***
Кристина не имела понятия о том, куда они идут, поэтому наконец сбавила темп и теперь покорно следовала за мужчиной. Одну руку она запустила в карман и беспокойно ощупывала конверт, гадая, разрешит ли ей Эрик отправить письмо. — Кристина, у вас тоже с собой почта? Этот загадочный месье в маске продолжал поражать Даэ своими способностями к чтению мыслей. Или своей наблюдательностью? Мог ли он видеть, как она прятала письмо? На мгновение ее отвлек деревенский пейзаж, открывшийся ее глазам, когда они миновали капеллу. Хмурое серое небо на мгновение озарил солнечный свет, и в некоторых местах засверкала радуга. И домики, и луг, где пасли домашний скот — все озарилось прекрасным сиянием поздней осени. Но воистину самым прекрасным зрелищем была мельница. Свет проникал сквозь не залатанные вращающиеся лопасти, и оттого по всей округе рассеивались маленькие солнечные зайчики. — Кристина, — раздался строгий голос откуда-то издалека, — у вас очень рассеянное внимание. Даэ вздрогнула и обратила взгляд на замершего рядом Эрика. Он, казалось, смотрел на нее, ожидая чего-то. Строгие углы белоснежной маски придавали его позе еще большей суровости. Кристину начинало раздражать, что о настроении месье она может догадываться лишь по его позе и иногда, если повезет разглядеть глаза, эти светящиеся огни, то по взгляду. — Простите, вид отсюда очень красивый, — она улыбнулась и выудила из кармана письмо. — Я хотела попросить вас, месье, отправить и мое письмо тоже. Это для моего отца. Эрик принял конверт из рук Кристины, пробежался глазами по адресам и затем, словно найдя письмо пригодным, сунул его в пачку к своим конвертам. — Не беспокойтесь, пожалуйста, мадемуазель: если вы правильно указали адрес, все будет доставлено сегодня же вечером. — Спасибо вам, месье, — вечно задумчивое и печальное лицо вновь озарила благодарная улыбка. Эрик видел: Кристина, не задумываясь, хотела было взять его за руку, но одернула себя, вдруг опомнившись и испугавшись своего порыва. Он представил себе прикосновение ее нежных пальцев сначала к перчатке, потом — к его холодной коже. Какое-то странное сладостное волнение охватило его, и сердце забилось как сумасшедшее. Но разве это плохо — думать о его милой Кристине так? Разве не имеет он, по крайней мере, пра́ва на мечты и мысли? Следом за волнением родилась дрожь при мысли о том, что знай Кристина правду, она бы даже не посмотрела в его сторону. Если бы только… Если бы только не эти обстоятельства, если бы не такая тяжелая правда, у него был бы шанс завоевать ее расположение. Не сразу, потребовалось бы время, но он бы смог… Она бы привыкла к его особенностям. Если бы только он не решился утешить ее тогда в капелле, такую маленькую и хрупкую, одинокую в этом страшном мире. — Куда нам? — спросила Даэ мягко, переминаясь с ноги на ногу. Эрик вздрогнул, посмотрел на письма, потом на Кристину, стучащую зубами от холода, завернувшуюся в красный плащик, затем на ее огромные разбитые башмаки. — Нам нужно пройти за мельницу, к старику Жан-Жаку, — задумчиво отозвался мужчина. Они обогнули несколько крестьянских домиков, обошли мельницу и свернули в проулок. Эта часть деревни выглядела менее привлекательной: темные закоулки, старые покосившиеся дома, тупые и озлобившиеся лица, выглядывающие из окон. Эрик, так смело проделавший весь путь до деревни и по ее улицам, перед дверью того самого Жан-Жака вдруг переменился. Мужчина неожиданно замер, сдвинулся вбок и съехал по стене на землю. — Эрик! — испуганно воскликнула Кристина, не ожидавшая такого. — Вам плохо? Пожалуйста, не молчите! Скажите, что делать! Он молча взял ее за руки, и она опустилась перед ним на колени. Даэ обеспокоенно заглянула в прорези маски, туда, где должны быть видны глаза. — Скажите что-нибудь, прошу вас, месье, — прошептала она, чувствуя, как сердце заходится от волнения и страха. Наконец, спустя бесконечно долгие минуты, придя в себя, Эрик, продолжая удерживать ее руки, заговорил отрешенно: — Ничего страшного, небольшая слабость. Я, видимо, отвык от столь долгих прогулок, — и тут же его спокойные замечания сменились взволнованными жалостливыми просьбами. — Кристина, вы ведь не оставите меня?.. Не бросите? Я вас прошу, не уходите. Кристина, доброе сердце которой откликалось на любой зов, на любую мольбу, не могла не проникнуться жалостью и состраданием к Эрику, который так преобразился всего лишь из-за смены обстановки. — Эрик, — как можно мягче начала она, — не волнуйтесь, я здесь и я никуда не уйду. — Да, — выдохнул мужчина. — Давайте отправим письма и вернемся в поместье. Я сделаю вам ромашковый чай, и вам станет легче, увидите, — продолжила Даэ, поглаживая его ладонь, облаченную в перчатку. Эти ласковые действия наконец оказали должное влияние, и Эрик через несколько мгновений поднялся на ноги. — Извините за беспокойство, подобное больше не повторится, — холодно отрезал он, мгновенно отсекая вопрос, который вот-вот собирался сорваться с губ его компаньонки. Минут двадцать они провели в хижине старика Жан-Жака, который сначала ворчал, что из-за молодежи, которая не может ждать выходных, когда будет развоз почты для всех, ему придется запрягать лошадей; затем, что месье слишком щедр, раз платит такие деньги за простую доставку почты. Еще несколько минут Эрик писал какое-то срочное письмо, которое, судя по его смущенному бормотанию, почему-то забыл написать накануне. И только после этого Кристина наконец вышла из мрачного дома на светлую улицу. Она окончательно расслабилась, и ничто больше не предвещало беды. В деревне все были заняты своими делами. Из разных ее уголков то и дело раздавались задорные людские оклики и возгласы, взрывы смеха. — Кристина! Внутри у нее все резко похолодело. Она и думать забыла об этой возможной неприятности. Раньше чем Даэ успела обернуться, это сделал Эрик. — Кристина, это ваш знакомый? — холодно и несколько язвительно поинтересовался он. К ним быстрым шагом направлялся Равель, и вид у него был крайне взволнованный. — Нет, это… — начала было она, пытаясь придумать, как теперь быть. — Нет? Странно. Кажется, этот юнец знает ваше имя, — столько яда было в его словах, столько неприкрытой желчи и злобы, что это бы непременно вызвало слезы у Кристины, не будь она занята отчаянными попытками найти выход из положения. — Кристина, вы здесь! Я и не надеялся вас увидеть. Я видел вас в окно, когда вы проходили мимо мельницы, — затараторил Равель, подходя ближе и хватая Кристину за руки. Прикосновения его сильных грубоватых рук были так не похожи на боязливые, робкие прикосновения Эрика, что Кристина от неожиданности растерялась. — Я хотел извиниться за свое поведение. Мне нет оправдания, Кристина! Я бы никогда… — Равель, извините меня, но я на работе, я не могу говорить с вами. И мне надо идти… — Кристина забилась, пытаясь высвободить ладони из его отчаянной хватки. Она не знала, что с ней сделает Эрик после такого выступления Равеля, что скажет. Уволит? Возможно. Она боялась даже представить выражение его лица… Позу, которую он принял, наблюдая за этим действом. — Кристина, я… — Прошу, отпустите меня! У меня работа, я не могу с вами говорить. — Хорошо, Кристина, но тогда… обещайте мне, что мы с вами встретимся. Обещайте мне прогулку! И, не помня себя от страха и отчаяния, она дала ему обещание. И только позже, закрывшись в своей комнате по возвращении домой, чтобы переодеться, она в полной мере осознала всю глупость своего обещания. В одиннадцать вечера этот кошмарный рабочий день закончился, а выдался он действительно кошмарным. Эрик, как только они вернулись в кабинет, с поразительной жестокостью стал заваливать Кристину разнообразными поручениями, причем иногда самыми глупыми, как будто хотел специально досадить ей, показать, что бывает с компаньонками, которые смеют в свободное от работы время водить знакомства с мужчинами. Он сразу же засыпал рабочее место Кристины бумагами, которые потребовал немедленно скопировать, потом нашел, что в кабинете недостаточно чисто и необходимо произвести уборку. Пока Кристина, вооружившись тряпкой, карабкалась к верхним полкам книжного шкафа, чтобы смахнуть пыль, привередливый месье некоторое время наблюдал за этим, потом вслух стал сокрушаться, что солнце, наконец выглянувшее из-за туч, светит слишком ярко и что в такой обстановке работать невозможно. Как только Кристина управилась с тяжелыми гигантскими шторами, Эрик вдруг вспомнил, что мадемуазель обещала сделать ему ромашковый чай, и не забыл сообщить ей об этом, а также о том, что обещания необходимо выполнять. Пока Кристина бегала за чаем, Эрик успел переодеться в костюм с белым воротником-стойкой и даже сменил белую маску на шелковую черную. Позже, вечером, во время урока музыки, Ангел тоже не выказывал милосердия. Голос терял терпение даже быстрее, чем Эрик. И придирался он решительно ко всему: ему не нравилось ни дыхание ученицы, ни ноты Ми и Соль, ни ритм. Кристина, прежде всего к своему собственному удивлению, не впадала в отчаяние, а продолжала усердно исправлять свои ошибки и бороться. К концу урока она так выдохлась, что не нашла в себе сил даже на разговор с Ангелом, а она ведь хотела спросить у него совета…***
Вопрос с обещанием, данным ей Равелю, оставался открытым и до конца недели. Погруженная в пучину дел Кристина совсем забывала спросить у Жана совета о том, как ей теперь быть… Да и стыдно было. В суматохе закончилась неделя, за ней пролетела следующая и еще одна. Наступил пасмурный декабрь, и все вокруг замело мокрым снегом. Даэ не оставалось ничего, кроме как коротать вечера и даже свой выходной в стенах поместья. Сидеть одной в холодной неотапливаемой спальне было невыносимо, и Кристина все чаще составляла компанию Эрику в гостиной, где он, как правило, сидел, занятый разнообразной работой. Сперва Даэ смущенно устраивалась в кресло напротив огня с книгой, боясь лишний раз шелохнуться и потревожить хрупкий покой месье. Но одним вечером, когда за окном бушевала настоящая снежная буря, Кристина явилась в гостиную с вышивкой, именно тогда Эрик после той злополучной прогулки в деревню сменил гнев на милость. — Мадемуазель, — галантно обратился он, незаметно оказавшись за спиной девушки, — хотите, я почитаю вам вслух? Кристина с улыбкой согласилась. И он читал. Правда не «всякие дамские глупости», которыми он называл романы о любви, а истории о приключениях, учебники и какие-то справочники. Больше всего Кристину занимали истории о дальних странах, и Эрик, поняв это, стал подбирать книги только географического или приключенческого содержания. Потом как-то незаметно он стал рассказывать уже о своих странствиях и всех диковинках, которые видел. Мужчина никогда не вдавался в подробности своих личных приключений, не рассказывал о своей работе или хоть чуточку о себе — иными словами, держал строгую дистанцию. От всех вопросов он уклонялся так виртуозно, что скоро Кристина и забыла о том, что с личностью Эрика она в сущности мало знакома. Она не видела его лица, но его голос, его манера говорить, его прирожденный талант рассказывать удивительные истории, его галантное поведение — все это способствовало тому, что Даэ все больше подпадала под обаяние его личности и под его власть. Кристина больше не боялась сложных заданий. Теперь, когда ей удалось наладить этот хрупкий мир в отношениях с месье, она смело бралась за любое из поручений и очень скоро начала делать первые успехи в черчении и рисунке. Но у любого затишья бывает конец. Поводом для новых тревог стал внезапный визит Жана утром понедельника в середине декабря. Он коротко напомнил о предстоящей поездке в город, а затем внезапно стал вносить из коридора к Кристине увесистые свертки. — Благодарю, но… Что здесь? — в этот момент Кристина вспомнила о Равеле, и сердце ее испуганно заколотилось. Вдруг это он пытается напомнить ей о ее обещании? — Вчера вечером доставили почту, месье Эрик просил отнести это вам, — невозмутимо ответил Жан, отводя взгляд. Действительно, на первом из свертков корявым почерком было выведено: «Кристине». — Мне… ничего не нужно. Извините, — щеки залил жаркий румянец. — Мой вам совет: посмотрите, что там, а потом уже решайте, нужно ли, — рассудил Жан. Непонимание, смущение и стыд достигли своего апогея, когда Кристина развернула все пакеты и оказалось, что внутри были хорошенькая теплая зимняя накидка нежно-сиреневого цвета, отделанная мехом, перчатки в тон, аккуратненькие теплые сапожки и домашние туфли, а также несколько красивых платьев, сшитых по последней моде. За что? За какие заслуги или с какой целью Эрик решил купить все это? Неужели он заметил, как прохудились ботинки Кристины и как плох стал ее плащик? Целый час она провела в своей комнате, зная, что пропускает завтрак, что опаздывает к рабочему часу, то горько плача от бессилия и стыда, то просто судорожно пытаясь сообразить, как теперь быть и как вежливо отказаться от такого дорогого подарка. Она заламывала руки, вставала на колени перед кроватью, тщетно звала Ангела, чтобы спросить его совета, но он, видимо, решив проучить Кристину за плохо спетые прошлым вечером упражнения, не появился. Наконец собравшись с духом, смахнув еще не успевшие высохнуть слезы, Кристина собрала все вещи обратно в пакеты, разложила их по кровати и направилась прямиком в кабинет, где уже наверняка ее ждал рассерженный Эрик. Она робко постучала в дверь кабинета, на всякий случай держась за ручку двери — только это, казалось, удерживало ее от побега. Ей не ответили, и ни одного звука не раздалось по ту сторону двери, однако через пару мгновений Кристина почувствовала, как ручка выскальзывает из ее пальцев. Дверь открывалась. — О, мадемуазель Даэ, доброе утро. Вы как всегда вовремя, не изменяете своей пунктуальности. — Извините за опоздание, месье. Этого больше не повторится, — отозвалась она, склонив голову. — Обещания дают лишь глупцы, Кристина. Не говорите того, в чем не уверены, — Эрик сделал пару шагов назад, и Даэ наконец нашла в себе силы посмотреть на него. Все чаще Эрик стал носить простую черную шелковую маску: в ней он мог беспрепятственно пить, а он, казалось, полюбил просить Кристину приготовить ему чай. Но своим торжественным мрачным костюмам он не изменял. — Вам так отвратительна моя компания, что вы решили приходить на целый час позже? Что? Взгляд Кристины метнулся к настенным часам. И правда, она сильно опоздала. Но на то была причина гораздо более веская, чем… Почему месье Эрик вдруг сделал такое нелепое предположение? Почему вдруг заговорил об этом? Несправедливость этого замечания заставила Кристину пылко ответить и тут же устыдиться своего порыва: — Это не так месье, я… Я задержалась совершенно по другой причине. — По какой же? — Эрик шагнул в тень, и теперь Даэ ощущала зловещие ноты в его голосе. — Вы… прислали пакеты с… Жан утром принес мне пакеты, сказал, что вы просили передать их мне. — И что же, вам понравился мой подарок? — обманчиво ласковым тоном поинтересовался мужчина. Впервые после той прогулки в деревню Кристина снова испугалась Эрика. Его настроение беспрестанно менялось. Он мог быть и заботливым, и внимательным: в часы досуга, когда он развлекал Кристину своими рассказами, он следил, чтобы его единственная слушательница не мерзла, не уставала. Даэ, за которой никто прежде так не ухаживал, чувствовала себя смущенной и одновременно значимой. Но чаще Эрик бывал в дурном расположении духа. Его выводила из себя любая мелочь, любой шорох. Как-то он выставил Кристину за дверь кабинета, потому что она скрипнула стулом, а он в этот момент чертил подвальные помещения и фундамент — дело, в котором требовалась точность и осторожность. Его слова были едкими и ядовитыми, он надо всем насмехался и, казалось, все и всех презирал. Доставалось даже Жану, который снова принялся вести хозяйство. И все же… Кристине казалось, что она имеет какое-то влияние на Эрика. Он расстраивался, если она не уделяла должное внимание его словам или истории, смущался, когда она восхищалась его познаниями или случайно касалась его руки. Если она хотела разрядить обстановку и сгладить ситуацию, ей достаточно было улыбнуться. И Кристина понимала, что сейчас ей нужно взять себя в руки, собраться. Но теперь, когда Эрик говорил с ней так надменно, так желчно, она терялась в чувствах тревоги, стыда и унижения. — Месье, я Вас благодарю за столь щедрый подарок, — внутренне содрогаясь, начала Кристина и сцепила свои заледеневшие руки перед собой в замок, — но я не могу принять его по вполне очевидным причинам. Эрик в своем углу странно дернулся, на какое-то страшное мгновение из темноты показалась его маска и две светящиеся точки — его глаза, отражающие свет газового рожка. Даэ непроизвольно сделала несколько крошечных шажков назад, но это не осталось незамеченным. — О, ну конечно, как же я забыл, — сардонически заметил мужчина, резко выступая вперед и наклоняясь к Кристине. — Вы хотите быть правильной и хорошей. Настолько стремитесь продемонстрировать всем свои добродетели, что готовы замерзнуть насмерть, ходить зимой босиком, лишь бы не принимать подарок от мужчины. — Ваши замечания несправедливы, месье, — со слезами на глазах возразила Кристина. Корсет вдруг стал удушающе тесным, воздуха не хватало, а сердце колотилось как сумасшедшее, грозя в один момент остановиться. Эрик издал странный звук, больше напоминающий рычание, и всплеснул руками. Кристина, растеряв остатки своей смелости и собранности, пискнула и спрятала лицо в ладонях. — Убирайтесь, Кристина, пока я не разозлился. И если вы не наденете новое платье — из тех, что я вам подарил, — лучше вообще не показывайтесь мне на глаза. Не помня себя от ужаса, Кристина выскочила из кабинета. Вихрем она пронеслась мимо недоумевающего Жана, который пришел на шум. Сил на слезы больше не было, и Кристина, предварительно заперев дверь, достала перо, чернильницу и потрепанную тетрадь и села делать запись в дневник. «Дорогая мама…»