулась панель стены и отъехала в сторону. Довольный работой устройства, Ангел бесшумно скользнул в полумрак комнаты и какое-то время не решался подойти ближе к спящей девушке. Прекрасное видение заставило его замереть и он, как ни силился, не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. Ощутив холодное дуновение ветра, исходящее от обветшалого окна, он, наконец, пришел в себя и, не отводя горящего взгляда от хрупкой фигурки, свернувшейся калачиком на кровати, шагнул по направлению к ней. Это был страшный шаг — но все же этого было достаточно, чтобы сорвать с себя маску. Совершенно незнакомые и опасные чувства молнией вспыхнули в его груди. Он хорошо осознавал, какое непреодолимое расстояние лежит и всегда будет лежать между ними. Кристина никогда не улыбнется ему, никогда не посмотрит на него с нежностью, не скажет ласковых слов — все это может быть посвящено лишь ангелу, какого она и достойна. Он надеялся, что боль, которую причиняла его душе эта ужасающая истина, отступит хоть на мгновение, если он увидит его милую Кристину ближе. Но этого не случилось, и тень того, что должно было исчезнуть, стала разгораться с такой силой, что у него зазвенело в ушах. С полным отчаяния стоном он покинул ее спальню. Утром на прикроватной тумбочке Кристина обнаружила бледно-желтую чайную розу, из тех, что росли в самом дальнем уголке сада, спрятанные от мира и своих кроваво-красных сестер.***
Последняя неделя октября выдалась на редкость солнечной и теплой, как будто весь месяц до этого поместье и его обитателей не затапливало ливнями и не морозило холодными ветрами. Жан снова вернулся к своим обязанностям и теперь, казалось, старался наверстать упущенное, судя по количеству работы, которая свалилась на Кристину. Он не бранил ее, только лишь обеспокоенно спрашивал, почему она вдруг стала такой рассеянной. Не получая вменяемого ответа, мужчина только загадочно улыбался каким-то своим догадкам. Кристине пришлось работать в три раза усерднее, чтобы избавиться от последствий собственной невнимательности. Поэтому к концу недели, когда тяжелые жаккардовые портьеры, их ламбрекены, умелой рукой уложенные в кокилье, вензеля, ковры и, в довершение всего, огромная люстра с хрустальными подвесками и позолоченными элементами были очищены от нескольких слоев пыли, Кристина едва держалась на ногах. Снова она выгоняла пауков из всех щелей и углов, снова вычищала лепнину, резные ножки и ручки мебели. Ее опять закрутило в этом вихре терракотовых, темно-зеленых, красно-бордовых, пурпурно-золотых оттенков, в этом водовороте блеска и сияния капризов, какие себе мог позволить очень и очень богатый человек. Настоящим сюрпризом в конце недели стал приход сына мельника субботним вечером. Кристина тихо вела непринужденную беседу с Ангелом, меняла рабочее платье на более простое домашнее и готовилась к предстоящему уроку музыки, когда внезапно в дверь постучали. Ангел тотчас замолчал, но не ушел — Кристина всем своим существом ощущала его присутствие рядом, а еще его недовольство тем, что их уединение нарушили. Быстро подвязав пояс, Даэ открыла дверь, и на пороге ее комнаты показалось встревоженное лицо Жана. — Кристина, прошу прощение за беспокойство. Там пришел какой-то молодой человек, требует вас и никак не желает уходить. Может быть, вы могли бы выйти и попросить его уйти? Хозяин не любит, когда приходят посторонние. — Конечно, я сейчас выйду, только наброшу платок, — отрешенно отозвалась Кристина, не вполне понимая, о чем идет речь. Она вернулась в комнату, отыскала свой белый шерстяной платок, на мгновение замерла у зеркала, делая вид, что поправляет прическу, на деле же бросая просящие взгляды в пространство, надеясь, что Ангел поймет безвыходность ее положения и простит ее. Руки и спину ломило от тяжелой работы, ноги болели от постоянной беготни по поместью, но Даэ почти не обращала внимание на это. Мысль о том, что Голос будет зол, занимала все ее внимание. Мрачная помпезность коридоров сдавливала горло страхом и паникой. Кристина не представляла, кому вдруг понадобилось ее видеть, но нехорошее предчувствие прочно засело в груди и не желало растворяться. Она поежилась, вспомнив, какое чувство заставило ее разрыдаться на холодном полу тогда, в капелле. — Я буду стоять в стороне, чтобы не смущать вас, — сказал Жан, оборачиваясь к девушке, когда они вышли в прихожую. — Жан, я не знаю никого, кто мог бы прийти ко мне, тем более молодых людей, — Кристина обратила к нему жалобный взгляд. Мужчина тут же исправился: — Да, он ведь не знал вашего имени, как же я сразу не подумал, — Жан почесал затылок. — Не беспокойтесь, я буду рядом, на случай если у нашего гостя какие-то предосудительные намерения. Кристина растерянно кивнула и подошла к двери. Она оправила платок на плечах и убрала за ухо выбившуюся из прически прядь, все никак не решаясь встретиться лицом к лицу со своим страхом. А если ей принесли ужасную новость? Что если… В дверь постучали, и Даэ встрепенулась, опомнившись. Стоило ей отодвинуть засов, как навстречу ей кинулся Равель де Шарби, сын мельника, который пытался познакомиться с ней почти два месяца тому назад. — Кристина! — запальчиво начал он, поднимаясь на еще одну ступеньку выше и становясь теперь на один уровень с девушкой. Его раскрасневшееся лицо, порывистые движения и горящий взгляд испугали Кристину, и она отшатнулась назад, под защиту Жана, невольно испытывая чувство брезгливости. — Я… — Равель на мгновение растерялся, заметив реакцию Кристины, но тут же взял себя в руки. — Я пришел позвать вас на вечернюю прогулку. — Невозможно! — вырвалось у Даэ слишком резко, и она потупила взгляд. — Вы же понимаете, прежде всего, я на работе. Кроме того, это просто неприлично, чтобы девушка гуляла вдвоем с… Равель схватил ее за руку со всей своей горячностью. Она не противилась, хотя вся содрогнулась от этого жеста. Кристина просто не знала, что делать, поэтому обернулась к Жану и бросила него умоляющий взгляд. — Кристина, вы же просто горничная, а я просто сын мельника. Нам незачем соблюдать все эти правила приличия, мы ведь можем просто насладиться обществом друг друга, как и все простые люди. Она вырвала свою ладонь из его цепких пальцев и возмущенно воскликнула: — Вы забываетесь! — Уходите по-хорошему, молодой человек, — на крыльцо, наконец, вышел Жан, и по одному его виду можно было сказать, что Равель испытывает последние крохи его терпения. — Я уйду, но еще вернусь, будьте уверены! — сердито отозвался Равель. Кристина глядела на его удаляющуюся фигуру и губы ее дрожали. Как это могло произойти? Как она могла допустить это? — Ну, рассказывайте, милая барышня, не этот ли молодой человек был причиной ваших мечтательных взглядов все это время? Я ни на что не намекаю, но кажется, он слегка… — удивительно добродушно прозвучал голос Жана где-то над головой Даэ. Мужчина не смотрел на Равеля, гневно грозящего кулаками небу — взор его был устремлен куда-то вдаль. — Простите, простите меня. Я не хотела, чтобы так вышло, — дрожащим от отчаяния голосом начала Кристина. — Он увязался за мной в тот день, когда я посещала деревню. Я почти не говорила с ним и не думала, что так получится. — Это все объясняет, — вздохнув, отозвался Жан. — Нам остается только надеяться, что у этого визита не будет последствий. Заметив, как у Кристины подрагивают плечи, он быстро добавил: — Вы ни в чем не виноваты. — Знали бы вы, как я виновата… Перед ним, — обреченно прошептала она, силясь успокоиться. В свою комнату Кристина вернулась, пошатываясь и от усталости, и от нервного потрясения. Былое раздражение еще не улеглось окончательно, но теперь она почти не замечала его, раздавленная страхом и тревогой. Она опасалась за свою жизнь и честь — неспроста Равель бросил угрозу на прощание, но еще сильнее Даэ страшилась гнева ее милого Ангела, рассказ которого так неосторожно прервал Жан своим приходом. Набрав побольше воздуха в легкие, Кристина потянулась к ручке двери и тут же отдернула ладонь, обжегшись стальным холодом. Зачем все эти мысли терзают ее? За что она так провинилась? Почему не может жить, как другие девушки — тихо и размеренно, беспокоясь только о том, что она будет есть завтра и где будет ее ночлег? Кристина тут же одернула себя за неподобающие мысли. Ведь к ней пришел Ангел музыки. К ней, а не к другой девушке, и она должна терпеливо выносить все заботы, ложащиеся на ее, пусть и хрупкие, но необыкновенно сильные плечи. Наконец, собравшись с духом, Даэ приоткрыла дверь. Никаких звуков. Крадучись, она скользнула внутрь и огляделась по сторонам, словно грабительница, забравшаяся в чужой дом. Полумрак комнаты сопровождала холодная звенящая тишина, сдавливающая горло слезами, готовыми в любой миг вырваться наружу. Прошла минута, затем две — ничего не происходило. Кристина выдохнула и приобняла себя дрожащими руками за худые плечи. Может, Ангел появится завтра? Лучше бы завтра, потому что завтра выдержать все это будет легче. Она подошла к кровати, немного постояла возле неё, глядя на узорчатую поверхность багрового покрывала. Мелькнула мысль о монстрах, таращащихся на нее из всех темных углов спальни, но к ней Кристина отнеслась спокойно. Это казалось такой мелочью теперь… Она села на постель и стянула платок, который теперь уже не грел ее, а только душил. Задыхаясь от вновь подступившего отчаяния, Кристина стала быстро-быстро распускать волосы. Скорее забыться сном, да, так она и поступит. Во сне отец всегда играет ей на скрипке. Она начала расстегивать пуговицы на воротнике платья, когда внезапно на прикроватной тумбочке сама по себе зажглась свеча. Кристина сдавленно вскрикнула, объятая ужасом, и забралась поглубже на кровать. — Моя дорогая, — прогремел над комнатой голос. Кристина узнала его — без сомнения, это был он, Голос, Ангел, ее Учитель. Секундное чувство радости и облегчения сменилось мрачным предчувствием надвигающейся бури. Даэ вся затрепетала от ужаса и замерла, боясь шелохнуться и этим еще сильнее рассердить своего наставника. Интонация, с которой он произнес «моя дорогая», была пропитана таким ядом, что Кристина бы тотчас упала замертво, если бы словом можно было убить. — Что же ты молчишь, дитя мое? Если бы ангелы могли улыбаться, то наверняка на губах ее Ангела музыки застыла бы издевательская ехидная усмешка. Кристина просто не узнавала его. Голос, который прежде звучал так заботливо, пусть и строго, теперь дрожал от сдерживаемой ярости и гнева. — Мой Ангел, я… — начала было девушка, но невидимый собеседник сердито прервал ее. — Лучше молчи, Кристина, иначе опять солжешь! Ты не можешь бороться со своей природой, очевидно, — едко заметил Ангел. — Ты рыдала, умоляла меня обучать тебя. Взамен я попросил тебя о двух вещах, всего две крошечные просьбы в обмен на божественный дар! Сложно ли? Первая — это… Кристина, ты слушаешь? Кристина теперь и в самом деле содрогалась от глухих рыданий — она закрыла лицо руками и сжалась на постели, как если бы испытывала нестерпимую боль предсмертной агонии. — Так вот, я сказал тебе, что ты должна любить только меня, меня одного, и забыть обо всех земных мужчинах. А еще я попросил тебя не быть маленькой лгуньей. Ты не справилась даже с этим, дитя мое, как же ты собиралась справляться с ариями? — воскликнул он и зловеще расхохотался. — Ангел, прости, прости меня. Я… Я не сделала ничего дурного, — прижимая пальцы к губам, сказала она, на мгновение овладев собой. — Он приглашал меня на прогулку, я отказалась. — Опять оправдания! — весело воскликнул Голос, как будто радуясь происходящему. — Лживая Далила — вот кто ты на самом деле! Ты отменная лгунья, Кристина, не находишь? — презрительно прошипел он. Кристина больше не могла говорить, она только отрешенно покачала головой, затем сползла с кровати и рухнула на колени на пол. — Что ты делаешь? — удивленно спросил Ангел без капли былой ярости в голосе. — Если тебе недостаточно моих слов, честных, вырванных прямо из моего несчастного сердца, то я буду молить тебя о прощении, — прошептала Даэ слабым голосом. — Мне было страшно, мне было не на кого положиться, и ты пришел ко мне, сказал, что будешь всегда рядом. А теперь, когда моему отцу с каждым днем все хуже и хуже, когда этот противный Равель угрожал мне, что вернется, когда я едва держусь на ногах, потому что не могу выносить весь этот кошмар, ты отвернулся от меня! Мне страшно, мне больно, и мой единственный друг и защитник говорит, что я не заслуживаю его дружбы… Она снова расплакалась, но на этот раз тихо, только ее плечи вздрагивали. — Осторожнее со словами, Кристина, — внушительно заметил Голос. — Я прощаю тебе твою слабость — на этот раз. Следующего быть не должно. Ты должна уметь сказать «нет» и не продолжать разговор с… Ты поняла. Девушка торопливо закивала, обращая мокрое от слез лицо к потолку. — Не плачь, дитя мое, — ласково сказал Ангел. Эта резкая перемена в настроении ее незримого покровителя смутила Кристину лишь на какую-то долю секунды, затем все ее существо потянулось за голосом, пропитанным нежностью и заботой. Ее исстрадавшейся душе хотелось только быть приласканной. — Давай, готовься ко сну и ложись в постель, я расскажу тебе сказку про Принцессу Кошку.***
Он упорно старался подавить в себе желание вновь выйти к ней. Этой ночью сон ее был особенно хрупок, и потревожить его из собственного эгоизма он не смел. Несколько раз он прикасался к механизму — одного простого движения было достаточно, чтобы получить возможность увидеть его милого ангела вблизи, но вновь и вновь он напоминал себе, что не имеет на это никакого права. Он все еще не мог подавить в себе злость и ревность, которые циркулировали по всему его поганому телу с того самого момента, как он увидел этого мальчишку на крыльце своего дома. Он проклинал себя, свою несдержанность и вспыльчивость. Что было бы, не опомнись он вовремя? Что если Кристина отказалась бы от своего Ангела? Ему было так жаль… Так жаль, что он причинил его милой Кристине столько боли своими неосторожными словами, которые срывались с языка прежде, чем он успевал осознать их. Он не знал, как дожил до утра, борясь со всеми этими эмоциями и чувствами, отравлявшими его сознание и душу. Не помнил он, когда наступило утро — просто в какой-то миг игривый солнечный луч просочился через щель в стену и ударил по его заплаканным глазам. Болезненно поморщившись, он поднялся на ноги и огляделся. Он по-прежнему находился возле спальни Кристины. В горле пересохло, стоило только вспомнить прошедший вечер. Он уснул здесь, мучимый горячими сожалениями, злостью и отвращением к себе. Внезапно до его музыкального слуха донеслись звуки мелодичного девичьего голоса, и он рискнул посмотреть, что происходит в комнате. В окружении лучей утреннего солнца Кристина была обворожительно мила. Свет отражался от ее волос, и они переливались всеми оттенками золотого, глаза ее счастливо сверкали — это было видно даже из-за стены, где он прятался. О, как она была прекрасна! Она напевала простую и нежную колыбельную, которую пела уже однажды здесь:Птички поют, дили дили, пчелки жужжат, Беды, мой друг, дили дили, нам не грозят.
Сердце зашлось от боли, восторга и нежности. Она одна должна исполнять его музыку, она одна может рассеять мглу, воцарившуюся в его душе. Его прекрасная Кристина. Она должна принадлежать только ему одному. Внезапно он опустил взгляд на свою правую кисть, которая начала поворачивать замок в механизме. Что он собирался сделать? Выйти к ней и напугать до смерти? Закусив губу до крови, Ангел отшатнулся назад, во тьму, где ему самое место. Работа над оперой помогла ему ненадолго отвлечься, но облегчение было лишь временным. Когда он склонился над нотными листами, собираясь начать арию, сочинение которой он откладывал до последнего, где-то совсем рядом раздался нежный чистый голос. — Силы небесные, — с трудом ворочая языком, прошептал он в отчаянии. В каком-то внезапном порыве бешенства он отшвырнул от себя перо, следом запустил чернильницу, скинул со стола все завалы бумаг. Кристина решила окончательно свести его с ума этим днем?Синий как лён, дили дили, лаванды цвет, Будешь влюблен, дили дили, и я в ответ.
Глупенькая, он же ловил каждое пропетое ею слово, каждую музыкальную фразу. Как паук, он подбирался к двери своей комнаты, чтобы ненароком не выдать своего присутствия на лестнице. Если стоять вплотную к стене, можно остаться незамеченным. Он только послушает, как поет его Ангел, а затем вернется к «Дон Жуану». Но когда он вышел, почему-то во всем поместье настала гробовая тишина. Секунду-другую он не дышал, прислушиваясь к происходящему, потом испуганный голос Жана затараторил: — Кристина, не пойте здесь, это небезопасно, хозяин может услышать, и ему не понравится… — Позволь мне самому решать, что мне нравится, а что нет, дорогой Жан, — потеряв последние крупицы самообладания, сказал Эрик прежде, чем Кристина успела принести свои извинения.